Уччеллобачевский

Психиатры прежнего времени говорили, что психически больной человек сразу же обратит на себя внимание в любой толпе. Пластика, осанка, выражение лица, одежда, прическа, походка - все будет выдавать его инакомыслие и нестандартность. Какие-то мелкие черточки и нюансы, полунамеки и полутона, едва уловимые и тем более почти необъяснимые словесно, порой позволяют психиатру предполагать диагноз еще до начала непосредственного общения с пациентом. Существуют вполне серьезные научные исследования, определяющие время, которое требуется врачу для психиатрической диагностики. Оказывается, в среднем, диагноз гипотетически формулируется специалистом за то время, которое необходимо пациенту, чтобы дойти от входной двери до стола врача, редко превышающее 30 секунд...

Сведения о жизни итальянского художника Паоло Уччелло весьма скудны, и главным их источником служит масштабная работа Джорд-жо Вазари «Жизнеописания знаменитых художников, скульпторов и архитекторов». В ней биограф пишет о «нелюдимом, странном, мрачном» Уччелло, замкнутом и скрытном человеке, которого, быть может, более занимала проблема постижения математических закономерностей перспективы и ее живописные аспекты, нежели живопись как таковая. О последнем периоде жизни живописца Вазари недвусмысленно пишет: «...он заперся у себя дома, занимаясь перспективой, что и продержало его в бедности и в затемнении рассудка до самой смерти». Вот, по сути, и все факты биографии художника, достоверно относящиеся к сфере психиатрии. Формально говоря, факт психического расстройства зафиксирован объективно, но данных по содержанию патологии явно недостаточно. Фраза Вазари практически не позволяет выстраивать никаких медицинских гипотез. Однако сохранились работы Уччелло, и они вполне могут быть интерпретированы в интересующем нас ключе. Несмотря на то что в произведениях художника, как кажется, нет явной психопатологии, в них присутствует что-то трудноописуемое, неочевидное, мимолетное, эфемерное... То ли сумрачный, неоправданно темный колорит его самой известной композиции «Битва при Сан-Романо» (около 1451 г.), от которой сохранились только три эпизода (Уффици, Национальная галерея Лондона, Лувр), то ли странный оливково-зеленоватый цвет лиц ее персонажей, то ли ее исчерченность в разных направлениях - копьями, мечами и древками знамен, уподобляющая работу сложному чертежу, словно не люди, а линии были главными героями битвы при Сан-Романо...

Глядя на работы Паоло Уччелло и сопоставляя их с произведениями его современников, отчетливо видишь, что флорентийский живописец «одет и причесан» по-другому. Его живопись поневоле оказывается стоящей несколько особняком, так как отличается от основных художественных тенденций и открытий своего времени. Флорентийский художник «выпадает» из толпы. Уччелло одним из первых стал изучать законы геометрической перспективы, открытые Филиппо Бруннелески, пытаясь создавать на плоских фресках или деревянных досках иллюзию трехмерного пространства. Живопись его современников еще сохраняла многие принципы и каноны религиозной византийской живописи, сравнительно недавно избавившись от ее золотого фона, но еще сохранив условность масштабных соотношений фигур. Робость неофитов, не решающихся углубиться в пространство полотна и, как правило, располагавших фигуры на одной линии первого плана, была решительно преодолена Уччелло. Его картины, посвященные победе флорентийцев над сиенцами при Сан-Романо в 1432 г., помимо прихотливых и непривычных в ту эпоху ракурсов и поворотов, в которых даны кони и люди, имеют и задний план, быть может, впервые так отчетливо решающий композиционные задачи художника по освоению глубины пространства. Битва, написанная мастером, охватывает все пространство произведения, изображая не только кульминационный момент сражения, когда предводитель сиенцев Бернардино делла Чарда оказался выбитым из седла копьем флорентийского всадника, но и второстепенные эпизоды схватки. Маленькие фигурки воинов, перемещающиеся вдали, соотнесены перспективой с масштабностью первого плана, создавая не только видимость хаотической суеты сражения, но и определяя новые задачи живописи по освоению перспективы и принципиально иных композиционных решений. Дотошные и кропотливые искусствоведы, впрочем, выяснили, что перспективные взаимоотношения фигур художником не соблюдены: например, ни одна из лошадей на картине не согласована в этом отношении с соседней. Законы перспективы еще не стали достоянием и общедоступным достижением живописи.

