Он предпочел собак людям

     И стал представителем отряда чудаков      

                
Это было давно. Имя Мухаммед еще не стало самым популярным мужским именем в Великобритании. Кресты на англиканских церквях еще не спиливались в угоду новым гражданам этой страны, а ближайшая к Лондону мечеть находилась в Испании. Английские судьи еще носили парики и восседали на мешках с овечьей шерстью, а разговор о погоде составлял основную часть светских бесед. И англичане еще так искренне любили собак, что эта особенность считалась важной национальной характеристикой, граничащей с теми чудачествами, которыми истинные жители островного государства всегда отличались от материковой Европы.

«Вы думаете, собаки не попадают в рай?»

Собака в Англии была больше, чем животное. Она была другом английского джентльмена. И очень часто – единственным другом, с которым можно было быть самим собой, не надевая чопорную маску человека «с неподвижной верхней губой». Когда англичанин возвращался в свой дом, в свою огороженную и защищенную от посторонних крепость, его встречала собака. Радостный стук ее хвоста, колотящего по полу в самоотверженной готовности оторваться и улететь прочь, был аккомпанементом к эмоции счастья, испытываемой обоими – и псом, и человеком.

Собака была средством психотерапии для интроверсивных островитян, каналом реализации их эмоций, обычно упрятанных под фрак респектабельности и находящихся за оградой privacy. Между истинным лицом англичанина и собакой ставился знак равенства: «Любишь меня, люби и мою собаку», - говорят в Англии, и совершенно понятно, что речь здесь идет о человеке, о его тайных сокрытых слабостях и привычках, невольно перенятых собакой, становящейся похожей на своего хозяина, которого с этих сторон знает только она, провожающая влюбленным взглядом каждое его движение. Любовь англичан к собакам верифицируется и количеством пород (более полусотни), выведенных в этой стране. Собака стала одним из важных средств воспитания английского ребенка, последовательно оказываясь его нянькой, компаньоном, сторожем, соратником и всегда оставаясь другом. Человек стал для собаки божеством – великим, всемогущим, всеобъемлющим. Но и собака была для человека всепрощающим милосердным Богом. Не случайно же английские слова «God» и «dog» являются анаграммами. И никого из англичан не шокировала фраза Р.Л. Стивенсона: «Вы думаете, собаки не попадают в рай? Я уверяю: они будут там раньше каждого из нас». Удивительно ли то, что искусство империи охотно и признательно-ласково говорило о собаках (можно вспомнить хотя бы чудесных псов из книг Дж. Голсуорси: спаниэль Джон, пекинес Тинг-а-Линг, серебристый бульдог Миранда…), не считая жанр анималистики низким и вспомогательным?

В романах Голсуорси иногда упоминается имя художника Ландсира, бывшего в период правления королевы Виктории модным и дорогим живописцем. Его полотна на стенах домов свидетельствовали о достатке хозяев и их вкусе, отвечавшем эстетическим пристрастиям королевы: Ландсир был ее любимым художником.

Психическое расстройство изменило стиль

Эдвин Генри Ландсир был младшим сыном гравера по меди. Семья имела наследственные традиции: живописцами стали двое детей гравера. Эстетические взгляды Ландсира сформировались под влиянием романтизма, чему способствовала громкая и скандальная слава Дж.Г. Байрона. Поэт был кумиром молодых, а Ландсиру было 22 года, когда самый романтический поэт романтически погиб в романтической стране, куда уехал в романтическом порыве, став национальным героем Греции. «…байронизм сделался пунктом помешательства для прекрасных душ», - написал В.Г. Белинский, и этот – тот редкий случай, когда с ним можно согласиться. Многие сохранили верность этой эстетике навсегда. А В. Скотт еще на протяжении десятка лет продолжал романтический литературный тренд, сохраняя его влиятельность и популярность. Словом, живопись Ландсира явила собой безусловный романтизм. Его пейзажи были подобающе сумрачными, его животные были патетичными, почти антропоморфными в своих эмоциональных порывах, подобных человеческим страстям.

Ландсир обучался живописи у своего отца и у Б.Р. Хейдона. В 1814 году он впервые выставился в Королевской Академии, а уже в 1815 году поступил в школу при Королевской Академии Искусств. В 1824 году художник впервые побывал в горной Шотландии и с тех пор часто приезжал сюда на этюды. Здесь он написал много работ, хранящихся в крупнейших музеях Великобритании. В 1826 году Ландсир стал членом-корреспондентом Королевской Академии Искусств, в 1831 году — полным академиком, а затем - придворным художником королевы Виктории и ее мужа, принца-консорта Альберта.

