Фантомные боли

История одной страны с точки зрения гештальт-терапии

 

           В 1569 г. Польское королевство и Великое княжество Литовское образовали унию. Новое государство Речь Посполитая получило возможность предъявить территориальные, экономические, политические претензии к соседям. Уния была беспрецедентно устроена: единогласно и пожизненно избираемый монарх, общие сейм, внешняя политика и монетная система. Обе части страны сохраняли администрацию, казну, войско, суды. При этом Литва утратила большие территории: Волынь, Подолье и Киевщина отошли к польской стороне. Речь Посполитая становилась сильным игроком на политической карте мира. Полководцы принесли государству немало побед, но эти виктории не привели к стратегическому изменению европейского геополитического статуса.
 

                       «Шляхта проплясало свое государство»

 

К XVI в в Польшу пришли идеи Ренессанса. Это были не гармония кватроченто (Фра Анджелико и Боттичелли), не гуманизм чинквеченто (Леонардо и Рафаэль). Ренессанс добрался сюда, обретя по пути пышное изобилие барокко, для коего порой главными казались не стены, а украшавшая их лепнина. В барокко превалирующей была идея внешнего эффекта, бившего через край. Декор и помпезность, начищенный доспех и царственная поза казались важнее внутреннего содержания. Ренессанс отяжелел от изобилия деталей, богатства интерьеров, пышности одежд...
 

Шляхта стремилась перещеголять друг друга пышностью каменного крема, коим обмазывала свои дворцы, и помпезностью одеяний. Войны раздвинули территории Речи Посполитой «od morza do morza» (от моря до моря), богатство нобилитета возросло. Удачливые воины возжелали быть запечатленными на портретах: этот жанр стал главным. Не только король, но магнаты и шляхтичи изображались во весь рост, в роскошных одеждах, с парадным оружием, в окружении гербов... Батальная живопись прославляла подвиги славных воинов Речи Посполитой. Плодотворно развивалась литература: Я. Кохановский, М. Рей, П. Скарга… Именно тогда возник польский литературный язык, создавший одну из великих литератур мира.
 

Первое столетие Речи Посполитой историографы называют Золотым веком. Постепенно в политической жизни страны стала нарастать анархия (даже странно: как шляхтичи, обладающие правом Liberum veto, позволявшим блокировать большинство – единственным голосом, умудрялись избирать королей!), а демографические потери в войнах XVII—XVIII вв привели к экономическому упадку Речи Посполитой. Антураж незаметно превратился в самоцель: пиры, изобилие снеди, хмельные меды и вудки, полонезы-мазурки-краковяки с ясновельможными паннами сперва стали внешней атрибутикой побед Речи Посполитой, а затем обратились их внутренней сутью. Кто-то из польских поэтов сказал: «шляхта проплясала свое государство».
 

Середина XVII в стала для государства катастрофой: восстание Хмельницкого, Русско-польская война, война со Швецией поставили страну на край гибели. Ян II Казимир смог удержать ее от распада. Следующий период могущества Речи Посполитой связан с правлением Яна III Собеского, разбившего османского султана под Веной, что стало концом Порты в Европе.
 

Участие в Северной войне превратило территорию Речи Посполитой в поле боя. Население было разорено, страна экономически ослабла. Принцип Liberum veto тормозил проведение реформ. Вмешательство иностранных держав в дела страны не встречало сопротивления. В правление последнего короля Станислава Августа государственный строй Речи Посполитой был изменен принятием Конституции. Но не прошло и года, как соседние державы разделили страну между собой. Последней попыткой спасти ее было восстание Костюшко; оно было подавлено. После Третьего раздела (1795) Речь Посполитая прекратила существование.
 

                       Страна-лимитроф

 

Польша восстановила суверенитет лишь после распада Российской империи. Теперь она оказалась в ситуации государства-лимитрофа. Судьба таких стран незавидна: через них прокатываются войны, которые ведут между собой большие державы, и суверенитет лимитрофов весьма относителен. (Г.Д. Гачев сравнил Польшу с гармошкой, которая растягивается и сжимается, но играют на ней соседние страны). Пример тому - политическая биография «прибалтийских тигров».
 

