Ирина Антонова: «Я не привыкла поступаться своими убеждениями»

Президент Государственного музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина (ГМИИ) Ирина Антонова работает в этом музее 72 года, причем  более  полувека ( с 1961 по 2013 гг.) – в должности директора. На 96-м году жизни она удивительно активна и энергична, бескомпромиссна в суждениях,    владеет   немецким, французским и итальянским языками, живо интересуется происходящим, сама водит автомобиль, ухаживает за больным сыном. «Гвозди б делать из этих людей: Крепче б не было в мире гвоздей», - эти слова поэта в полной мере могут быть отнесены к Ирине Александровне, «человеку из железа» в образе обаятельной  женщины. Наша двухчасовая беседа, фрагмент которой предлагается читателям «МГ»,  началась с вопроса о том, как ей удалось сохранить форму и содержание, оставаться в здравом уме и  твердой памяти.

-Я совсем  не   думала о смерти, - ответила Ирина Александровна. Я знала людей, которых эта мысль после 55-60 лет  постоянно посещала. Стала думать о смерти, когда мне исполнилось 92 года, и я   почувствовала ответственность за то, что останется после меня.  Прежде всего, меня беспокоит судьба моего сына  Бориса, которому исполнилось  63 года.  Он инвалид детства,  я  узнала об этом, когда ему было 8 лет,его лечили наши ведущие психиатры – Груня   Сухарева, Андрей Снежневский, сейчас его ведет профессор Анатолий Смулевич.  На меня навалился страх – что  будет  с Борей, когда я уйду.  Он  выучил английский,  играет на фортепиано, много читает,  знает наизусть стихи Мандельштама, но при этом не может  сам запереть дверь или  вскипятить воду. Я побывала в нескольких интернатах для  душевнобольных, и пришла в тихий ужас. Стала искать ему опекуна, но ведь  люди не вечны.  Группа сотрудников нашего музея предложила стать коллективным опекуном  Бори. Сейчас  я вошла в группу при Президенте РФ, которая  лоббирует закон, разрешающий быть опекунами не только   отдельным гражданам, но и  государственным учреждениям. Он уже принят  Госдумой в первом чтении.

- А приходилось ли вам сталкиваться  с врачами помимо лечения сына?

-Я мало болела. Вскоре после войны мне удалили аппендицит. Вот, пожалуй, и всё. Мы жили в одном доме  с   профессором Генрихом Кассирским, кардиологом. Он консультировал моего  покойного мужа, и я продолжаю дружить с его семьей.

- Наверное, дело в генетике. Ведь ваша мама прожила больше 100 лет…

-Кроме того,  в детстве я много занималась спортом. Мы почти  четыре года (с 1929 по 1933 гг.) жили в Берлине. Отец служил, кажется,  в советском торгпредстве.  Я занималась  на разновысотных брусьях, каждый день плавала в бассейне.

- Как известно, в годы Великой Отечественной войны вы были медсестрой. Как это случилось?

-Да, у меня до сих  пор хранится диплом медсестры. В 1941 г. я окончила  первый курс  Института  философии, литературы и искусства (ИФЛИ). Когда началась война, нас перевели  на искусствоведческое отделение истфака МГУ. Параллельно с учебой в университете,  меня, после сестринских курсов,  длившихся 3 или 4 месяца, направили в госпиталь в районе Красной Пресни.  В основном, я работала там по ночам  медсестрой. С линии фронта привозили молоденьких летчиков.  Помню, как в операционной хирург говорит мне: «Чего стоишь? Неси». Я не поняла, что надо нести. Оказывается, ампутированную ногу. Потом меня   направили в госпиталь для выздоравливающих, где лежали офицеры командного состава. Медсестрой я проработала несколько лет, почти до конца войны.

- А как вы оказались в Музее изящных искусств?