Уччелло одним из первых задумался о том, что происходит с параллельными прямыми, когда они удаляются на большое расстояние от той точки, с которой картину видят зритель и автор. Исчезая в бесконечности, они пересекались, вопреки постулату великого грека Евклида о параллельных прямых: пространство словно сходилось на конус. Перед художником стояла задача воспроизвести эту иллюзию; при том что он был лишен возможности обращения к глубине пространства и ограничен плоскостью картины. Флорентийский живописец быть может несколько наивно решал эту проблему, педантично и аккуратно направляя разбросанные по земле мечи, копья и тела воинов - к воображаемой точке схождения линий, акцентируя, таким образом, основные принципы линейной перспективы. Но тем не менее задача в итоге была решена.

Паоло Уччелло за много лет до русского математика Николая Ивановича Лобачевского, по сути, аналогично ему поступил с аксиомой Евклида, презрев ее догматичность, хотя сам, скорее всего, и не заметил этого. Лобачевский же отнесся к закону древнего математика как к излишне жесткому требованию, ограничившему теоретические возможности для описания свойств пространства. Русский математик лишь в ХIX веке, то есть спустя три с половиной сотни лет после Уччелло, заменил постулат Евклида о параллельных прямых на более широкое требование: на плоскости через точку, не лежащую на данной прямой проходит более, чем одна прямая, не пересекающая данную. Этот тезис позволил в дальнейшем применить неевклидову геометрию Лобачевского - в качестве теории реального пространства. Теория русского ученого оказалась применима к теории относительности Альберта Эйнштейна: если считать распределение масс материи во Вселенной равномерным, а это допустимо в космических масштабах, то оказывается, что при некоторых условиях пространство может подчиняться законам геометрии Лобачевского, которая становится, таким образом, теоретическим базисом для изучения реального пространства.

Теория Лобачевского далеко не сразу был понята и принята коллегами-современниками. Издевательские статьи и отзывы многих математиков о его теории формально отражали некоторые критерии, используемые в современной психиатрии. Бред, строящийся на неверном допущении и порой выстраивающийся в логически выдержанную систему (за исключением первоначального ложного тезиса), оценивается врачами как патология, в частности и на том основании, что исходный посыл пациента был нелеп и неверен. Но так же можно было оценивать и теорию Лобачевского, ибо авторитет Евклида был нерушим, а кроме того, тезис русского математика казался очевидно нелепым - с точки зрения ортодоксальной геометрии. Немецкий математик К.Ф.Гаусс приблизительно в те же годы пришел к мысли о возможности существования непротиворечивой неевклидовой геометрии, но скрыл свои взгляды, боясь быть осмеянным и непонятым. Гаусс был человеком, соблюдающим традиции. Лобачевский стал человеком, сокрушающим каноны и открывающим новые пространства и перспективы.

Картины Паоло Уччелло кажутся чертежами еще не рожденного Лобачевского, препарирующими пространство Евклида и находящими его лишь частным случаем пространства реального. Художник и ученый, жившие с разницей почти в 400 лет, оказались теми параллельными линиями, которые пересеклись в мировой истории, вопреки геометрии Евклида, вопреки общепринятой точке зрения о линейности хода времени.

Христиане Уччелло и Лобачевский оказались ближе к истине, чем язычник Евклид. И может быть, не случайно в иронической книге французского рисовальщика Жана Эффеля «Адам познает мир» Бог говорит Адаму, обучая его геометрии: «Две параллельные прямые пересекаются в бесконечности: Я только что видел это Сам».

Игорь ЯКУШЕВ,
психиатр,
кандидат медицинских наук.
Архангельск.