В противоречиях времени рождаются настоящие поэты. Александр Александрович Блок 20 лет прожил в конце XIX века и почти 21 год в начале XX. Его поэтическая звезда ярко светила среди поэтов Серебряного века и продолжает светить и в наше время.
Страсть и покой – два полюса, между которыми металась стрелка блоковской жизни, но чаще она склонялась к страсти, которая давала энергию, и именно она сделала его Поэтом космических грез. О, я хочу безумно жить: Всё сущее увековечить, Безличное вочеловечить, Несбывшееся воплотить!..
В карусели любви
Первой дамой сердца на пути 17-летнего Блока оказалась замужняя 38-летняя Ксения Михайловна Садовская. Они встретились случайно на курорте Бад Наугейме в 1897 г. , и их тайная связь потом продолжалась 6 лет. Казалось, что любовь будет вечной, но восторг рассеялся…
Летом 1898 г. Александр Блок впервые встретился с Любовью Дмитриевной – дочерью великого химика Менделеева. Она записала: «О, день, роковой для Блока и меня… Сердце бьется тяжело и глухо. Предчувствие? Или что?.. Слышу звонкий шаг, входивший в мою жизнь». Юноша оказался более сдержанным в чувствах и в стихотворении назвал Любу «чистой мадонной», но почему-то в прошедшем времени. 7 ноября 1902 г. , после вечера в Дворянском собрании Петербурга, Александр объяснился девушке в любви, и вскоре им было сделано официальное предложение возлюбленной. 17 августа 1903 г. в дождливый день в таракановской церкви Михаила Архангела неподалеку от Солнечногорска их обвенчали.
За период с 1898 по 1900 г. Блок написал цикл стихов с пометкой: «До встречи с ЛД и после», которые вышли сборником «Стихи о Прекрасной Даме» в октябре 1904 г. Кстати, ни в одном из своих стихотворений Блок не назвал жену Прекрасной Дамой, боясь, что эта роль ей будет в тягость.
В новом цикле стихов «Распятья» образ Прекрасной Дамы едва мелькал, хотя Любовь Дмитриевна – и «Афелия, и Солнце, и Небо, и Божество». Блок не смог, а может быть, не хотел будить в жене чувственность. Со временем она признается: «Я до идиотизма ничего не понимала в любовных делах… Он сейчас же принялся теоретизировать о том, что нам не надо физической близости… Такие отношения не могли быть длительными, всё равно он неизбежно уйдет от меня к другой…» «Брошена на произвол всякого, кто стал бы за мной ухаживать», – фраза достойная отчаявшейся женщины.
Ухажер нашелся в лице друга мужа – Андрея Белого. Начался спектакль под заголовком «Любовь на троих», или «Балаганчик», как потом назвал его Блок, и смотрел на представление как бы со стороны. И у него вскоре нашлась «прекрасная незнакомка» - Наталья Волохова, актриса театра Комиссаржевской. Ей в ту пору было 28 лет, Блок на год моложе.
Она оказалась женщиной-звездой, женщиной-метеором, сорвавшейся в снежную замять души Александра Александровича и на время осветившей окружающую его темноту. За две недели января 1907 г. он пишет 30 стихотворений. «Посвящаю их тебе, высокая женщина в черном, с глазами крылатыми и влюбленными в огонь и мглу моего города».
Однако Волохова как земной человек не пожелала жить во мгле улиц. «Зачем вы не такой, кого бы я могла полюбить?» – как-то вырвалось у нее сожаление. Несмотря на это, без малого 2 года снежная карусель их отношений продолжала кружиться. Но метелям свойственно затихать. Затихла и эта.
