В припадках страха и тоски

В понедельник 4 февраля 1844 г. гениальный немецкий композитор Роберт Шуман и его жена Клара прибыли в Петербург по приглашению знаменитых русских музыкантов братьев Рубинштейн.
«Въезд грандиозен! - записывает Клара в своем дневнике. - От улицы к улице город становился всё прекраснее. А это что за чудо?»
Этим чудом оказался строящийся тогда Исаакиевский собор. Клара устремляется ближе, чтобы лучше всё рассмотреть. Но Роберт не следует вслед за ней. Он как вкопанный застывает на месте. Он не смотрит на собор, он... слушает, слушает крестьян, работающих на строительстве, которые поют, «причем, - сразу же записывает Шуман в своем дневнике, - каждый голос поет свою мелодию, все голоса фугообразно переплетаются, захватывая почти все тоны аккорда, но сохраняя свою мелодическую природу. Подобный естественный хор производит глубоко своеобразное впечатление... Какова же должна быть сила музыкального гения народа, у которого даже простые люди, неграмотные и не знающие нот, поют так удивительно!»

Концерты в Петербурге

Первый дом, который они посещают в Петербурге, - дом графов Виельгорских.

«Эти Виельгорские - великолепные люди для художников, -это уже из дневника Клары Шуман, - они живут только для искусства и не жалеют никаких трат». «Дом графов Виельгорских в Санкт-Петербурге - это маленькое министерство изящных искусств», - напишет посетивший их позже французский композитор Гектор Берлиоз.

Несмотря на то что чета Шуманов провела в России всего около двух месяцев, Клара Шуман успела дать огромное количество концертов. И каждое ее выступление становится настоящим событием в музыкальной жизни России.

Откроем газету того времени, петербургскую «Северную пчелу», и прочтем в ней следующий отклик: «Г-жа Шуман, вызванная публикою, оглушенная рукоплесканиями, повторила едва ли не каждую из сыгранных ею пьес. Слушатели были вполне очарованы. Трубы и литавры громкою фанфарою возвестили восторг оркестра и благодарность Филармонического общества. Имя Клары раздавалось тысячегласно...»

В то же время необычайно успешная концертная деятельность Клары Шуман оставляла несколько в тени Роберта. «Муж Клары Шуман» - так его часто называли в Петербурге. Достаточно самолюбивому, уже состоявшемуся композитору, ему вряд ли это могло особенно нравиться.

Юрий Арнольд, композитор и теоретик, посетивший один из вечеров, на котором играла Клара, писал: «Весь вечер Шуман был по-всегдашнему угрюм и молчалив. Он очень мало разговаривал; на вопросы графов Виельгорских он лишь тихо что-то мычал в ответ. Со знаменитым скрипачом Моликом у них завязалось, правда, нечто вроде разговора, но почти шепотом и без всякого оживления. <...> Шуман всё больше сидел в углу, около фортепиано; он сидел, нагнувши голову, волосы у него свислись на лицо; выражение было сурово-задумчивое, губы будто насвистывают...»

«Будет революция в пианизме!»

С раннего детства все прочили Роберту Шуману великую фортепианную карьеру. Однако вскоре ему пришлось поставить крест на концертной деятельности в качестве пианиста. Он придумал «хитрое» (как он сам его называл) приспособление для ускорения беглости пальцев: самый слабый из пальцев руки - мизинец - привязывался кверху так, что не мог опуститься ниже определенного уровня. «Я обязательно добьюсь того, - писал Роберт в своем дневнике, - что он станет абсолютно равноправным в пятерке пальцев и ничуть не будет уступать всем другим, от природы более подвинутым собратьям...» И дальше в том же шумановском дневнике: «Это, конечно, будет подлинная революция в пианизме, и как же здорово она двинет вперед всю фортепианную технику!» А в его расписании занятий мы читаем: «10.00 - 12.00. Работа над пятым пальцем. Ускорение».

Автору этих строк как в прошлом пианисту особенно понятно, как же он истязал (другого слова здесь просто не придумаешь) свои несчастные мизинцы.