Он писал, главным образом, животных и пейзажи. Попадались среди его работ портреты и шаржи, в которых люди уподоблялись животным, чаще всего, разумеется, - собакам. Его произведения тиражировались в виде литографий, создав Ландсиру популярность не только в Великобритании, но и в Европе. В некоторых из его картин животные (обычно - собаки) уподоблялись людям: мизансцены были скомпонованы таким образом, чтобы аналогия между человеком и псом была очевидна, а название усиливало эффект антропоморфности. Но во всех этих картинах присутствовал какой-то китч, подобный тому, который бросается в глаза, когда мы видим детей, одетых как взрослые: от неестественности вида галстука-бабочки, надетого на трехлетнего ребенка, слегка коробит.

Но на каком-то этапе жизни Ландсир понял, что животное в своей естественности, которая была недоступна многим англичанам, куда более прекрасно и гармонично, нежели собака, изображающая Александра Македонского перед собакой, изображающей Диогена. Это изменение концепции произошло вскоре после того, как художник сначала заболел психическим расстройством, случившимся у него в 38-летнем возрасте, а потом выздоровел, хотя после этого клинического эпизода в течение почти всей жизни страдал периодическими депрессиями. Впрочем, это не мешало ему продолжать рисовать до старости. Но теперь, когда Ландсир рисовал животных, он уже не уподоблял их – людям. Олени, львы и – главным образом - собаки существовали на его картинах и в рисунках, как таковые. И это оказалось гораздо более выразительным эстетическим и эмоциональным приемом. Он продолжал писать и портреты, но если в картине оказывалась собака (а это происходило часто: в Англии собака была членом семьи), то она неминуемо становилась ее главным персонажем, оттесняя на второй план кого угодно – крестьян, детей, вельмож, дам в кринолинах...

На полотнах Ландсира люди нередко выглядели более кукольными, чем собаки, всегда остававшиеся живыми, искренними и естественными. И художник все чаще и чаще рисовал собак, теперь уже без ненужного антуража в виде фигурки хозяина, нарисованной блестяще, но – формально, тогда как собачьи портреты неизменно выходили у Ландсира с любовью и нежностью. Теперь  человек в его работах все чаще появлялся в виде вспомогательной фигуры статиста, позволяющей лучше рассказать именно о собаке (все эти его полотна со спасенными из пучины детьми, разбившимися охотниками…) На фоне романтически бурного моря или романтических же скал возникал сюжет, который неожиданно оказывался сродни прозе современника Ландсира - Ч. Диккенса, чьи книги пришли на смену романтической литературе. Сентиментальность этого романиста, одарившая благородством, наивностью, искренностью и добропорядочностью всех положительных персонажей его многочисленных книг, оказалась близка живописи Ландсира, сохранившей романтизм исключительно в качестве антуража, не имеющего самостоятельного значения: вся живописная история была не о бурном море – о благородстве собаки.

Не то, чтобы Ландсир разочаровался в людях, он просто перестал интересоваться ими. Собаки были понятнее, честнее, благороднее и красивее, чем homo sapiens. И, как кажется, именно живопись и собаки стали той терапией, которая сохранила художника Ландсира от прогрессирования психического расстройства, возвращавшегося иногда, но – не возымевшего фатальных последствий.

                  Движение «от людей»

Концепция американского психолога К. Хорни о развитии психической девиации невротической личности: «к людям», «от людей» или «против людей» словно комментирует биографию Ландсира, попутно объясняя клинические и психологические детали.

Движение «от людей» - не обычное желание немного посидеть в одиночестве, периодически возникающее у любого человека. Отчуждение от людей - признак общей дезорганизации отношений, как таковых. Одиночество невротика становится привычным способом его бегства от общения, особенно, - если коммуникация генерирует напряжение. Столкновение с миром усиливает тревожность, поэтому невротик устанавливает эмоциональную дистанцию между собой и остальными, очерчивая вокруг себя волшебный круг демаркации – в стилистике философии И.Г. Фихте: «Я» - «не Я». Обособление нужно ему для удовлетворения потребности в независимости. Все то, что напоминает о принуждении и обязательствах (подписание контракта, договора, заключение брака и проч.) – сопряжено с сензитивностью и ранимостью. Невротик избегает ситуаций, в которых чувствует себя управляемым, должным, обязываемым. Любые расписания и регламенты несут для него угрозу. Поступать в соответствии с канонами - неприятная обязанность. Даже необходимость пунктуальности воспринимается им как принуждение; поэтому привычка опаздывать на работу ровно на две минуты становится способом поддержания иллюзии свободы. Дабы избежать напряжения, невротик соглашается с правилами лишь формально, внутренне отвергая их. Совет со стороны воспринимается им как попытка влияния, встречая сопротивление даже в том случае, если совпадает с желанием невротика, который стремится ни в ком не нуждаться и не позволяет вторгаться в его жизнь. Угроза зависимости заставляет его ограничивать проявление эмоций. Нарушение эмоциональной дистанции между ним и другими приводит к тревожащей близости с «не Я». Каждая такая ситуация рассматривается с точки зрения возможной потери свободы. Любое желание, которое могло бы сделать личность зависимой, подавляется. Дефиниция Г.С. Салливена: «машина по поддержанию дистанции» точно обозначает дискурс функционирования психики такого человека. Все его потребности направлены на удовлетворение стремления не быть вовлеченным. Отсюда - его склонность к уединению.

