Суфий из Йоркшира

Творческий путь английского художника и эссесита Джеймса Сметэма предопределил  биполярный психоз

        Школьное образование Джеймс  Сметэм получил в Лидсе. До того, как стать художником, он в течение некоторого времени изучал архитектуру. В 1843 году поступил в Королевскую академию художеств. С 1851 года преподавал в колледже Уэсли. Сметэм работал в разных жанрах - религиозная живопись, иллюстрирование беллетристики, наиболее полно раскрывшись в пейзажах и портретах. Художник написал около 430 полотен, был автором десятков офортов, ксилографий и иллюстраций к книгам. Среди наиболее известных его картин — «Сон», «Гимн Тайной вечери», «Смерть графа Сиварда». В 1854 году художник женился на С. Гоубл. В этом браке у них родились шестеро детей. Дж. Сметэм принадлежал к методистской церкви и был глубоко религиозным человеком.

 

Он был известен еще и как поэт, талантливый эссеист и искусствовед. В январе 1869 года вышел первый том его исследования творчества У. Блейка, в 1880 году — второй том. Эта работа упрочила в Англии отношение к Блейку как к мастеру изобразительного искусства. Прежде на графику и живопись поэта большого внимания не обращали, полагая их работами дилетанта.
 

В 1857 году, начавшись с эйфории, перешедшей в состояние религиозного экстаза, у Сметэма дебютировало психическое расстройство – биполярный психоз, манифестировавший маниакальной фазой. В тетради записей и эскизов художник писал, что «создаст рисунки к каждому из стихов Библии» (то есть, - буквально к каждой библейской строке). Этот грандиозный замысел, разумеется, априори был обречен на неудачу, но Сметэм в маниакальном эмоциональном подъеме не видел никаких преград своим идеям. Вера в собственные силы переполняла его. Он почти перестал спать, дивные идеи клубились в голове художника, заставляя лихорадочно рисовать наброски, не заканчивая их, отбрасывая один листок для того, чтобы тут же начать следующий рисунок. К этим эскизам он полагал вернуться позже, а сейчас – неустанно заполнял листы альбома графическими идеями будущей Библейской сюиты. В дневниковых записях Сметэма его мысли выглядят неуправляемым потоком сознания, в котором несогласованные друг с другом обрывки фраз создают странную лексическую ткань, не поддающуюся дешифровке.
 

 Некоторые критики, анализировавшие этот тест, считают, что художник таким образом стремился к достижению высшего религиозного самопознания. Но, скорее всего, объяснение имеет более тривиальный характер: маниакальная фаза, протекавшая у Сметэма столь ярко и бурно, привела к формированию в его клинике такого симптома, как «скачка идей» (fuga idearum), и художник просто не мог в момент обострения своего состояния изъясняться иначе. Его дневник – это обрывки мыслей, которые невозможно изложить связно, так как нельзя за ними угнаться: они летят со скоростью молнии, а каждая из идей в этот момент кажется пациенту лучше предыдущей; прекрасные и выразительные слова переполняют его, нельзя потерять ни одного из них, необходимо спешно набросать их хотя бы в таком – эскизном - виде, чтобы потом восстановить этот чудесный текст, проясняющий все и вся, объясняющий все загадки и тайны Бытия, раскрывающий все криптограммы и шифры языка Бога, замысел которого Сметэм, как ему, вероятно казалось, постиг в религиозном экстазе.
 

Ф. Ницше называл письменность «танцем с ручкой в руке», имея в виду сакральность этого действа, которое, по его мнению, приходится сродни религиозным ритуалам. «Только тому, кто танцует, светит Солнце», - гласит шумерская пословица. Сметэм, кружась в своей безумной экстатической пляске, держал в руке кисть, вознося молитву благодарности за дарованную ему освящающую благодать постижения смысла, состоящего в танце во имя Бога. Так взаимодействуют с Аллахом вращающиеся дервиши-суфии.

Но мания миновала. Библейская сюита так и не была реализована. А жизнь и творчество шли своим чередом. Живопись Сметэма следовала в русле идей прерафаэлитов, несколько уступая им в изяществе композиции, которая получалась у художника более тяжеловесной, а также - в технике, отличавшейся некоторой небрежностью от филигранной выписанности деталей, свойственной Д.Г. Россетти или У. Моррису. Возможно, особенности манеры Сметэма были обусловлены все той же гипоманической торопливостью, желанием успеть запечатлеть абсолютно все, пока новый образ не затмил предыдущий… Трудоспособность человека в гипоманиакальной фазе часто бывает продуктивной, позволяя ему создавать не только ментальные или живописные обрывки-фрагменты, но и давая возможность успеть завершить многое. И он успевал - писать картины, создавать офорты и книги об искусстве. Среди его сочинений этого периода времени - «Обзор религиозного искусства в Англии» (1861), «Жизнь и время сэра Джошуа Рейнольдса» (1866), «Александр Смит» (1868).
 

Биполярный психоз редко имеет униполярное течение, когда лишь одна фаза составляет клинику этой патологии. Гораздо чаще случается так, что на смену мании или гипомании в свой черед приходит депрессия, следуя диалектическому закону единства и борьбы противоположностей. В 1877 году заболевание Сметэма приняло тяжелую непрерывную форму (континуальное безремиссионное течение). Теперь художник страдал от непрестанной депрессии. Его краски становились все более блеклыми, сюжеты – все более печальными. С конца 1870-х годов Сметэм практически жил в изоляции от окружающего мира – до самой смерти.
 

Письма художника были  опубликованы в 1892 году его вдовой. Издание высоко оценивается литературными критиками и позволяет лучше узнать и глубже оценить жизнь и творчество близких к автору мастеров-прерафаэлитов: Д.Г. Россетти, Дж. Рёскина Э. Бёрн-Джонса и других художников этого направления. На их фоне живопись Сметэма выглядит куда менее техничной, но в ней – неожиданно – возникают настроение и мысль; тогда как виртуозные полотна его коллег-эстетов, прописывавших и выверявших историческую точность каждой детали своих работ, оставляют зрителей наедине с восхитительной техникой и не дают большего. Картины прерафаэлитов настолько продуманны, что порой кажутся холодным и эмоционально сухими. Мастера с одинаковым тщанием изображали и мертвую Офелию, и цветы, растущие на берегу злосчастного ручья. Духовная жажда томила их, но они надеялись утолить ее, по существу, исповедуя языческий пантеизм. И если остальных прерафаэлитов занимали узоры на ковре или орнаменты книжной заставки: упоминая мелкие подробности, они, возможно, надеялись понять замысел Бога; то для Сметэма, некогда уже постигшего общий смысл мироздания, эти частности были не так важны: понимая концепцию, можно не увязать в деталях, уводящих и отвлекающих от главного – танца с кистью в руке.

Игорь ЯКУШЕВ,

Доцент Северного государственного медицинского университета

Архангельск

На снимке: автопортрет художника