Мозг – всему здоровью голова

Академик РАН Михаил УГРЮ-МОВ – заместитель координатора программы президиума Российской академии наук «Фундаментальные науки – медицине» и руководитель двух профильных лабораторий. И кому как не ему знать ответ на беспокоящий многих вопрос, что дают долговременные, глубокие разработки наших ученых конкретному человеку…

– Михаил Вениаминович, что же результаты усилий многих институтов принесли медицине, а она – народу?

– В начале 2000-х годов был сделан важный шаг в сторону открытого рынка: часть бюджета РАН была зарезервирована под программы президиума РАН по различным тематикам. И финансирование пошло уже на конкурсной основе, в отличие от предыдущего метода – «по головам», то есть всем институтам.

Сама программа «Фундаментальные науки – медицине» была задумана, когда АН СССР возглавлял Анатолий Александров, АМН – Николай Блохин, министром здравоохранения был Борис Петровский. Но в перестройку ей не дано было свершиться.

На рубеже веков к концепции вернулись, она успешно развивается около 10 лет. С 37 проектов доросла до 187 в прошлом году, с 20 вовлеченных организаций РАН – до 72. На нее работают 8 из 9 отделений РАН./

В наши дни все видные политики мира не могут обойти стороной одну медицинскую проблему. Дело в том, что в ряду социально значимых заболеваний особое место занимают нейродегенеративные – болезнь Альцгеймера, болезнь Паркинсона. В Северной Америке и Европе этими двумя болезнями страдают около 40 млн человек, а к 2040 г. ожидается более 100 млн.

Оба заболевания, хотя известны давно (одно – 100 лет, другое – 200), до сих пор оборачиваются огромными потерями трудовых ресурсов, интеллектуальной мощи, расходами на поддержание больных, моральными травмами. И ни в одной стране не вылечен ни один человек. Уход же требует колоссальных средств. По словам президента Франции, ежегодно в стране прибавляется 225 тыс. случаев болезни Альцгеймера. Кроме того, растет морально-психологическая нагрузка на общество, семейное окружение.

В целом неврологические и психические заболевания всё чаще именуют эпидемией ХХI века. По прогнозу ВОЗ, в ближайшие 15 лет эти заболевания с третьего места (после сердечно-сосудистых и онкологических) выйдут на первое. Число подверженных им, особенно депрессиям, уже возрастает в разы.

– Есть ли свет в конце туннеля? Или только поддержание затухающего организма?

– Свет есть. Вначале – о «туннеле». В чем особенность перечисленных заболеваний? Их симптомы начинают проявляться довольно поздно, когда уже погибает большая часть нейронов мозга, участвующих в регуляции определенных функций, например, памяти, двигательной (моторной) активности. Причем скрытый процесс может развиваться десятки лет, при этом человек не понимает, что серьезно болен.

А раньше этого не видно: ведь мозг имеет мощную ресурсную «подушку безопасности», сразу включаются компенсаторные процессы. Когда же проявления становятся очевидны, уже разрушается система регуляции, «подкачки» нейронов. Пластичность мозга исчерпана, лечить уже нечего.

Значит, необходима диагностика задолго до первых симптомов. И превентивное лечение, профилактика, направленная если не на остановку гибели нейронов, то по крайней мере на то, чтобы растянуть процесс на многие годы. В этом проекте программы РАН участвует около 30 институтов РАН и РАМН Минздравсоцразвития России.

– А каковы нарабатываемые механизмы, методики?

– Во-первых, уже существует возможность поставить диагноз в доклинической стадии с помощью особой, неинвазивной томографии, которая позволяет понять, как функционируют нейроны. Способ невероятно дорогостоящий и редкий. Поэтому даже этот подход невозможно применить для диспансеризации здорового населения. Поэтому сейчас нами ведется поиск периферических маркеров – показателей развития нейро-дегенеративных заболеваний в доклинической стадии. К ним, например, могут относиться определенные компоненты крови. Выявив целую группу таких индикаторов, которые по отдельности лишь относительно специфичны, мы можем обследуемых – на первый взгляд, здоровых людей – включать в группу повышенного риска.

