Улица родная, Араповская улица моя

Не так давно мы рассказывали о памятной презентации в Тамбове новой книги Якова Фарбера «Улица родная, Араповская улица моя» (см. «МГ» № 80 от 20.10.2010). Автор посвятил ее своей жене Лии Романовне, любимому акушеру-гинекологу тамбовских женщин, ушедшей из жизни около года назад. Живущий последние годы в немецком Ганновере, Яков Иосифович, организатор здравоохранения, хирург, писатель, журналист и краевед – в первых же главах книги доказывает, что великий русский поэт Михаил Лермонтов был в Тамбове, по старинной Араповской улице ходили император Александр I и композитор Сергей Рахманинов, писатели Алексей Жемчужников и Максим Горький, знаменитая революционерка Мария Спиридонова. Здесь в братской могиле у монастырской стены покоится Александр Антонов – «тамбовский Робин Гуд», предводитель крестьянского восстания. Другие главы автобиографичны: вот он хирург в тамбовской глухомани – деревне Бычки, главный врач в Ржаксе, где в завалах Дома культуры в 1956 г. отыскивает рояль Рахманинова, потом возглавляет тамбовское здравоохранение, с нуля строит на заболоченном месте 2-ю городскую больницу. С любовью рассказывает Яков Иосифович о своих коллегах и старших товарищах, хирургах, медсестрах, санитарочках, пациентах... Перед вами строки из этой книги.

Подставка к букве «я»  

В каждом селении, городе или деревне криминальный фон формировался улицей. Всегда в любых правонарушениях обвинялась улица. И всё же я возьму на себя смелость защитить некоторые постулаты уличного воспитания.

Улица воспитывала не хлюпиков и неженок, а смелых, решительных ребят, могущих постоять за себя. Улица создавала сообщества, в которых была принята своя мораль, нередко противоречивая, не соответствующая общепринятой в социалистическом обществе. Но нельзя отрицать, что и в уличной морали были принципы, которые надо только приветствовать, – это не бросать в беде товарища и стремиться ему помочь.

Если в круг общения попадает сильная личность, то его влияние на еще неокрепшее сознание детей очень велико. Обычно эта «сильная личность» становится лидером, и он, как «богдыхан», повелевает своими подданными.

На нашей улице был такой лидер, который активно занимался нашим воспитанием. Жил он недалеко от нашего двора в небольшом, но густонаселенном доме. Он был года на 4 старше нас, и его слово для нас являлось законом. Его настоящее имя – Виктор, но все звали его Тилёкой. Вид у него был немного необычный: сам небольшого роста, худощавый и очень подвижный. На голове вместо волос рос пушок. Взгляд глубоко посаженых глаз был пронзительный и жутковатый. Тилёку боялись все. Ареал его влияния распространялся на всю Араповскую. Через несколько лет он станет известным в городе «авторитетом», и сфера его влияния, естественно, расширится. А в те предвоенные годы, когда нам было по 10-12 лет, Тилёка часто бывал в нашем дворе, и вся компания ребят рассаживалась на бревна, лежавшие в глубине двора, и все слушали его и исполняли его распоряжения. Почти каждый раз он отбирал по своему усмотрению пару ребят и приказывал им «соткнуться». Ослушаться было невозможно, и мы начинали драться, сначала без всякой охоты и злобы, а потом, получив сильный удар, распалялись, и драка уже шла всерьез до расквашивания носов. Как только это случалось, давался отбой, и попробуй захныкать, тут же получишь еще один тычок в бок.

Возможно, и я поддался бы влиянию этого умелого наставника, но мой старший брат Петя зорко следил за моей нравственностью.

В году 1939-м был получен «приказ» – всем сделать наколки на руке. Чтобы тебя узнавали твои друзья, надо было выколоть свое имя. «Операционная» разместилась на бревнах, главный татуировщик Серёжка Кемальянц – дружок из соседнего двора, уже приготовил инструмент представляющий собой две связанные ниткой иголки и флакончик черной туши. Мы, 10-летние пацаны, выстроились в очередь. «Хирург» соблюдал правила асептики, он после каждой операции кончики  иголок пару секунд держал над горящей спичкой, затем окунал их в тушь и вонзал под кожу.