Обособление --- внутреннее принуждение, оптимальный способ существования для невротика. В социуме, где царят фарисейство, ложь, двусмысленность и алчность, его личность страдает. Вступая в контакт с другими, невротик может получить нервный срыв. (Хорни подразумевает под этим термином широкий круг расстройств: от функциональных нарушений, алкоголизма и депрессии - до эпизодов психоза). Сохранение дистанции помогает сохранить целостность его психики. Он устанавливает вокруг себя полосу отчуждения. Нуждаясь в самодостаточности, невротик осознанно или бессознательно ограничивает свои потребности, стараясь ни к чему и ни к кому не привязываться, иначе тщательно пестуемое одиночество оказывается под угрозой.

До тех пор, пока дистанция сохраняется, он чувствует себя в относительной безопасности; но если замкнутый волшебный круг разрывается, возникает угроза безопасности, растет паника. В такой ситуации невротик не может ни успокоиться, ни бороться, он беззащитен, как животное, которое может только убежать и спрятаться. Функция обособления состоит в том, чтобы минимизировать конфликты при помощи ограничения контактов. Будучи важным невротическим способом достижения искусственной гармонии, обособление является попыткой разрешения проблем путем уклонения от них. Но спокойствие и свобода при этом не достигаются, ибо множество противоречивых догм продолжает оказывать разрушающее действие на психику больного.

Иногда клиническая картина напоминает уже не панику, а психотическую дезинтеграцию личности. У пациента возникает страх утраты обособленности, появляется опасение потери индивидуальности, что оказывается для него синомимичным сумасшествию: формируется такой симптом, как «боязнь сойти с ума». Это - прямое выражение страха быть «расколотым на части», став беззащитным перед внешним воздействием, когда волшебный защитный круг стал проницаемым, и из образовавшихся отверстий сквозит экзистенциальный холод неизбежности угрожающих контактов.

Такой человек обречен на постепенную потерю связи и с самим собой, его эмоциональная жизнь неминуемо блекнет – даже в случае относительно удачного обустройства в башне из слоновой кости. Вариантом спасения может быть искусство, действие которого сопоставимо с эффектом терапии. Творчество позволяет вести более организованную, в том числе, - и в отношении функционирования психики, -- жизнь. Обособление, сопровождаемое ощущением самодостаточности, дарованной творчеством, обеспечивает путь к покою, позволяя оригинально мыслить в надежном убежище, способствуя развитию и выражению таланта.

Собаки улеглись на страже уединенной башни Ландсира и не пропустили внутрь двойные стандарты вероломного социума. Его личность обрела цельность во взаимодействии не с людьми – с собаками.

В 1850 году художник был возведен королевой в рыцари, в 1866 году  был избран президентом Королевской Академии Искусств, но отказался от должности: к чему все эти обременительные функции и тягостные контакты? Ландсир продолжал рисовать портреты собак богатых англичан, предпочитая общению с людьми – контакт с животными. Именем ландсир в его честь была названа одна из пород собак (пятнистая разновидность ньюфаундленда). Кто станет отрицать их внешнее сходство? Живописец стал собакой. Что может быть лучше для человека?

...Через пару десятилетий, наблюдая за вооруженным конфликтом шиитов Шеффилда и суннитов Суффолка, никто и не вспомнит о том, что любовь к собакам была одной из отличительных черт жителей Британии: ислам называет этих животных «наджис» (змей)  - «нечистыми», считая их оскверняющими человека, его еду и одежду.
                                         
  Игорь ЯКУШЕВ,
Доцент Северного государственного медицинского университета
Архангельск