Феномен Канта

 Психопатологическая симптоматика  стала продолжением его гениальных трудов
 

  Великий немецкий философ Иммануил Кант родился в 1724 г. в Кенигсберге. Его жизнь стала символом постоянства и размеренности прусского бытия: жители города сверяли по нему часы, и улочка, засаженная липами, по которой он прохаживался, получила название «Прогулка философа». Его слуга Лампе, подходя к кровати строевым шагом, ежедневно будил Канта угрожающим криком: «Господин профессор, время вставать!».
 

        Интеллектуальный великан ростом 154 см
 

    Философ никогда не удалялся от своего города далее, чем на 50 км; никогда не был женат; более 25 лет не виделся с сестрами, жившими в том же Кенигсберге, насчитывавшем тогда менее 50000 жителей; а когда одна из сестер пришла его навестить, не узнал ее; публиковал трактаты и читал лекции по вопросам права, вулканологии, теоретической физики, математики, логики, метафизики, физической географии, педагогики, механики, минералогии, теологии, этики, антропологии, причинах землетрясений, природе ветров, возрасте Земли и т.д. – до бесконечности; два раза пробовал жениться, но в обоих случаях так долго обдумывал решение, что к моменту принятия им решения, одна из его невест уже вышла замуж и переехала в другой город…
 

        Умер философ, переев за обедом своего любимого английского сыра: сначала он впервые в жизни заболел, а через четыре месяца в феврале 1804 г. скончался, и последними его словами были: «Es ist gut» («Это хорошо»). В восемьдесят лет жизни Канта уместились труды, объединившие спекулятивную оригинальность Платона и энциклопедичность Аристотеля и ставшие вершиной всей истории философии до начала  ХХ в. Этот человечек, ростом в 157 см, оказался великаном на интеллектуальных пространствах метафизики.
 

                                              Левое и правое
 

        К середине XVIII века, века Просвещения, времени расцвета и роста влияния на умы мыслящей  публики трудов французских материалистов-энциклопедистов, философия считалась одной из естественных наук. Материализм Д. Дидро и С° не слишком-то интересовался туманом метафизики, предпочитая ей непростые, но хорошо просматривающиеся тропы физики. Д. Юм, крупнейший английский мыслитель, рассматривал философию, как известный аналог физики И. Ньютона. Четких различий между естествознанием и философией не было. Сам Юм определял философию, как «науку о человеческой природе», по сути, сведя ее задачу к изучению познания.
 

  В отличие от Д. Юма, считавшего, что любое явление, случившееся после некоей причины, следует считать произошедшим по этой самой причине, Кант полагал, что «Опыт никогда не дает своим суждениям истинной или строгой всеобщности, он сообщает им только условную и сравнительную всеобщность…» («Критика чистого разума»). По Канту выходило, что каждая причинно-следственная связь определяет закономерности лишь для данного случая, не распространяя их на все похожие эпизоды. Следовательно, опыт сам по себе не может быть основанием для всеобъемлющих выводов.
 

  В то время, как сенсуалист Дж. Локк, считая логику всего лишь усовершенствованной чувственностью, говорил об эмпирическом, опытном пути познании мира: «Nihil est in intellectu, quod non ante fuerit in sensu» («В интеллекте нет ничего, чего не было бы в чувствах»); кенигсбергский философ добавлял сюда еще и априорный путь. Именно априорностью и достигается всеобщность, глобальность, тотальность любых выводов, в отличие от мелких частностей эмпирических наблюдений и опытов. «Все теоретические науки, - писал Кант, - основанные на разуме, содержат априорные синтетические суждения, как принципы». Кант отдал приоритет априорным суждениям, как  принципообразующим, т.е., базисным в любой науке. Он противопоставил анализу эмпиризма – синтез априоризма, в то же время, объединив оба способа, как необходимое и достаточное условие человеческого мышления. Правополушарная абстракция категорий и левополушарная конкретика предметов связались им воедино. Скучноватому и легко предсказуемому детерминизму Локка и Юма (предвосхитившему прагматичный американский бихевиоризм ХХ в) Кант противопоставил труднопрогнозируемый индетерминизм, отказавшись от незамысловатого принципа английских мыслителей - «post hoc—ergo propter hoc», подняв человека над сукном бильярдного стола; где все взаимосвязи между участниками интриги налицо, сравнительно легко просчитываются и прогнозируются. Кант возвысил человека над уровнем винтика в машине государства; тогда как Юм и Локк стали предтечами-теоретиками тоталитарных режимов и высказываний типа: «У нас незаменимых нет!».
 