Подошла моя очередь, и я смело протянул для экзекуции руку. Было решено татуировать мое имя, но только мне успели выколоть палку-подставку под букву Я, как вдруг кто-то мне «врезал» такой подзатыльник, заставивший меня отскочить в сторону, и все «художества» на руке завершились. Надо мной стоял ужасно разгневанный мой старший брат. Он схватил меня за шиворот и по дороге к дому влепил еще пару оплеух. Так «палка-подставка» под букву «Я» осталась на моей руке в одиночестве, и, глядя на нее, я вспоминаю в деталях события своего далекого детства.

Как спасали честь улицы

В конце 30-х – начале 40-х годов Араповская улица была в числе передовых по криминалу. Именно на ней жили «авторитеты», для которых Тилёка поначалу был просто мальчишкой, да еще с хулиганскими выходками, что никогда истинный «авторитет» не допускал, а впоследствии они приняли его в свой клан. С Араповской могли сравниться только «Дворики», но между ними по всем вопросам был полный «консенсус». Араповских ребят побаивались в городе и не решались обидеть, но правил без исключения не бывает.

Со мной в классе учился Толя Леушев. За свой небольшой рост и  округлые формы ему была присвоена кличка Арбуз. Он был довольно странным малым: всегда держался особняком. Бывало, подойдет к какой-нибудь компании ребят и внимательно послушает, о чем идет разговор, а потом неожиданно начнет похихикивать.

Однажды он пригласил меня к себе домой, чтобы я ему помог разобраться с задачами по физике. Мне ужасно не хотелось идти к нему, и я порекомендовал обратиться к нашим «корифеям» по математике и физике, но он настойчиво стал меня просить о помощи. Пришлось согласиться.

Жил он в бывшем дворянском особняке, на самой центральной улице города. Квартира Леушевых размещалась на втором этаже, в которую вела лестница, обшитая досками. Толя, как радушный хозяин, меня встречал у входа, широко раскрыл дверь и, похихикивая, пригласил на кухню. Вынув из портфеля книги и тетради, я их разложил на столе, стал показывать, как я решал задачи по физике, но мой подопечный проявлял непонятное беспокойство, время от времени подбегая к окну.

Почувствовав что-то недоброе, я спросил его: «Что-то ты беспрерывно бегаешь, ждешь, что ль кого-то?» «Да, – говорит, – тут должен подойти один мой приятель, так что давай отложим наши занятия». Я был крайне удивлен и, собрав всё в портфель, подался за дверь, которая тотчас за мной захлопнулась.

В совершеннейшей темноте я сделал первый шаг, нащупывая ногой ступеньку, и в этот момент получил удар в лицо. То ли от искр, которые посыпались у меня из глаз, то ли оттого, что я пригляделся в темноте, я увидел почти на каждой ступеньке «бойца», готового вложить свою лепту в коллективное избиение одинокого, безоружного ученика 7-го класса. Мгновенно оценив обстановку, я принял отчаянное решение – я шлепнулся на пол и тем самым внес некоторое смятение в стройные ряды. Они решили, что я упал от сильного удара, а на самом деле я, перекатываясь со ступеньки на ступеньку, быстро приближался к входной двери, которую мне руками открывать не пришлось. Я ее просто выдавил собственным телом.
 
Мгновенно вскочив на ноги, я помчался из двора в сторону улицы, на которой было полно прохожих. Я слышал шаги преследующих, но, увидев, что вокруг меня много людей, они остановились. Я оглянулся, чтобы посмотреть, кто же меня пытался пропустить сквозь строй, и увидел компанию ребят примерно одного со мной возраста, но один из них выделялся высоким ростом. Я решил, что ему лет 16-17, но лица его я так и не разглядел.

От обиды, признаюсь, меня душили слезы, и я шел по улице с таким скорбным выражением на лице, что, несомненно, обращал на себя внимание прохожих. Они сочувственно глядели на меня и, как мне показалось, были готовы прийти мне на помощь, но я каждый раз гордо поднимал голову и старался ускорить шаг по направлению к дому. Но на самом деле к дому я не спешил, так как решил немного успокоиться и прийти домой попозже, чтобы мои домашние не обратили на меня внимание. Я прикрывал «фингал» под глазом пальцами и одновременно определял его размеры. Посмотрев на себя я обомлел, моя куртка зеленоватого цвета стала серо-буро-малиновой. Но разве можно было что-либо скрыть от маминых глаз. Она, увидев меня, всплеснула руками и тут же побежала за серебряной ложкой, чтобы приложить ее к моему лицу.