– Такие анализы тоже будут достаточно дорогими? Ведь будет исследоваться целый набор показателей – куда больший, чем при обычном заборе крови.

– К потенциальным маркерам относятся, например, гормоны, содержащиеся в крови. Анализ каждого гормона стоит 150-200 руб. Но речь идет о том, чтобы мы находили такие факторы еще на уровне областной больницы, причем при однократном взятии крови на анализ.

А дальше пойдет уточняющая диагностика с помощью позитронно-эмиссионной томографии – для единиц из группы риска.

Если научимся выделять группу риска и ставить доклинический диагноз, то встает вопрос о превентивном или профилактическом лечении. Его идеология уже понятна и экспериментально доказана. «Доктора» – группа веществ с двумя особенностями: предотвращают гибель нейронов и усиливают компенсаторные процессы. Этим двойным эффектом обладают, например, ростовые факторы (нейропептиды).

– Как же доставить эти вещества точно в заданные участки головного мозга?

– Добавлю: и как создавать оптимальные концентрации, чтобы они работали как лекарство, а не с перебором – как яд? Сверхтонкая иголочка с невероятной точностью вводится по расчетным координатам в любой отдел головного мозга, туда в нанокапсуле и сбрасываются нужное вещество или продуцирующие его клетки.

– Это теория, идеи, предложения… А что сделано на практике и когда может пойти в серию?

– Для этой цели создается мегапроект. Его частями станут российско-американский проект с участием Национального института здоровья США, проект с коллегами из Франции. То есть глобальная проблема будет решаться не на основе конкуренции, а при объединении интеллектуальных и материально-технических потенциалов.

За последнее время многое сделано в моделировании доклинической стадии. В том числе нашей лабораторией в Институте биологии развития РАН в содружестве с другими институтами. Кроме того, уже найдены первые маркеры болезни Паркинсона, которые можно использовать на больных. Причем на тех, у кого только-только появились первые признаки заболевания и кого еще не начали лечить.

Нам нужно понять то, о чем вопрошал еще Гиппократ: какие компенсаторные, восстановительные механизмы включаются в организме, чтобы преодолеть недуг? В этом случае роль врача – помочь организму в борьбе с болезнью.

Разрабатываются и варианты превентивного лечения. Так, с норвежскими коллегами мы отрабатываем такую методику на экспериментальных моделях нейродегенеративных заболеваний: берем активно делящиеся клетки, в которые введены гены ростовых факторов. Упаковываем их в полимерные нанокапсулы и по сосудам, стереотаксически вводим в пораженный участок мозга. Надеемся, что это позволит, с одной стороны, остановить или резко замедлить гибель нейронов, а с другой – стимулировать компенсаторные процессы.

Институт молекулярной генетики РАН и Институт физиологически активных веществ РАН в Черноголовке – участники программы – уже многие годы используют два разных подхода, чтобы получать лекарственные вещества с заданными свойствами, предотвращающие гибель нейронов и включающие механизмы пластичности мозга.

– Давайте всё же, помимо мозга, затронем и другие области, где фундаментальные знания работают на здоровье человека.

– Широко разрабатываются новые диагностики, новые лекарственные вещества. Причем противотуберкулезные, антивирусные препараты, маркеры гепатита выпускаются в регионах – на Урале, в Сибири. Ядерщики содействуют лечению онкобольных на линейном ускорителе протонов. Совместно с математиками мы добились увеличения производительности труда до 200 раз при просчетах анализов на компьютерах. Более того, созданы программы, вычисляющие результат по 1/10 части анализов. Учитывая дороговизну последних, экономия очевидна.

В Институте биохимии им. А.Н.Баха РАН созданы флуоресцентные белки-маркеры, позволяющие неинвазивно оценивать рост опухолей, следовательно, и тестировать новые антиканцерогенные лекарственные вещества. Это дает возможность перехватить метастазы на ранних стадиях, а также наблюдать воздействие разных лекарственных препаратов в динамике.