А что с женой? Муж не разбудил в ней женщину, Андрей Белый не успел, а вот Георгию Чулкову это удалось сполна. Обманутый муж не стал вызывать соперника на дуэль и с холодным безразличием и брезгливостью смотрел на «нетягостную любовную игру». В феврале Любовь Дмитриевна отбыла на гастроли с театральной труппой, в которой играла далеко не первые роли. Там она влюбляется в «пажа» Дагоберта, считая его «лучшим, что было в жизни». Тем не менее переписка с мужем продолжается и носит клятвенный характер: «… Живу на свой страх, всё беру, что идет мне навстречу, и знаю, что дорого заплачу болью и страданием за каждое свое движение, за дерзость… Люблю тебя одного в целом мире»…
Меняя обстановку и спутниц
9 августа 1908 г. Любовь Дмитриевна вернулась домой беременной. Со стороны мужа сцен ревности, укоров не было, а были сострадание и жалость. При этом она обвиняла его в том, что «...очень много пил в эту зиму и совершено не считался с ее состоянием». Блок же решил, если нет своих детей, то пусть чужому ребенку он будет отцом. Природа распорядилась по-своему. Новорожденный прожил всего 8 дней. Несостоявшийся отец сам его схоронил.
Смерть ребенка лишила Александра Блока смысла жизни: связь с Космосом нарушилась, депрессия сковала, вино измучило, но сохранялись в глубине души поэтические искры. Выходят его сборники стихов: «Снежная маска», «Земля в снегу», написана драма «Песня судьбы» и множество статей на различные темы.
Пустота давила, сжимала, оглушала. Необходима была смена обстановки. Поэт решил ехать в Италию. Жена за ним. Были они рядом, но так далеки друг от друга.
Неодолимая тоска и тотальная безысходность. Однако поэт нашел в себе силы сбросить груз житейских передряг, увидеть над головой солнце.
Жизнь взяла свое. Колокольчиком в оркестре души Блока зазвучала 20-летняя красавица Наталья Скворцова - темпераментная девушка с богатым воображением и без комплексов. Два дня их встреч пролетели мгновением. Но Блок не вспыхнул. «Я не только молод, я еще бесконечно стар. Чем больше я живу, тем больше я научаюсь ждать настоящего звона большого колокола; я слышу, но не слушаю колокольчиков, не хочу умереть, боюсь малинового звона», – из письма к Скворцовой.
19 января 1913 г. Блок закончил «Розу и Крест» и как поэт заглох почти на 9 месяцев. «Вино и страсть» терзали его душу. Нелюдимость, угрюмость, отрешенность.
12 января 1914 г. Блок слушает второй раз «Кармен» в театре музыкальной драмы. В главной роли выступила Любовь Андреева-Дельмас. Сияющая, дерзкая, неукротимая в желаниях и пламени. Волосы ее излучали жар, белизна зубов дразнила, яркие губы обещали забвение. Блока и Дельмас нельзя было назвать новичками в любви (она была замужем), но обновленному, а может быть, новому чувству оба отдались без оглядки.
Казалось, они нашли друг друга. Живи, радуйся, наслаждайся соловьиным садом! Но… «заглушить рокотание моря соловьиная песнь не вольна». Блок в отчаянии: «Боже мой, какое безумие, что всё проходит, ничто не вечно… Я не знаю, как это случилось, что я нашел Вас, не знаю и того, за что теряю Вас, но так надо… Только бог и я знаем, как я Вас люблю… Господь с Вами…»
Монисты Кармен отзвучали. К тому же отношения с женой окончательно зашли в тупик. «Я думаю жить отдельно… Говорил с Любой, чтобы разойтись, разъехаться». И тут же: «Я думаю о тебе – думаю, сквозь всю мою жизнь… благодарю тебя, что продолжаешь быть со мной, несмотря на свое, несмотря на мое. Мне так нужно это».
Владимир Пяст писал в «Воспоминаниях о Блоке» в 1923 г. : «Больным душевно Блок не был до последних своих дней». Значит, чувствительная душа поэта считывала информацию с будущего, подсказывала, что в последние секунды земной жизни именно Любовь Дмитриевна закроет ему глаза. Он боялся чужой руки и оттого всеми силами старался удержать жену около себя. Наверное, нет ничего горше, чем умирать в одиночестве. Это потом, а пока…
Теряя силы
В январе 1918 г. Александр Блок написал поэму «Двенадцать» – о времени, о революции, о себе. Отзвуком ее стали стихотворения «Скифы» и последнее «Пушкинскому дому» в феврале 1921 г.