Но Польше, в отличие от вечных чьих-то вассалов - Литвы, Латвии, Эстонии - есть что вспоминать и сокрушаться по поводу того, что когда-то было, но минуло. Вечный мотив польской литературы «Ах, если б тогда…» - постоянное возвращение к неосуществленной возможности и грусть по поводу несбывшегося (эдакий Future in the Past – будущее в прошедшем). Эта горечь порой становится причиной геополитических деклараций, заставляющих на миг поверить в то, что их произносят крупные государственные деятели, а не лимитрофные бурмистры. Фантомные боли по отвалившемуся величию терзают Польшу: вечный комплекс неполноценности государства, проплясавшего свою несостоявшуюся историческую миссию. Стрекоза, танцующая мазурку, никак не достроит свой гештальт, никак не сложит политическую мозаику так, чтобы снова содеялась великая держава.
 

Любопытна интерпретация этой ситуации с позиции теории гештальта. Важные понятия гештальт-терапии - фигура и фон. Фигура - это значимое явление, фоном служат события второстепенные. Фигура (гештальт) возникает тогда, когда из фона выбирается преобладающее чувство или стремление. Его удовлетворение (окончательное построение гештальта) дезактуализирует значимость фигуры, освобождающей место для образования гештальта нового. Субъект движется от гештальта – к гештальту, в чем состоит его жизнь. Так студент сдает экзамены: грядущий является главным, сданный – уже не имеет значения. Одним из эмоционально сильных лейтмотивов польской истории является утраченная сильная держава od morza do morza. Отношение к Речи Посполитой, печаль по ней, пассеистическую ностальгию воспоминаний о той эпохе, как кажется, можно считать фигурой для Польши: тема «славного прошлого» никогда не исчезала из польского менталитета. Гештальт мощной державы остается в этой стране недостроенным, царапая и садня, раня и уязвляя. Если потребность не удовлетворена, и гештальт незавершен, то неразрешившееся чувство становится причиной проблем психического и психосоматического свойства. В психике, по выражению автора теории гештальта Ф. Перлза, возникают «дыры личности», через которые вылезают клинические симптомы.
 

Теория предполагает механизмы, препятствующие достижению душевного комфорта. Среди них – проекция: тенденция перекладывать ответственность за то, что происходит внутри психики субъекта – на то, что происходит вокруг него. Польша постоянно мнит себя жертвой, взятой врагами в кольцо, обвиняя соседей, но не возлагая особых обязательств на себя (нынешние польские требования репараций от Германии и России, вкупе с отказом Польши от приема мигрантов). Но человек, для которого актуален механизм проекции, «...сидит в доме с зеркальными стенами и думает, что смотрит наружу» (Перлз). Он проецирует вовне собственные чувства, делегируя их Urbi et Orbi. Отчужденность по отношению к себе он отдает миру,  воспринимаемому им после этого как враждебный.
 

Невозможность увидеть себя со стороны генерировала гиперкомпенсаторные психологические конструкты, даровавшие полякам иллюзию их значимости, масштабности, недооцененности. После поражения польского восстания (1830) расцвел т.н. польский мессианизм, назвавший поляков - «мессией народов», который «спасет человечество». Одним из источников этого учения были труды теолога XVI–XVII вв В. Демболенцкого, считавшего, что «…стародавнейшее в Европе королевство польское, или же скифское, одно только на свете имеет правдивых наследников Адама, Сета и Яфета, которые Богом в раю владычествовать миром предустановлены…» Симптоматична перекличка эпох: тезисы ксендза, написанные в пору расцвета Речи Посполитой, отозвались в годы ее исчезновения с карты мира. Бравада мессианизма, опиравшегося на былую силу королевства, гиперкомпенсировала реальное мизерабельное состояние Польши, прекратившей быть государством и пребывавшей в статусе географического понятия. «…в средней ментальности более или менее образованного поляка после этих романтических взлетов… ощущение некоего особенного превосходства только на том основании, что ты поляк…», - написал Я. Липский.
 