-Университет я окончила на одни пятерки.  У меня был выбор между музеем и  ВОКС (Всесоюзным обществом культурной связи с заграницей – Б.Л.). Когда я пришла в этот музей  10 апреля 1945 г., он меня поразил тем, что был в полуразрушенном состоянии и  почти без экспонатов –  в первый год  войны в здание музея попала бомба, а подлинники   только вернулись из эвакуации и стояли в ящиках.  Сотрудницы музея, которым было  от  40 до 50 лет, показались мне ужасно старыми. Думала, что  пересижу тут несколько месяцев, и куда-нибудь уйду. И вдруг  заместитель директора профессор Борис  Виппер предложил мне поехать в Германию принимать коллекцию картин Дрезденской галереи.  Тут же  из младших сержантов (мое звание в госпитале) меня произвели в майоры,  выдали  форму. На улице  солдаты  отдавали мне честь. Был месяц упоения своей славой. А потом поездка отменилась. В августе 1945 г.  я  была среди сотрудников, принимавших эту коллекцию   на хранение  в нашем музее. Тогда я поняла, что никуда  я отсюда не уйду. Открытие каждого ящика  - с "Сикстинской мадонной", Тицианом, Боттичелли, Дюрером, Рембрандтом,Рубенсом, Пуссеном, Тьеполо - это было великое счастье. Картины находились в запасниках, и только избранные гости  могли на них посмотреть – маршал Рыбалко, дочь Сталина и т.д. А в конце марта 1955 г.  советское правительство   приняло решение о передаче трофейной коллекции ГДР, дав нам месяц на  подготовку выставки  передаваемых картин.  Выставка работала   в стенах музея 4 месяца без выходных, с 8 утра до позднего вечера. Ее посмотрели  более миллиона двухсот тысяч человек.Каждый вечер мы ездили в институты, министерства, школы, на заводы и фабрики, показывали диапозитивы и рассказывали про Дрезденскую галерею. Это была огромная работа, которая доставляла нам радость.

- Какие еще выставки в ГМИИ вам запомнились?

 -Это, конечно же, выставка Пикассо в 1956 г.,  которой мы обязаны Илье Эренбургу. Она стала  символом  «оттепели». Такого подъема духа  не было до 1981 г., когда  у нас прошла выставка «Москва-Париж». Публика  приходила, чтобы посмотреть, в первую очередь,  на наших авангардистов – Филонова, Гончарову,  Петрова-Водкина, Малевича и др. Были  невозможные выставки, такие как   «Джоконда» Леонардо. Узнав, что эта картина  выставляется в Токио, я  попросила  тогдашнего министра культуры Екатерину Фурцеву: « Екатерина Алексеевна, вы все можете. Давайте остановим «Джоконду» в  Москве, когда она будет мимо нас пролетать». Заручившись поддержкой посла Франции,  «Джоконда» пробыла у нас шесть недель – шесть недель сплошной эйфории вокруг музея.

- Искусство и медицина. Как Вам  видится их соотношение?

 -Есть понятие творческой деятельности, которое распространяется не только на медицину. Творческий подход возможен и на производстве.  Чем отличается искусство? Оно имеет художественный компонент, связанный с эмоциональным миром человека, т.е. с оценкой  его переживаний. Поэтому  тут важны такие основные понятия, как добро и зло,  т.е. этическая оценка какого-то явления, и  его эстетическая оценка (красиво или безобразно). Можно показать отрицательное явление (например "Войну в Корее" Пикассо, где штыки направлены на беременных женщин, или  расстрел повстанцев на картине Гойи), чтобы вызвать у зрителя протест. Этическая оценка явления следует за эмоциональной реакцией. Этическое и эстетическое начало - главные понятия того, что мы называем искусством.  Когда  искусством начинают называть любое творческое явление, например, сравнивая врача с артистом или художником, это возможно как условный комплиментарный прием, отмечающий высочайший уровень работы. Творчество возможно без художественного начала. Сейчас возникла огромная продукция, которую  называют искусством, но которая таковым не является.

- Недавно английские исследователи   предлагали оценить по 10-балльной шкале самое красивое и самое уродливое живописное произведение. По результатам опроса 600 человек самой красивой картиной была  признана «Большая одалиска» Энгра, а самой уродливой – «Спящая социальная работница (Сью Тилли)» Люсьена Фрейда. А какой произведение изобразительного искусства считаете самым красивым /самым уродливым Вы? Что такое для Вас красота?