  Правому полушарию мозга и синтетическому принципу его мышления наиболее соответствует понятие кантовской априорности; функциям же полушария левого, скорее, отвечает аналитика эмпиризма. Синтетические суждения отличаются от аналитических тем, что последние не обходятся без мышления по аналогии: им необходим предшествующий опыт, позволяющий сравнивать понятия и явления друг с другом. Кант, отвечая на вопрос «Как возможны априорные синтетические суждения?», пришел к выводу об априорности категорий по отношению к предметам, что абсолютно понятно: предмет конкретен и «левополушарен», категория абстрактна и «правополушарна».
 

  В одной из ранних работ «Наблюдения над чувством прекрасного и возвышенного» (1764) Кант писал о различии женского и мужского ума, замечая, что в браке мужчина и женщина образуют одну нравственную личность, движимую «рассудком мужа и вкусом жены». Здесь обозначена функциональная модель мозга человека, и правополушарные функции: доброта, благожелательность, чувство приличия отданы жене, которая делает что-то потому, что ей это просто нравится; т.е., не по логике; а левополушарные: глубина, принципиальность, рассудочность – мужу.
 

  Философ писал: «Всякое наше знание начинается с чувств, переходит затем к рассудку и заканчивается в разуме…» Эта схема определяет движение информации: от органов восприятия – через левое полушарие рассудка (познание частности) – к правому полушарию разума (постижение всеобщности). Иногда, впрочем, Кант употреблял термин «рассудок» в значении «разум», но в целом, именно «рассудок» был для него областью науки, тогда как «разум» - сферой философии. Учение о «рассудке» - аналитика и наука; учение о «разуме» - диалектика и философия.
 

  Разум у Канта оперирует идеями, вырабатывая общие принципы, которые рассудок способен применить к частностям. Разум—стратег: он видит конечную цель и ставит задачу; а рассудок – тактик, которому предстоят поиски постепенных, последовательных шагов к этой цели и решению задачи. Здесь мы снова обнаруживаем тезисы, получившие впоследствии физиологическое объяснение с точки зрения психофизиологии мозга: функции его полушарий корректируют и дополняют друг друга. Согласованное взаимодействие между полушариями мозга обусловливает, в частности, адекватную психическую жизнь человека.
 

Взгляд на науку с позиции лирики

   
Мать Канта воспитала его в несколько сентиментальной манере, рассказывая о цветочках и звездочках. «Кант в своей частной жизни представляет шизотимический тип «отчужденного от мира идеалиста» в его самой чистой и высшей форме, со спартанской умеренностью и потребностях, с детской наивностью и крайне идеалистической нравственностью». Самые известные изречения Канта, знакомы даже тому, кто не одолел его «Критик»: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышдяеи о них, - это звездное небо надо мной и моральный закон во мне»; и «Поступай так, как если бы максима твоего поступка посредством твоей воли должна была стать всеобщим законом природы» - это не сухая логика мыслителя; но—поэзия, чуждая утилитарности. В отличие от пушкинского Сальери, подходившего к искусству под углом алгебры, Кант подходил к науке с позиции лирики, заявляя: «Никто не отважится судить о предметах с помощью одной только логики» («Критика чистого разума») и: «Чувства – единственный внешний источник знания, источник надежный, нас не обманывающий» («Антропология. Апология чувственности», 1798).
 

     Его ранний трактат по космогонии, в котором то и дело цитируются поэты: Поуп, Галлер, Аддиссон, и сам местами напоминает лирическую романтическую прозу, а не научную литературу: «Мы увидим обширные огненные моря, возносящие свое пламя к небу; неистовые бури, своей яростью удваивающие силу пламени, заставляя его то выходить из берегов и затоплять возвышенные местности, то вновь возвращаться в свои границы; выжженные скалы, которые вздымают свои страшные вершины из пылающих бездн и то затопляются волнами огненной стихии, то избавляются от них, благодаря чему солнечные пятна то появляются, то исчезают; густые пары, гасящие огонь, и пары, которые будучи подняты силой ветров вверх, образуют зловещие тучи, извергающиеся огненными ливнями и изливающиеся горящими потоками с высот солнечного материка в пылающие долины; грохот стихий; пепел сгоревших веществ и борющуюся с разрушением природу, которая даже в самом ужасном состоянии своего распада содействует красоте мира и пользе творения», - пишет Кант о поверхности Солнца, куда предлагает читателю мысленно перенестись.
 

