В России показатели по лечению ряда злокачественных новообразований неутешительны. Такая оценка прозвучала 17 июля на заседании Комитета Совета Федерации по социальной политике. В частности, рак молочной железы у женщин по-прежнему является самым распространенным заболеванием. Появилась информация, что председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко назвала решение задач по своевременному выявлению и лечению рака молочной железы приоритетом для отечественного здравоохранения и предложила выделить данную патологию в самостоятельное направление федеральной онкологической про граммы с необходимым финансовым обеспечением.
Нужна ли такая программа, и если да, то какие акценты в ней необходимы? Корреспондент «МГ» поинтересовалась мнением главного онколога Минздрава Новосибирской области, доктора медицинских наук, профессора Владимира Войцицкого.
– Прежде всего хочу сказать, что Россия не уникальна в своем роде, и катастрофическая ситуация по раку молочной железы (РМЖ) – не наша национальная особенность, данная проблема свойственна многим развитым странам мира. Да, у них могут быть лучше результаты лечения, но если диагноз выставлен поздно, чудес нет и там.
РМЖ – опухоль визуальной локализации, и, казалось бы, сложностей в диагностике быть не должно. Всего-то и нужно, что применить руки, сделать маммографию, УЗИ. Тем не менее, говоря о России, мы именно по РМЖ имеем самую высокую заболеваемость, столь же высокую запущенность и наивысшую смертность. В Новосибирской области показатель заболеваемости РМЖ в 2011 г. составил 78,4 на 100 тыс. женского населения, смертность – 33,9 на 100 тыс., уровень запущенности – 27,8%.
Треть больных женщин впервые попадают к онкологу с IIII-V стадиями опухоли! И мы занимаемся паллиативной помощью, то есть добиваемся не выздоровления, а ремиссии онкологического процесса, вкладывая колоссальные деньги и силы и зная заранее, что эффект будет минимальным.
– В чем корень проблемы, по-вашему? Руки у онкологов разные?
– Выявлять РМЖ на III стадиях – задача не столько онкологов, сколько врачей первичного звена. Обнаружить опухолевый процесс на ранних этапах можно только при двух условиях. Первое – если осмотр молочных желез будут проводить все специалисты первичного звена, на прием к которым пришла женщина, то есть и гинеколог, и терапевт, и хирург. Второе – регулярное проведение ультразвукового исследования и маммографии в определенном возрасте и при определенных показаниях.
– Вы считаете, это реально? Чтобы терапевт в поликлинике проводил такой осмотр, да еще и находил опухоль, его же нужно не только обязать, но и научить.
– Считаю, это реально. Можно любого доктора научить проводить осмотр молочной железы. Но самое важное как раз не желание врачей, а их обязанность делать это. У нас даже гинекологи не смотрят молочную железу, хотя им это вменено в обязанности различными циркулярами! При этом всякий гинеколог точно знает, что есть прямая связь между патологией матки, шейки матки и молочной железы.
– С началом реализации Национального проекта «Здоровье», как только врачам участковой службы и работникам ФАПов ввели «президентскую» надбавку, в регионах стали разрабатывать критерии оценки их труда. Один из критериев – ранняя диагностика онкозаболеваний. С переходом на новую систему оплаты труда появился еще один рычаг повышения качества работы первичного звена – стимулирующие надбавки. Стимулы есть, а есть ли ожидаемый эффект?
– В некоторых регионах, знаю, такой положительный опыт есть. Но в Новосибирской области мы не заметили, чтобы коллеги из первичного звена стали активнее выявлять рак любой локализации, в том числе молочной железы. Можно поверить, что вал бумажной работы не оставляет терапевту или гинекологу времени осмотреть женщину выше пояса. Но когда нам говорят, что женщины сами отказываются от осмотра, тут, извините, оправданий нет. В том и состоит мастерство врача – найти убедительные слова, чтобы пациентка не отказывалась от осмотра, который проводится в ее же интересах.