Еще одним защитным механизмом самосознания поляков является их ксенофобия, наличие которой признают они сами. При этом они верят в то, что возвратили себе «исконные земли, некогда захваченные немцами». Но - кроме Гданьска и Вармии - остальная часть Восточной Пруссии польской никогда не была: немцы отобрали эти земли у пруссов, народа, родственного литовцам. Западное Поморье тоже не является этнически польским: этот край неоднократно освобождался от польского сюзерена, создав свою государственность, уничтоженную шведами в XVII в, затем его захватили пруссаки. Силезия еще в средние века платила дань Чехии, войдя с ней в состав австрийской монархии. Аннексировав эти земли, Польша выселила в в Германию более 3 млн. немцев. Еще более печальна судьба польских евреев (согласно некоторым интернет-ресурсам, их осталось в Польше около тысячи), таких малых народов, как мазуры и лемки (Лемберг – Львов – их вотчина), украинцев (страницы Волынской трагедии писали не только бандеровцы)…
 

             Изображая флюгер

 

 В отсутствие военных действий, лимитроф может мнить себя центром Вселенной, полагая, что имеет право диктовать условия соседям, позабыв о том, что державы-то – они. Лимитроф – лишь гуттаперчевая прокладка между стальными блоками. Польский философ П. Скарга, живший в Золотом веке Речи Посполитой, напророчил современникам (возможно, не только им): «От этой вашей надменности… и что других презираете, и о самом Господе Боге не думаете, погибнете…» Политика лимитрофов тяготеет к той из сопредельных держав, статус которой выглядит на текущий момент более весомым и сулит бóльшие выгоды. В XIX в Польша пыталась присоседиться к Наполеону, но преференций не получила. В 1920 г., когда Советская Россия не имела сил для наведения порядка на окраинах бывшей империи, Польша захватила Вильно и Виленщину. Затем она выступила саттелитом Гитлера, получив Цешинскую Силезию - область Чехии. Затем бывшая Речь Посполитая оказалась в сфере влияния СССР, получив на значитальные территории на востоке и на западе.
 

Качнувшись в сторону СССР, поляки не прогадали. По восстановленным советскими инженерами железным дорогам, в Польшу пошли поезда с продовольствием, одеждой, стройматериалами, лекарствами. К 1948 г. Варшава безвозмездно получила советское оборудование на сумму 500 млн долларов. В 1947 г. СССР направил полякам тысячи тонн продовольствия, благодаря чему ПНР удалось избежать голода. К 1949 г. производство в Польше выросло в 2,5 раза. ПНР послушно следовала в кильватере Советского Союза. Но нефтяной бум 1970-х гг. схлынул, нефть подешевела, дотации из СССР усохли, и вскоре в Польше возникла организация «Солидарность» (1980). Как только прежний сюзерен оказался в сложной экономической ситуации, гордая независимая страна обернулась к Европе, выделившей ей 85 млрд евро. В бюджете ЕС на 2014–2020 гг. для Польши предназначены еще 105,8 млрд евро. Сегодня европейская кормушка вот-вот закроется; и страна-лимитроф нашла нового покровителя, ратуя за американские военные базы, делая гордый книксен перед Вашингтоном, требуя от Германии репараций на сумму 50 млрд. долларов, выпуская паспорта, на обложках коих изображены достопримечательности Львова и Вильнюса. (Кстати, «требовать» по-польски - wymagać, что симптоматично). Готовятся реституционные иски по Западной Украине.

Изображая флюгер, теряешь собственную судьбу, становишься мешком балласта, взятым в корзину чужого воздушного шара. Когда придет пора, его выбросят за борт. Мешок не имеет ни собственной политики, ни чести. (Забавно, что польское слово honor - честь – в русском языке, скорее, переводится как «спесивый апломб»). Липняцкая пишет о сегодняшней Польше: «…молодежь покинула затопленные земли без сожаления и с энтузиазмом отправилась к новым берегам и возможностям. Они плывут за счастливой звездой, и если она окажется красной, то пойдут и за ней, что бы там ни думали старшие». Флюгер готов вертеться дальше – в зависимости от текущей конъюнктуры и чаемых преференций.

Незавершенный гештальт не стал утраченной иллюзией. Он по-прежнему генерирует для Польши и поляков комплекс национальной геополитической неполноценности.