Стюарт СИГАЛ: Количество выздоравливающих детей говорит, что я не зря жил…

– Чем продиктован интерес к выбранной проблеме?

– Более 20 лет я являюсь координатором и советником по лечению и организации лечебного процесса группы пациентов от 16 до 28 лет «Молодые взрослые» (Young Adults). Здесь, по статистике, наихудшие результаты лечения среди всех возрастных групп. У нас в США этой работе уделяется повышенное внимание со стороны и детских, и взрослых онкологов: эта возрастная категория пациентов имеет свою специфику – им сложно смириться с выявленным заболеванием, они чаще отказываются от лечения. Вероятно, сказывается и то, что те из них, кто не имеет страховки, временно ощущают ограниченность в доступности медицинской помощи. В команде врачей должны быть профессиональные психологи, социальные работники.

Наши пациенты – это уже не дети и ещё не взрослые. Как правило – учащиеся, молодые люди, создающие свои семьи, и для них пройти через испытания онкологических заболеваний достаточно сложно. И у нас, и в России немало примеров, когда такие люди уходят от лечения... Конечно, это сказывается на их выживаемости. Ситуация осложняется тем, что многие из таких пациентов предпочитают лечиться у частных врачей, а не в профильных клиниках. А между тем для «молодых взрослых» необходимы специализированные клиники типа детского госпиталя Сиэтла, который принимает пациентов до 29 лет, или детского госпиталя Лос-Анджелеса – до 21 года. Наш многолетний опыт работы освещён в недавно вышедшей обширной монографии.

Проблема оторванности системы детской онкологии от взрослой хорошо знакома и россиянам. Мой коллега директор НИИ детской онкологии и гематологии РОНЦ академик РАМН Мамед Алиев констатирует: «А что же делать, когда дети страдают «взрослыми» онкозаболеваниями, а взрослые, наоборот, «детскими»?» Однако на Каширском шоссе, в отличие от других клиник, уникальная ситуация: в одном учреждении сосредоточены и детская, и взрослая онкослужбы.

Наше сотрудничество с москвичами насчитывает уже 23 года. Я множество раз побывал в Москве. Мы вместе изучаем проблемы «молодых взрослых», стремимся повысить доступность помощи для них, создаём механизмы обучения специалистов для пациентов данной возрастной категории и т.д.

Рад, что мне довелось принять непосредственное участие в создании и становлении первого в России детского отделения трансплантации костного мозга на базе РОНЦ им. Н.Н.Блохина. Ныне это современная, оснащённая по последнему слову науки и техники клиника, с коллективом которой наш госпиталь постоянно поддерживает творческое содружество. Российские специалисты проходят обучение и стажировки в Детском госпитале Лос-Анджелеса.

– Как случилось, что вы выбрали профессию врача? Что стало побудительным моментом – семейные традиции или ещё что-то?

– Нет, о семейной традиции говорить не приходится. Среди родственников был лишь один медик, да и тот стоматолог. Но, как видно, сказалось, что в юности я работал лаборантом, и мне пришлось по душе это занятие. Так я подружился с медициной. Я подумал: здесь можно проводить и исследования клинического плана, и постоянно общаться с людьми. Между тем мама отговаривала меня от дружбы с медициной. И знаете почему? Она мудро объясняла: «Твоя жизнь никогда не будет тебе принадлежать»... Мама оказалась права, но я нисколько не жалею о выбранной профессии.

– Мы часто ссылаемся на Достоевского, размышления его героя о том, что ничто в мире, не стоит слезинки ребёнка... А что помогает Вам «не выгорать», постоянно сталкиваясь с чужой бедой, не растратить чувства сострадания?

– Хороший вопрос... В 1967 г., когда я начинал работать детским онкологом, 80% пациентов с онкологическим заболеванием погибали. Сейчас более 80% выздоравливают. Количество выздоравливающих говорит, что я не зря жил... Это вселяет большой энтузиазм, оптимизм на будущее.