А где же при этом был его прославленный педагог Фридрих Вик? Читаем об этом в том же дневнике Роберта: «Я рассказал и даже показал это свое приспособление Вику. Он почему-то не отреагировал на это так, как мне хотелось. Только сказал: «Мне что-то это не очень нравится», и мы перешли к нашим обычным «виковским» упражнениям».

Да тут надо было не просто говорить, а кричать: «Ты же погубишь свои руки и уже никогда не сможешь играть!» Но Фридрих Вик совершил здесь чудовищную ошибку в своей педагогической практике. Он мог спасти руки своего великого ученика. У Роберта вдруг неожиданно появились резкие боли, конечно, именно в этих злополучных пятых пальцах. Врачи: один, другой. Не помогают даже целые консилиумы. И - страшный приговор для Шумана: о карьере пианиста-виртуоза придется забыть.

Кошмарные сны

Вот здесь-то и начинаются первые психологические срывы. Обычно биографы Шумана, исследователи его жизни и творчества, относят их к более позднему времени, но начало болезни было именно здесь. Роберт не может спать: по ночам его преследуют кошмары. Он постоянно просыпается от оглушительных аплодисментов. Да, так быстро он еще никогда не играл. Роберт бежит к фортепиано. Вот сейчас он сядет к инструменту и заиграет так же удивительно быстро, как только что играл во сне.

Вот он поднял левую руку. Сейчас раздастся громоподобный аккорд, и самый сильный звук издаст именно пятый, самый трудный, самый непослушный палец. Но рука еще не коснулась клавиатуры, а всю ее пронзила страшная боль. Это всё только приснилось. Никакого чудо-аккорда не будет. Не будет никогда!..

И тут взгляд Роберта остановился на раскрытых нотах. Это та самая музыка, которая вчера так потрясла его. Автора он не знает. Какой-то Фридерик Шопен. Он написал фантазию на тему знаменитого дуэта Дон-Жуана и Церлины из оперы Моцарта.

Конечно, все наши читатели помнят первую строчку, которая в русском переводе звучит примерно так: «Дай ручку мне, красотка». Как же удивительно тонко прочел, понял Моцарта Шопен. Надо обязательно об этом написать, поделиться своими мыслями. И вот уже Роберт листок за листком пишет о Шопене и о Моцарте.

Он работает над своей первой статьей всю ночь. Наутро он бежит в редакцию, чтобы показать то, что написал. А в редакции один показывает второму, второй третьему. Все окружают Роберта, жмут ему руку, поздравляют: «Ваша статья обязательно будет напечатана!»

И в ту минуту, когда он услышал эти слова, ему показалось, что все кошмары последних дней остались позади.

Если бы было так!.. А пока Роберт действительно на какое-то время словно «закрылся» литературой, которая, по словам самого Шумана, всегда боролась в его душе с его любимицей - музыкой.

Перевел сам Чайковский

Вспомним, кстати, что Шуман сочинял не только музыку, но и стихи. Пожалуй, лучшее его произведение - поэма «Французы под Москвой» (цитируем, конечно, только отрывок):

Пожар, пожар, - повсюду кричали,
И пламя гудело со всех сторон,
И застило дали...
И тут почувствовал, понял он,
Что в городе грозном он полонен,
Что вовсе не песни, не торжество,
Огонь, огонь ожидает его!

С литературой связана у Шумана и его интересная большая работа в качестве редактора журнала (он основал «Новый музыкальный журнал», когда ему было всего 24 года). А какую замечательную книгу, книгу-напутствие написал Шуман, назвав ее «Жизненные правила и советы молодым музыкантам». Отметим, что на русский язык этот труд перевел не кто-нибудь, а сам Пётр Ильич Чайковский. А на титульном листе своего сразу ставшего знаменитым «Детского альбома» для фортепиано Чайковский с уважением написал: «Подражание Шуману».