– А в самой онкологической службе есть всё для эффективного оказания специализированной помощи при РМЖ?
– Думаю, да. Например, в нашем регионе разработана схема маршрутизации пациентов, все необходимые ведомственные приказы изданы, всё нужное медицинское оборудование приобретено. Кстати, сегодня в областном онкодиспансере идет монтаж нового маммографа с возможностью одномоментно с помощью специального «пистолета» проводить из подозрительного участка забор материала на биопсию. Метод как раз направлен на выявление I стадии опухоли.
– Какой должна быть целевая федеральная программа по РМЖ?
– Самое главное – направленность на работу со здоровыми женщинами и группами риска. Диагностировав у женщины предрасположенность к раку молочной железы, мы раз в полгода должны проводить ей весь комплекс необходимых исследований. Технологии выявления генетической предрасположенности уже разработаны учеными, в том числе в Сибирском отделении РАМН. Кстати, в Новосибирской области начали подготовку к реализации такого проекта. Он обсуждался на уровне губернатора, и мы надеемся в 2013 г. получить финансирование на его реализацию. При выявлении у женщины РМЖ будем активно вызывать к себе ее родственников для проведения генетической диагностики.
Еще я бы предложил предусмотреть в федеральной программе по РМЖ ответственность работодателя за то, что его сотрудницы своевременно не проходят маммографию. Давайте уже не просто восхищаться опытом и результатами японцев в борьбе с раком желудка, а брать его на вооружение. Не прошла женщина вовремя профосмотр на рак молочной железы – не получит доступ к работе.
– Выглядит фантастично, учитывая уровень социальной безответственности российского бизнеса. Еще вопрос: в случае принятия федеральной программы по РМЖ должна ли она содержать стандарты лечения? Или каждый регион волен исходить из своих финансовых возможностей?
– Тогда мы эффекта не получим. Обязательно в лечении рака молочной железы должны быть единые стандарты. Жительница Читы, Новосибирска или Саратова должна получить лечение в том же объеме, что и жительница Москвы. Собственно, мы и сегодня следуем рекомендациям европейской школы онкологов, сами каких-то экзотических схем не придумываем.
– И денег на европейские стандарты хватает?
– Хватает на всё, кроме препаратов таргетной терапии. Не уверен, что они в ближайшее время войдут в федеральный стандарт лечения именно из-за их запредельно высокой стоимости. Препарат стоит от 70 до 200 тыс. руб., и принимать его нужно длительно. Это терапия, которая подбирается для каждого больного индивидуально при наличии той или иной генетической мутации. Например, мы выявляем у пациентки рак молочной железы, ассоциированный с гиперэкспрессией онкобелка HER2 +++. Это очень «злостный» вариант опухоли. Чтобы женщина выжила, ей обязательно нужно назначать терапию таргетным препаратом. Если этого лечения не будет, она погибает в течение года-полутора, что бы ты ни делал.
Но существуют пока только оригинальные таргетные препараты, дженериков ни в мире, ни в России не производят, потому и стоимость высокая. Не думаю, что государство найдет возможность оплачивать такую терапию всем больным от I до IV стадии.
Вообще нужна программа не только по раку молочной железы, но и по ряду других наиболее проблемных направлений онкологии. Убежден, чтобы снизить высокую смертность от злокачественных новообразований, нам надо, прежде всего довести до требуемого уровень ранней диагностики опухолей визуальной локализации. Это кожа, молочная железа, прямая кишка, полость рта, шейка матки. Ничего, кроме глаз и рук врача, для этого не требуется! А у нас запущенность по раку полости рта наиболее высокая: 80% случаев выявляются в IV стадии. И это при том, что стоматологи – самые посещаемые населением врачи.
Главное, нужно не просто призывать медиков заняться выявлением рака визуальных локализаций, но и жестко контролировать эту работу.
Елена БУШ, соб. корр. «МГ».
Новосибирск.