«Мы приблизились к болевому порогу»

На международном симпозиуме, посвященном современным методам диагностики и лечения нарушений ритма сердца "Катетерная аблация мерцательной аритмии предсердий у пациентов с сердечной недостаточностью" (см. «МГ» № 19 от 21.03.2012) с лекцией о роли электрофизиологического ремоделирования предсердий и желудочков при сердечной недостаточности и развитии мерцательной аритмии выступил профессор Игорь Ефимов.

СПРАВКА «МГ». Выпускник Московского физико-технического института (МФТИ), кандидат физико-математических наук, вначале он работал в области экспериментальной ядерной физики, затем - младшим научным сотрудником в Институте биофизики РАН в Пущино, а в 1992 г. приехал с семьей в США, предполагая проработать в этой стране один или два года в должности научного сотрудника. Сейчас Ефимов является профессором биомедицинской инженерии, клеточной биологии и физиологии, а также радиологии в Вашингтонском университете в Сент-Луисе, штат Миссури, вице-президентом Российско-Американской научной ассоциации (RASA), членом совета директоров компании Cardialen Inc, автором публицистических статьй (http://iefimov.livejournal. com). Он всемирно известен своими исследованиями сердечных аритмий, предложил технологию низковольтной безболезненной дефибрилляции предсердий.

- Игорь Рудольфович, как удается вам транслировать достижения фундаментальной науки в клиническую практику?

- Я занимался базовыми исследованиями 15 лет. Изначально это было очень далеко от клиники. На сердце кролика мы изучали механизмы дефибрилляции, но в какой-то момент пришло понимание, что настал момент перенести этот опыт в клинику. В 2008 г. я основал биотехнологическую компанию, мы получили финансирование. В ближайшее время собираемся начать клинические испытания разработанной нами технологии дефибрилляции на больных.

Кроме того, мы делаем несколько других проектов, которые находятся на разной стадии близости к клиническому применению. Одно из непосредственных приложений исследований на сердце человека, о котором я рассказывал в своей лекции, связано с испытанием новых лекарств. Сейчас фармацевтические компании имеют огромные заделы. Синтезированы миллионы лекарственных средств, с которыми непонятно что делать, поскольку они не могут найти клинического применения. Эти лекарства можно тестировать на изолированном человеческом сердце, а не на сердце мыши. Это не несет никакого риска для больного, позволяя в то же время сократить доклинический этап испытаний.
 
 – Но где же взять бьющееся человеческое сердце? Ведь донорские органы, особенно сердце, в большом дефиците.

– Мы получаем живые сердца примерно раз в неделю. У нас два источника. Во-первых, это больные, которым пересаживают сердце. Сердце реципиента нам отдают для исследований. Во-вторых, это сердца доноров, которые по той или иной причине нельзя пересаживать (например, в анамнезе был инфаркт миокарда или в силу возраста – сердца доноров старше 50 лет у нас не подлежат трансплантации). Погибший человек в случае мозговой смерти завещает свое сердце либо для пересадки, либо для научного исследования. Так что с точки зрения этики тут всё чисто.

– Как вы изучаете полученный орган?

– Берем сердце и перфузи-руем его. Сердцебиения длятся 6-8 часов. Мы занимаемся этим уже 3 года. За это время изучено почти 150 сердец, опубликовано много статей.

– Могли бы вы резюмировать результаты ваших исследований? Что нового вам удалось обнаружить?

– Мы обнаружили в сердце человека довольно много белков, которые ремоделируются в случае сердечной недостаточности. Например, в результате заболевания их может стать вдвое меньше, чем в норме. Мы изучаем норму на сердцах пожилых доноров, которые не годятся для пересадки, а патологию – на сердцах реципиентов.
В течение многих лет ученые обнаружили различные белки, которые в моделях на животных могли бы стать хорошей мишенью для лекарственной терапии. Но как только они пытались применить это в клинике, их ожидало фиаско – лекарство за лекарством не работало, потому что животные очень отличаются от людей по биологии, физиологии, биохимии и т.д. Мы сейчас пытаемся определить, какие из теорий, основанные на экспериментальных исследованиях, «работают» на человеке. Существует огромный пласт литературы, посвященной изучению этих фундаментальных механизмов. Мы проверяем предложенные модели на человеческом сердце и видим, что какие-то открытия, полученные в эксперименте на сердцах животных, у человека не подтверждаются, а какие-то, наоборот, подтверждаются. Это, на мой взгляд, основное – мы изучаем препарат на человеческом сердце, не рискуя человеческой жизнью в клинических испытаниях.

– Можно ли уже дать какие-то рекомендации?

– Как было показано ранее на модели сердечной недостаточности у собак, при этом в сердце сильно уменьшается содержание коннексина 43. Это белок, который связывает две клетки друг с другом и позволяет электрическому сигналу распространяться. Мы подтвердили, что у людей при сердечной недостаточности происходит то же самое. Следовательно, надо искать терапию, которая восстанавливала бы экспрессию коннексина 43. На собаках такие испытания уже ведутся. Берется вирусный вектор, который кодирует этот белок, и с помощью трансфекции можно увеличить количество коннекси-на 43 и восстановить проведение электрического сигнала. Возможно, в будущем это же можно будет делать на людях.