Очень жаль, что наши редакторы, десятки раз переиздавая «Детский альбом» Чайковского, очень часто забывают об этом своеобразном посвящении.

А ведь слова на титульном листе - это ни в коем случае не принижение оригинальности замысла произведения. Здесь совсем другое - показатель высочайшей скромности русского композитора. А разве скромность не красит, тем более таких гениев, как Чайковский, которого в России нередко называли «русским Шуманом»?

В России творчество Шумана, начиная уже со второй трети XIX века, становится необычайно популярным. По количеству (и, безусловно, качеству) шумановских премьер наша страна занимает одно из первых мест; вспомним хотя бы ля-минорный фортепианный концерт в исполнении Ганса фон Бюлова или Третью «Рейнскую» симфонию, прозвучавшую под руководством Эдуарда Направника.

А сколько премьер фортепианных произведений Шумана подарил (и не только российским слушателям) выдающийся русский композитор и пианист, основатель первой русской консерватории Антон Рубинштейн? Знаменитый музыкальный критик Владимир Стасов чрезвычайно живо и точно донес до нас исполнение Рубинштейном шумановского «Карнавала», особенно пьесы «Сфинксы», вообще крайне редко в стасовское (да и в наше с вами время) исполняющейся.

Говоря о самых выдающихся интерпретаторах музыки Шумана, нельзя не упомянуть величайшего исполнителя его вокальной лирики Фёдора Ивановича Шаляпина. Стасов вспоминал: «Я слушал у себя дома «Я не сержусь» и «Вы злые, злые песни» Шумана в исполнении Шаляпина. Я подобного у него не слыхивал. Мы были просто поражены этой невиданной силою, страстью и огнем. Многие расплакались, разревелись».

Пытка за пыткой...

Но сам Шуман уже давно не пишет. Психическая болезнь, начавшаяся еще в 1843 г., прогрессирует. Во время занятий с хором он вдруг впадает в забытье и стоит за своим дирижерским пультом, еле заметно отбивая такт. Теперь всё чаще с хором занимается его заместитель Туш, но при огромной любви дюссельдорфцев (город, где последние годы работал композитор) Шумана постоянно приглашают дирижировать, правда, теперь только своими сочинениями.

Говорить, объяснять ученикам стало для Шумана настоящей пыткой. Он нервничает и очень утомляется, появляются мучившие его когда-то в юности припадки безотчетного страха и тоски. Шуман вынужден оставить консерваторию.

В феврале 1854 г. происходит резкое усиление болезни - у Роберта появляются слуховые галлюцинации: то один длящийся звук преследовал его днем и ночью, то чудились целые мелодии; всякий внешний шум превращался для него в удивительную музыку, исполнявшуюся на необыкновенных инструментах. Раз ночью композитор встал, потребовал бумаги и записал музыкальную тему, говоря, будто ее продиктовал ему Шуберт. Тема была действительно очень интересная и именно в духе Шуберта.

В следующие дни он написал вариации к ней. Но если тема была написана так, как будто Шуман был совершенно здоров, то вариации выходили из рамок нотного стана и вообще были бессмысленным набором никак не связанных между собой нот.

Кадры, рисующие этот эпизод, есть в замечательном фильме о Шумане, снятом в Германии (фильм назывался «Грёзы», по названию одной из самых знаменитых пьес композитора).

С каждым днем Шуману всё хуже. Наконец в зимнюю стужу в одном халате и в туфлях он выскользнул из дома, добежал до Рейна и бросился в него. Но его заметили рыбаки и вытащили из воды.

Композитора помещают в психиатрическую лечебницу в Энденихе, где он и проводит свои последние годы.

Очень часто книги о Шумане завершает последнее письмо о нем, которое Клара пишет детям в Дюссельдорф. Поступим так и мы.

«Милые дети. Вашего дорогого отца не стало. Я еще была последние дни около него. Он еще узнавал меня иногда и несколько раз мне улыбнулся и еще один раз обнял меня. Он был прекрасный человек».

Юрий ЗАРАНКИН.
Москва.