Молодым врачом я мечтал стать участником событий, которые могли бы коренным образом изменить трагическую ситуацию. И – не скрою – мне приятно сознавать, что моё желание исполнилось. Я стал свидетелем и участником изменения отношения общества к онкологии, к раку. Медицине во многом удалось победить бытовавшее у людей чувство обречённости. Многие убедились, что злокачественные опухоли можно успешно лечить. Американские врачи и их российские коллеги доказывают это повседневной практикой.

– Как бы вы обозначили назначение настоящего врача? Ваши требования к коллегам-онкологам?

– Первое, они должны быть высокопрофессиональными специалистами. Ведь каждый имеет дело с очень тяжёлыми пациентами, требующее колоссальных знаний. Важны умение, способность коммуникации с детьми и их родителями. Дети, как и взрослые вправе знать всё о своём настоящем и будущем. Но, разумеется, они должны верить в то, что обязательно справятся с бедой, одолеют самые трудные испытания. Важно учитывать возраст пациента, его характер, степень восприимчивости.

Когда родители больного ребёнка становятся союзниками доктора, его легче лечить. Очень часто это помогает переломить сложившуюся ситуацию не с профессиональной точки зрения врача, а именно с позиции родителей и детей. Вопрос взаимоотношений с больным ребёнком, с его семьёй – это второй чрезвычайно важный момент.

Мы имеем дело с подростками, с уже повзрослевшими детьми – «молодыми взрослыми». И здесь многое определяет мастерство врача, его внутренняя убеждённость, когда она передаётся больному, и он верит, что доктор – его надёжный союзник в трудный момент жизни.

Важно быть честным и осознавать, что в каких-то ситуациях ты не всё можешь сделать, что не всё известно в течении онкологических заболеваний, и – соответственно – стремиться постоянно как-то совершенствоваться, пополнять свои знания.

И в то же время – отмечу особо – хорошо, когда человек в белом халате обладает чувством юмора. Улыбка врача всегда отражается на настроении ребёнка, подростка, взрослого больного, вызывает ответную реакцию. Я советую молодым коллегам: встречаясь со своими пациентами, улыбайтесь им чаще, дарите каждому радость от вашего присутствия рядом с ним.

Чувство юмора нередко помогает при встрече с бедой оптимистичнее взглянуть на ситуацию. Именно так.

– Что было самым горьким для вас за минувшие четыре десятилетия работы?

– Самое скверное – это, безусловно, ситуации, когда не удаётся спасти ребёнка, когда ты чувствуешь, что на твоих глазах безвозвратно тает жизнь, а это часть и твоей жизни...

– ...А самый радостный момент?

– Когда человек, которого ты излечил от рака, приходит к тебе, к доктору, со своими детьми сказать «спасибо». Это самое прекрасное чувство!..
 
– В вашей семье есть продолжатели вашей профессии?

– Может быть, внуки станут продолжателями... Когда-то, много лет назад я спросил своего сына, не хочет ли он стать врачом? В ответ тот пожал плечами: нет, ты слишком много работаешь...

– Как вам удаётся поддерживать свой жизненный тонус, сохранять юмор, светлую голову? Каким образом подпитываете свою творческую активность?

– Не увлекаюсь алкоголем. Не курю. Как видите, сторонник здорового образа жизни. Давний болельщик хоккея. Очень люблю оперу, музыку. Предпочитаю классику – Мендельсона, Петра Чайковского. Музыка помогает освободить себя от накопившегося негатива, снова почувствовать радость жизни.

– Как бы вы определили своё жизненное кредо?

Конечно, хотелось бы иметь больше времени для общения с семьёй. У меня вторая жена. Сын, двое внуков.

– Что бы вы пожелали российским медикам?

– Врач должен всегда владеть полным диагнозом. В этом случае он может максимально помочь своим пациентам, независимо от заболевания и его прогноза. Стремиться всегда быть полезным. Лечить каждого пациента с надеждой на то, что он поправится! Если делаешь по-другому, то это, вероятнее всего, приведёт к неудаче.

Беседу вёл
Михаил ГЛУХОВСКИЙ,
корр. «МГ».