Одновременно идет конструирование приборов для диагностики и лечения. Здесь первую скрипку играют физические институты. Они делают востребованные изделия, те, что чрезвычайно дороги за рубежом. Например, лазерную установку для сглаживания рубцов при ожогах. Она в 10 раз дешевле импортной, дает лучший результат. Но в чем проблема? Не найти производство, чтобы поставить на поток. Кроме того, институты не могут свой штучный продукт продать в больницы, потому что объявляется тендер. А его объявляет министерство. Чиновник же любит загранкомандировки…

– Как решить это противоречие: востребовано со стороны общества, медиков, но ведомства «не пущают», да и серийного производства нет?

– Раньше существовала триада: фундаментальные знания – в академцентрах, прикладные разработки и внедрение – в прикладных НИИ, а высокотехнологичное производство – на предприятиях. Ныне вторая и третья части, по существу, размыты и развалены. Потому новые технологии из институтов РАН нередко уходят в Китай, на Запад…

Заменителями же, иллюзией прикладной науки у нас назначены технические университеты, а затем – госкорпорации. Деньги на них заведомо на порядки меньше, чем на создание научного потенциала и материально-технической базы, подготовку кадров. И во многом уже ясно, что процесс не идет…
По уставу Академия наук ничего не может делать вне фундаментальных исследований. Я же предлагаю на базе учреждений РАН воссоздать прикладные институты: ведь осталась и инфраструктура, матчасть в тех же Черноголовке, Дубне, Зеленограде. Именно в недрах академии в период индустриализации страны были созданы прикладные институты, которые затем отошли к ведомствам и были разрушены после перестройки.

– Как же все-таки продвигаются к населению те идеи, которые не препарируются в прикладной науке и при отсутствии производства?

– Первоначально используем наработки в рамках медицинской системы РАН – ее «подшефные» больницы и поликлиники служат как бы полигонами для испытаний, а далее всё продвигается в другие медицинские учреждения. С другой стороны, в академических институтах созданы мини-производства. Так, в Институте биоорганической химии налажен выпуск десятка импортозамещающих препаратов. Другой путь – создание оригинальных препаратов; производственные условия для этого созданы в Институте молекулярной генетики, Институте физиологически активных веществ в Черноголовке, в других учреждениях РАН. Наконец, есть точки взаимного интереса с иностранными фирмами, берущими на себя выпуск по нашим лицензиям, как в Новосибирске. Многие фирмы готовы инвестировать в нашу науку, а мы им передадим технологии. Хотя занятость россиян, к сожалению, от этого не растет.

– Есть ли иные издержки международного сотрудничества РАН, которое вы курируете как советник президента академии?

– Скажу о проблеме биобезопасности. После крушения идеологии «холодной войны» мы ее рассматриваем в плане безопасности новых биологических и медицинских технологий. А американцы всё еще акцентируют внимание на прошлом – на выполнении Конвенции о запрещении химического и биологического оружия (хотя это тоже может иметь определенное значение при распространении международного терроризма). На заседании двустороннего комитета я говорил именно о новом аспекте – безопасности питания, лечения, использования клеточных технологий; в частности, настаиваю на создании международного комитета по биомедицинской этике с контрольными функциями.

Что до кооперации с Европой… Нам предлагали участвовать в 7-й Рамочной программе Еврокомиссии. Суть приглашения: делать ежегодный взнос в 500 млн евро в европейский фонд (при прогнозируемом возврате не более 30 млн на выполнение наших проектов), а также открыть доступ к участию европейских ученых в российских финансируемых программам на конкурсной основе. Более того, даже в случае оплаты взноса нам отказали в праве голоса в координационных комитетах, которые определяют научную политику рамочных программ с учетом национальных интересов. Пришлось на предварительных обсуждениях выступить против, а в начале года уже глава Правительства РФ остановил переговорный процесс по теме.

РАН была и остается приверженцем расширения международных научных связей, но на взаимовыгодной основе. Так, в последнее время при активном участии академии в кооперации с российскими государственными научными фондами и влиятельными европейскими научными агентствами создана новая система многостороннего европейского сотрудничества на взаимовыгодной основе. Она является комплементарной, а может быть, и альтернативной рамочным программам.

Несмотря на тяжелые условия для развития науки и технологий, наши ученые делают всё возможное, а подчас и невозможное для поддержания академических традиций и сохранения конкурентоспособности России в мире на благо людей.

Беседу вел Александр ПЕСЛЯК.