Неоднозначна была принята поэма. Бывшие друзья В.Пяст, Г.Чулков отвернулись от автора. Ахматова и Сологуб отказались выступать со сцены вместе с ним. Пришвин разразился грубостью, Бунин не отстал от него. Гумилёв договорился до того, что «Блок послужил антихристу… вторично распял Христа и еще раз расстрелял государя». Утонченно травила поэта и Зинаида Гиппиус. Всё это не прибавило поэту здоровья и настроения. К.Чуковский вспоминал: «Он онемел и оглох. То есть слышал и говорил, как обыкновенные люди, но тот изумительный слух и тот серафический голос, которым он обладал один, покинули его навсегда. Всё для него стало беззвучно, как в могиле.
Духовные и физические силы Александра Блока таяли. «Заботы. Молчание и мрак… Как безысходно всё. Бросить всё, продать, уехать далеко – на солнце, и жить совершенно иначе… Надо только надеяться и любить», – тоскливая дневниковая запись. Горечь в душе поэта еще больше сгущалась от воспоминаний разворованного и сожженного Шахматова.
Вот и роковой 1921 г. Всё плохо, всё безысходно. В доме скандал за скандалом. Любовь Дмитриевна не ладит с матерью Александра Александровича, заставляя ее ходить на барахолку продавать вещи, а та не может смириться с новым увлечением снохи – клоуном Анютой – Жоржем Дельвари. «С цепи она сорвалась буквально. Страшно ей жить хочется».
Блок, глядя на увеселения жены, с еще большей душевной тоской отметил, что как никогда любит свою Любу и, не получая взаимности, совсем сник. «Как я устал… Утренние, до ужаса острые мысли, среди отчаяния и гибели». Нервное истощение, связанное с разладом в семье и творческим кризисом, наступившим после поэмы «Двенадцать», окончательно подорвали силы поэта.
С мая Александр Александрович начал подводить итог своей жизни, и последний раз отправился на прогулку с женой по любимым местам Петрограда. Потом разобрал архив, что-то сжег, что-то выбросил, что-то раздарил. Жизнь перестала привязывать к себе.
«Нуждается в продолжительном лечении»…
Блок старался скрыть свою болезнь от других и не лечился. Однако 3 мая 1921 г. Максим Горький обратился к наркому просвещения А.Луначарскому с просьбой разрешить Блоку выехать за границу на лечение. Разрешение на выезд в Финляндию было получено лишь 23 июля.
Видя, что состояние больного приближается к критическому, лечащий врач Пекилис созвал консилиум, который записал: «Мы, нижеподписавшиеся, освидетельствовав 18/VI 1921 г. состояние здоровья Александра Александровича Блока, находим, что он страдает хронической болезнью сердца с обострением эндокардита и субъективным ощущением стенокардического порядка. Со стороны нервной системы имеются явления неврастении, резко выраженной. А.А.Блок нуждается в продолжительном лечении, причем в ближайшем будущем необходимо помещение в один из хорошо оборудованных, со специальной методой для лечения сердечных больных санаторий. Профессор В[оенно-] М[едицинской] академии и Медицин[ского] инст[итута] П.Троицкий. Завед[ующий] нервным отделением мужской Обу ховской больницы, д[окто] р мед[ицины] Э.Гиза. Д[окто]р мед[ицины] Пекелис».
Было уже не до поездки за границу. Болезнь душила, худоба сделала неузнаваемым, сердце разрывалось от боли. Водянка пошла по телу. Больной был не транспортабельным, да и медицина того времени не располагала лекарствами, чтобы вылечить это серьезное заболевание.