– Наверное, это далекое будущее. Вы работаете на уровне ткани?

– Да.

– В таком случае, как соотносится с вашими исследованиями прозвучавшая на симпозиуме методика катетерной радиочастотной аблации?

– Аблация – замечательный метод и, к сожалению, пока единственный, который работает при мерцательной аритмии (МА). Проблема в том, что в США больных с МА насчитывается, по разным оценкам, от 3 до 5 млн, а врачей, которые владеют методикой аблации, всего 500. Очевидно, что их не хватит, чтобы вылечить всех больных. Как подсчитали в Великобритании, с помощью данной методики можно охватить только 2,5% новых больных с МА. Возможностей помочь остальным нет. Поэтому вопрос лекарственной терапии придется решать, но эффективных лекарств пока нет. Вот поэтому очень важно то, чем мы занимаемся.

Сейчас идет клиническое испытание (КИ) CAВANA (Catheter Ablation versus Antiarrhythmic Drug Therapy for Atrial Fibrillation), в котором сравниваются катетерная аблация и антиаритмическая фармакотерапия при фибрилляции предсердий. Согласно предварительным данным, аблация намного лучше лекарств. Но она не является полным решением проблемы не только потому, что невозможно вылечить этим методом всех, но и из-за высокой частоты рецидивов. В течение 5 лет после аблации по поводу пароксизмальной аритмии 67% больных вернутся для повторного вмешательства. А если говорить о постоянной аритмии, то метод практически не работает. Проблема не решена.

– А в чем вы видите ее решение?

– Это либо молекулярная терапия, либо имплантируемые приборы. К сожалению, на сегодняшний день такой аппаратуры не существует, потому что требуется столь высокая энергия электрического стимула (2-3 Дж), что больные не могут этого вынести. «Как будто меня в грудь ударила копытом лошадь», – говорят те, кто это испытал. Одна из компаний попыталась сделать имплантируемые дефибрилляторы для лечения МА. Они замечательно работали, но больные отказывались от такой терапии, настолько это было болезненно. Сейчас никто их не применяет. Если бы удалось создать дефибриллятор с энергией ниже болевого порога, то проблема была бы решена. Сейчас наша компания пытается это сделать. Пока что мы испытали его на собаках и подошли к энергии 0,2 Дж, что на порядок ниже, чем в предыдущем приборе. По-видимому, мы приблизились к болевому порогу. Конечно, чтобы доказать это, нужны КИ.

– Таким образом, вы работаете по двум основным направлениям – молекулярная медицина и электротерапия. Насколько я понял, у вас есть своя лаборатория и своя компания. Как удается совместить и то и другое? Как финансируется ваша лаборатория?/

- Это стандартная схема. В Америке все биомедицинские лаборатории могут существовать только за счет грантов Национальных институтов здоровья (National Institutes of Health - NIH). На фундаментальные исследования я ежегодно трачу 1,1-1,2 млн долл. федеральных денег. А что касается дефибрилляторов, то эти разработки финансирует наша компания. Это в основном деньги инвесторов, но есть и гранты NIH. 

- То есть до обеда вы работаете в лаборатории, а после обеда - в компании?

- Нет. Реально я в компании не работаю, а только консультирую. Я на 100% работаю в университете, и там же получаю зарплату. Компания, совладельцем которой я являюсь, пока доходов не приносит. Если проект удастся, то у нас появятся деньги, на которые мы планируем создать Институт имплантируемых технологий.

- Есть ли у вас какие-ни будь возможности для сотрудничества с российскими коллегами?

- Мы пытаемся создать компанию в Сколково для разработки нового катетера для интервенционной терапии и диагностики. Только что закончился двухлетний грант с заведующим кафедрой теории управления и динамики машин факультета вычислительной математики и кибернетики Нижегородского государственного университета им. Н.И.Лобачевского Григорием Осиповым. Сейчас ищем место проведения КИ нашего дефибриллятора. Пока наиболее вероятными кандидатами являются Франция и США, но не исключено, что на каком-то этапе подключим и Россию.

- На одном из слайдов было видно, что двое сотрудников вашей лаборатории - из России. Они тоже работают по грантам?

- Нет, они уже независимые исследователи. Один из них сам стал профессором.

- Вы часто бываете в России?

- Постоянно - минимум 2-3 раза в год. Это проекты, лекции или участие в конференциях. Недавно вернулся из Новосибирска.

«В Новосибирске я не был очень давно. Наверное, лет 10... Еду с большим интересом, так как там удалось создать один из лучших центров кардиологии России, который конкурентоспособен на мировом уровне» (из блога И.Ефимова в «Живом журнале»).

Беседу вел
Болеслав ЛИХТЕРМАН,
спец. корр. «МГ»,
доктор медицинских наук.
Москва.