-Обратите внимание, что в ответах фигурируют женские образы.  Но саму постановку вопроса я считаю некорректной. Для меня не существует  понятия красоты вообще. Это может быть красота чувства, красота изображенного человека или природы. Что такое красота? Гармония, но она проявляется в разных элементах. А потом, всегда ли гармония есть красота? Само понятие красоты и гармонии меняется с течением времени. Может быть красивая живопись, и совсем некрасивый объект изображения. Что вы считаете красивым? Что вы  считаете безобразным?

-  Есть ли у вас  любимое  произведение искусства?

-Специалистам такой вопрос   нельзя задавать, потому что на протяжении жизни вкусы меняются. Например, я совершенно не понимала Вермеера,  а потом он стал одним из моих любимых художников. Если у вас не меняется восприятие объекта, значит вы остановились в   своем развитии.

- Чем  Вы занимаетесь на посту президента ГМИИ?

-Эта должность предполагает  стратегическую работу, проблемы развития учреждения, научной деятельности, его популяризации.В случае нашего музея это, прежде всего,  создание музейного городка, предначертанного основателем  музея  Иваном Цветаевым. Музею передано  28 строений, в том числе 11 больших зданий. Часть из них  уже освоена  - созданы Детский центр, Музей личных коллекций, отдел графики, отдел  живописи XIX века. Я много работаю с публикой, много езжу. Только в 2017 г.  у меня были три  зарубежные командировки – в Ригу, Tель-Авив и Нью-Йорк,  где я выступала с лекциями. В Москве я сотрудничаю  с Музеем Эльдара Рязанова на Ленинском проспекте.Есть еще одно направление - работа с людьми т.н. "третьего возраста". Это пенсионеры. Я увидела, как   с ними активно работают некоторые зарубежные музеи. В нашем музее около 150 человек  слушают мои лекции. Более того, образовалась группа, которая занимается живописью  с нашей художницей и участвует в семинарских занятиях.   Это чаще всего женщины, они всю жизнь работали, любили искусство, но никогда не имели времени дотянуться до него. Сейчас дети у них взрослые, мужья, к сожалению, рано умирают, и эти женщины с огромной радостью приходят в наш музей. Я с ними  с удовольствием работаю, потому что вижу, что я им  нужна, что реально помогаю им жить. Я не читаю  никаких исторических циклов (античный мир, искусство Голландии, Фландрии и т.д.). Нет, я могу им показывать Венеру Милосскую,  "Олимпию" Э. Мане и картину Пикассо в одной лекции. Я придумываю для них темы, смешивая эпохи, позволяя  по-новому взглянуть на искусство.  Предлагаю им темы для выступлений.

- Удивительно, что  вы сохраняете такой живой интерес к жизни...

-Это единственный путь жить долго.

-  Что вы читаете?

-Я много читаю, от этого и зрение такое плохое стало. Конечно, читаю специальную литературу. У меня дома большая библиотека,  уже не хватает места, и я перенесла часть книг сюда в свой рабочий кабинет.    Новой художественной литературы сейчас читаю немного, но систематически перечитываю классиков - Толстого, Достоевского, Шекспира, Гоголя. Постоянно читаю  русскую поэзию. Очень люблю Цветаеву, Блока, Маяковского. Маяковский сейчас не в моде, но я не привыкла   поступаться своими убеждениями. Конечно,  читаю Пастернака. Я была знакома с его сыном, и мы  посвятили Пастернаку одни из  "Декабрьских вечеров".

- У вас очень развита просветительская жилка...

 -Мне это нужно. Мне важно поделиться  тем, что я знаю, с другими. Меня это радует, греет. Я  из тех людей, которые любят быстрый результат, а музей его не дает. В этом смысле, возможно, существует  противоречие с концепцией музея как такового. Наверное, я время от времени делаю что-то неправильно, потому что я тороплюсь. Сейчас я  иногда плохо хожу, потому что бывают головокружения. Помню, иду,усталая, по музею, а мне навстречу Касьян Васильевич, наш краснодеревец. Он  как то странно на меня посмотрел и говорит: "Александровна, чтой-то ты как ходишь. Бывало, идешь, как сормовский паровоз, а сейчас не то". Мне это  очень понравилось, и я часто  говорю себе: "Сормовский паровоз, остановись" (смеется - Б.Л.). Мне хотелось бы быть  педагогом, который видит успехи своего ученика, или врачом,  который видит результаты  лечения.

Болеслав Лихтерман,
спец.корр. «МГ»