Вскоре, пришел мой старший брат и, выяснив обстоятельства дела, заявил, что мне мало поддали, надо было еще подкинуть, чтоб неповадно было ходить по чужим дворам.

На следующий день, как и следовало ожидать, я был вызван к бревнам на «разбор полетов», который вел сам Тилёка. Он без обиняков объявил мне, что я опозорил Араповскую улицу. Я должен был сразу после позорного избиения, прибежать к себе в свой двор, собрать всю братву и двинуться во вражеский стан. Больше всего его бесило, что я не знал, кто же меня ударил и вообще кто организатор этой экзекуции. Мне было поручено это выяснить. Для этого требовалось повидать моего «дружка» – Арбуза.

Несмотря на то, что мой фонарь под глазом расцвел всеми цветами радуги, пришлось идти в школу, предварительно одев «пиратскую» повязку на глаз. Своим самым близким школьным друзьям я вкратце рассказал про эту историю, и они решили тут же побеседовать с Арбузом, но этот типчик, видимо, предвидел этот сценарий, и решил несколько дней не ходить в школу. Тогда мы решили подкараулить его у дома, и в этот же день нам повезло.

Мы издалека увидели нашего соученика, возвращающегося домой из магазина, и устроили засаду. Нас было трое, и нам не составило труда затащить его в кустарник и побеседовать «по душам». Поначалу, он клялся и божился, что не знает никого, кто бы мог на это решиться, но когда я ему сказал, что им интересуется Тилёка, у него развязался язык и он назвал имена двух самых главных «экзекуторов». Но мы ему сказали, что этого нам мало, и если он хочет жить, то он должен прийти в ближайшую субботу в Горсад, единственное в городе место сбора молодежи, и показать названных им «бойцов».

Дальнейшие события разворачивались по плану, разработанному Тилёкой, который сам пришел с «отрядом мстителей». У входа в Горсад уже ждал Арбуз. Он подвел всю компанию к танцплощадке, показал на какого-то длинного парня и сразу исчез. Выяснение отношений не заняло много времени. Мало того, что он получил то, что положено, ему предписано обходить наш двор за два квартала. Так были спасены честь и достоинство Араповской улицы. Своих в обиду не давать, если нужно – защищать. Таков был наш девиз.

Горе не обошло нас

Мое беззаботное детство закончилось 22 июня 1941 г. Через два дня после начала войны мне исполнилось 12 лет. Надо признаться в первые два-три дня я, да и все ребята с нашего двора, находились в состоянии дикой эйфории. Наконец-то фашистам пришел конец, ведь «броня крепка и танки наши быстры», да к тому же «мы ни пяди своей земли не отдадим». Мы бегали по улице и орали: «смерть фашистским гадам». Так думали не только мы дети, но и некоторые взрослые. Они говорили: «война продлится месяц, от силы два». Но вот прошел месяц, а немцы захватили половину Украины и почти всю Белоруссию, прошел второй, третий месяц войны, а немцы взяли Смоленск и продвигаются к Москве. Гд е же наши «танки быстры»? Где же наши быстрокрылые воздушные «асы-соколы»? От эйфории нашей не осталось и следа.

Отца мобилизовали в августе 1941 г. , и на мамины плечи легла забота не только о нас, троих детях, но и о двух семьях папиных братьев, эвакуированных из Харькова. Горе не обошло стороной и наш двор. В первые же дни войны были призваны в армию и отправлены на фронт Миша Шевченко и Ваня Спиридонов. Оба они погибли. Ваня Спиридонов остался лежать на подмосковной земле, а Миша попал в злополучный «харьковский котел». Там же погиб и мой дядя Давид. Он жил в Харькове, но успел уйти из города, когда немцы уже входили в него. Кое-как добрался до Тамбова, прожил у нас около месяца и пошел «являться» в военкомат. Там его встретили радушно и без всякой практически подготовки отправили на фронт, через некоторое время послали освобождать родной Харьков, там он и погиб, в этом страшном «котле»