С.Алянский, навестивший поэта, отметил: «Александр Александрович перемогался всю вторую половину мая и почти весь июнь. Потом он слег и пытался работать, сидя в постели. Болезнь затягивалась, и самочувствие неизменно ухудшалось… Александр Александрович, должно быть, предчувствовал свой скорый уход. Он тщательно готовился к нему и беспокоился, что не успеет сделать всего, что наметил, и поэтому торопился».
О последнем посещении Алян-ский писал: «Он пригласил меня сесть, спросил, как всегда, что у меня, как жена, что нового. Я начал что-то рассказывать и скоро заметил, что глаза Блока обращены к потолку, что он меня не слушает. Я прервал рассказ и спросил, как он себя чувствует и не нужно ли ему чего-нибудь. «Нет, благодарю вас, болей у меня сейчас нет, вот только, знаете, слышать совсем перестал, будто громадная стена выросла. Я ничего уже не слышу», - повторил он, замолчал и, будто устав от сказанного, закрыл глаза. Я понимал, что это не физическая глухота... Мне показалось, что я долго сижу. Александр Александрович тяжело дышит, лежит с закрытыми глазами, должно быть, задремал. Наконец решаюсь, встаю, чтобы потихоньку выйти. Вдруг он услышал шорох, открыл глаза, как-то беспомощно улыбнулся и тихо сказал: «Простите меня, милый Самуил Миронович, я очень устал».
Последние слова
18 июня 1921 г. Александр Александрович сделал последнюю запись на листе бумаги: «Мне трудно дышать, сердце заняло полгруди». В воскресенье 8 августа 1921 г. в половине одиннадцатого Любовь Дмитриевна закрыла мужу глаза. Похороны состоялись 11 августа на Смоленском кладбище Петербурга.
27 сентября 1944 г. прах поэта и его родных был перенесен на Литераторские мостки Волкова кладбища. В 1946 г. на могиле поэта установили обелиск с барельефным портретом работы скульптора Н.Дыдыкина, а на могилах его родных в 1948 г. - мраморные плиты.
Корней Чуковский в своем дневнике от 12 августа, после похорон, сделал следующую запись: «Никогда в жизни мне не было так грустно... - грустно до самоубийства… В могиле его голос, его почерк, его изумительная чистоплотность, его цветущие волосы, его знание латыни, немецкого языка, его маленькие изящные уши, его привычки, любви, «его декадентство», «его реализм», его морщины - всё это под землей, в земле, земля... В его жизни не было событий. «Ездил в Bad Nauhiem». Он ничего не делал - только пел. Через него непрерывной струей шла какая-то бесконечная песня. Двадцать лет с 98 по 1918. И потом он остановился - и тотчас же стал умирать. Его песня была его жизнью. Кончилась песня, и кончился он».
После смерти Блока, да и в наше время, ходило и ходит много слухов-сенсаций, тайн и прочих домыслов, связанных с болезнью поэта. Говорили и писали, что он умер от цинги, психического заболевания и даже… люэса. Всё это опровергнуто научным анализом документов и воспоминаний, связанных с Блоком, блестяще проведенным доктором медицинских наук М.Щерба и кандидатом медицинских наук Л.Батуриным. Изучение показало, что поэт «погиб от подострого септического эндокардита (воспаление внутренней оболочки сердца), неизлечимого до применения антибиотиков… Психические перенапряжения и нарушения питания резко, в 3-4 раза, увеличивают частоту возникновения подострого септического эндокардита... Возбудителем инфекции обычно являются микробы, находящиеся в полости рта, верхних дыхательных путях, инфицированных зубах, миндалинах...»
Блоковская поэзия получила и мировое признание, а стихотворение «Ночь, улица, фонарь, аптека» увековечено в барельефе на стене дома в нидерландском городе Лейден. Поэт стал третьим, после Уильяма Шекспира и Марины Цветаевой, чьи стихи заслужили такой чести.
Валерий ПЕРЕДЕРИН, врач.
Зеленоград.