            Домашняя аптечка величиной с лабораторию
 

    То, что Кант мыслил преимущественно категориями сущностей, а не явлений, доказывает психопатологическая симптоматика, проявившаяся у него в пожилом возрасте. Всю жизнь философ был ипохондриком. Симптомы этой патологии он описал в одной из своих работ. Об этом вспоминали и его современники: «…ему мерещится, будто его одолевают все болезни, о которых он что-либо слышал. Поэтому он охотнее всего говорит о своем нездоровье, жадно набрасывается на медицинские книги и повсюду находит симптомы своей болезни». Кант ежемесячно посылал слугу к главе полицейской управы Кенигсберга за статистическим отчетом, исходя из которого, рассчитывал срок возможной продолжительности своей жизни. Его домашняя аптечка была величиной с хорошую лабораторию. Он выработал технику дыхания через нос, считая, что это избавит его от кашля и катара, из-за чего всегда гулял в одиночестве: беседа вынудила бы его дышать ртом. Он прилагал огромные усилия, чтобы никогда не потеть; пятно пота на ночной рубашке после душной ночи приводило его в трепет, и Кант говорил об этом случае с особым пафосом. Он разработал систему диететики (так Кант называл искусство предотвращать болезни): «О способности духа побеждать болезни силой одного только намерения». Он регулярно просматривал медицинские журналы, дабы узнать, не болен ли он какой-нибудь из новых болезней… (Известно, что ипохондрическая симптоматика феноменологически оформляется правым полушарием мозга).
 

Ближе к старости Кант постепенно перешел в регистр галлюцинаторно-параноидной симптоматики. Каждую ночь ему «слышались голоса и шаги ищущих его убийц». Он чувствовал «давление на мозг», которое, по его мнению, объяснялось «редкой формой воздушного электричества», ставшего «причиной кошачьей эпидемии в Копенгагене и Вене». Этот исподволь сформировавшийся параноидный синдром принадлежит уже к левополушарным патологическим феноменам.
 

     В дальнейшем уже только симптоматика интеллектуально-мнестического свойства определяла психический статус философа. Его рассеянность мыслителя, забывающего о повседневных рутинных заботах,  превратилась в выраженную забывчивость, перешедшую в деменцию. Он постепенно перестал узнавать окружающих, его речь утратила смысл, появились неврологические расстройства, из-за которых Кант все с большим трудом удерживал равновесие при ходьбе и даже сидя на стуле.
 

     «Можно создать любую привычку для тела, но нельзя забывать, что при частой повторности психика как бы усиливает эту привычку и доводит ее до крайности… Кант уже через двадцать лет приобрел свойства маньяка», - писал М.М. Зощенко в «Возвращенной молодости». Понимание того факта, что феноменальное бытие человека должно определяться его ноуменальной сутью, отчего-то не было отнесено Кантом к себе самому. Подчинив свою жизнь левополушарному, недоминантному феномену логики, он придавил собственный доминантный правополушарный ноумен поэзии. Однако  нельзя было безнаказанно в течение всей жизни перегружать одно и то же полушарие, изначально даже не являющееся доминантным.
 

     Как сообщается в одной из работ по межполушарной асимметрии: «Априори было ясно, что наиболее сильным раздражителем для левого полушария является вербальное неэмоциональное задание». Сухие «Критики» Канта с их обилием неэмоциональных слов, понятий, терминов и категорий, видимо, с этой точки зрения могут быть отнесены к упомянутому раздражителю, сопровождавшему кенигсбергского гения всю жизнь. (Не по такому ли же механизму развивается и так называемая «метафизическая интоксикация» у подростков, забравшихся в дебри философии?).
 

     Все большее число ученых придает все большее значение функциональной асимметрии мозга, рассчитывая здесь найти разгадку шизофрении. Разные страны, разные методы, разные критерии – все чаще сходятся на том, что именно асимметрия лежит в основе самой загадочной психиатрической патологии. Все чаще точки зрения на функциональную асимметрию эндогенных психозов оказываются совпадающими концептуально: устойчивый дисбаланс функциональной активности полушарий может приводить к психотической симптоматике у субъекта. Само морфологическое строение мозга оказывается схизофренически амбитендентным по сути: его левое и правое полушария могут задавать своему владельцу принципиально различные задачи, согласование и решение которых может моделировать ситуации, аналогичные «зависанию» компьютера, т.е., - клинику психоза с выраженным нарушением привычного функционирования.
 

     Секрет шизофрении, как линия горизонта, отодвигается по мере приближения к ней. И, словно комментируя ситуацию, Кант говорит на первых страницах «Критики чистого разума»: «На долю человеческого разума выпала странная судьба в одной из областей его познаний: его осаждают вопросы, от которых он не может отделаться, так как они задаются ему собственной его природой, но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят его силы».
 

Игорь ЯКУШЕВ,

Доцент Северного государственного медицинского университета

1