Валентин МОИСЕЕВ: Здоровая конкуренция содействует развитию человечества

Готовясь к первой встрече с заведующим кафедрой факультетской терапии Медицинского института Российского университета дружбы народов академиком РАН Валентином МОИСЕЕВЫМ, я, как и полагается в таком случае, старался наиболее досконально и тщательно проштудировать Интернет, выискивая максимум информации об одном из ведущих экспертов нашей страны в области внутренней медицины. Ознакомившись с ключевыми монографиями академика, а также изучив область его научных интересов, каркас диалога о наиболее актуальных проблемах терапии был сформирован.
 

Наряду с этим мне попадались материалы, раскрывавшие этого большого профессионала с общечеловеческой точки зрения: Валентин Сергеевич представал личностью весьма и весьма неординарной. Именно после этого и родилась идея о беседе с ним по душам, а не только на профессиональные темы, которая состоялась 3 недели спустя делового разговора (см. «МГ» № 88 от 25.11.2015) и прошла в тёплой, неформальной обстановке. Хочется верить, что она позволила нашим читателям познакомиться с моим собеседником не только как с хорошо известным в нашей стране и за её пределами интернистом, но и понять масштаб его личности.
 

- Валентин Сергеевич, вы поступали в Первый мед год спустя печально знаменитого «дела врачей». Не страшно ли было идти в доктора по горячим следам этой трагичной истории?
 

- Я – из медицинской семьи. Мой отец был главным столичным терапевтом, а мама работала врачом на «скорой». Гостями родителей, как правило, были их коллеги. Нетрудно догадаться, что ключевой темой разговоров за столом были больные. В меня это впитывалось с ранних лет. Кроме того, я практически не видел отца без дела: по приходу домой он работал с медицинской литературой, писал статьи. На меня это производило колоссальное впечатление, и вопрос о выборе будущей профессии не стоял. Тем более что никакими сверхспособностями к точным наукам или искусству я не обладал.
 

Что же до дела врачей, то в 17 лет я ещё не осознавал в полной мере масштаба этой драматической вехи истории нашей медицины, в результате которой пострадали ни в чём не повинные академики и профессора, до которых мне было очень далеко. Мне казалось, что рядового врача, кем я планировал стать в первую очередь, преследование такого масштаба не коснётся. Так что никакого страха на этот счёт я не испытывал. В юности, знаете ли, акцент сделан на иное (улыбается)…
 

- Ваше детство и отрочество пришлись на правление Сталина. Каково ваше отношение к этой личности?
 

- Крайне отрицательное. Массовые репрессии и террор того времени оправдать невозможно. Этот человек истребил генофонд нашей страны, что, как мне кажется, аукается нам по сей день – нация измельчала. Лучшие люди того времени были несправедливо и безжалостно уничтожены. До сих пор нам не удаётся в полной мере освободиться от страха внутри, посеянного Сталиным. Психология многих людей сформировалась в то время, передаваясь из поколения в поколение. Я согласен с писателем Эдвардом Радзинским, сказавшим, что «нам не удалось выбраться из-под сталинской шинели».
 

- Обучение в субординатуре вы проходили на кафедре пропедевтики внутренних болезней, возглавляемой в те годы одним из наиболее крупных терапевтов нашей страны – академиком Владимиром Василенко. Каким он остался в вашей памяти?
 

- Владимир Харитонович, вне всякого сомнения, был не просто умным, а необычайно мудрым человеком. Это был представитель киевской школы терапевтов, ученик великого Николая Дмитриевича Стражеско. С 3-го курса я занимался в студенческом кружке при кафедре Василенко. Именно он обучил меня работе с научной литературой: по его распоряжению я реферировал англоязычный журнал «Ланцет», еженедельно докладывая на утренних конференциях в клинике о западных достижениях в области внутренней медицины. Благодаря Василенко я научился азам клинического осмотра, общению с больными. Я вспоминаю, как под руководством академика вёл страдавшую лейкозом жену известного артиста Вольфа Мессинга.
 

То, как Василенко обсуждал пациентов и делал обходы, было очень поучительным: без лишних слов, конкретно и по существу. Это был человек с железной волей и твёрдым характером. Его отличали невозмутимость и равновесие духа. Примечательно, что Владимир Харитонович пользовался большим уважением среди коллег. В частности, к нему очень тепло относился академик Владимир Никитич Виноградов – выдающийся терапевт. Я собирался и в дальнейшем обучаться в его клинике…
 

- Однако ординатуру и аспирантуру вы прошли на кафедре ещё одного незаурядного учёного-клинициста – академика Евгения Тареева, которому в нынешнем году исполнилось бы 120 лет. Какова его роль в вашем профессиональном становлении?
 

- По распределению я оказался в городской ординатуре на базе столичной ГКБ № 24, где терапевтической службой руководил Евгений Михайлович. Пожалуй, от не менее великих своих современников его отличала неиссякаемая энергия. Он буквально горел своим делом, жил клиникой. Это был терапевт широчайшего диапазона, досконально разбиравшийся во многих областях внутренней медицины. С моей точки зрения, именно Тареев является основоположником современных ревматологии, нефрологии и гепатологии. Главный принцип работы своей клиники он формулировал так: «Больной – книга, книга – больной».
 

Евгений Михайлович много времени уделял работе с молодёжью. Интересовался нашей жизнью вне клиники, старался выявить в каждом из нас склонность к той или иной клинической области, максимально использовать наш потенциал применительно как к науке, так и к практической деятельности. Тареев – создатель наиболее крупной медицинской школы: воспитал шесть поколений заведующих кафедрами. Он умел развивать молодых врачей максимально всесторонне, прививая широкую профессиональную эрудицию. Он ценил людей, в первую очередь, за их деловые качества и преданность профессии.
 

В неформальной обстановке Евгений Михайлович был очень доступным и по-хорошему простым человеком. Я часто бывал у него дома, дружил с его дочерью Ириной – крупным учёным-нефрологом. Тареев играл на фортепиано, говорил на нескольких языках.
 

Зачастую заведующие кафедрами подбирают себе сотрудников «по росту» – не терпят, чтобы кто-то был способнее их. У Тареева такое качество отсутствовало напрочь. Ему это было просто не нужно. Он был недосягаем. Мне очень лестно быть одним из многочисленных его учеников.
 

- Проработав 20 с лишним лет в клинике Тареева, вы стали заведовать кафедрой внутренних болезней в РУДН. Как вы адаптировались в новой должности?
 

- Должен вам заметить, что одновременно с работой у Тареева я в течение 6 лет заведовал отделением в Центральной клинической больнице. Однако «Кремлёвка» меня не особо привлекала. Дело в том, что работа с номенклатурными пациентами всегда меня тяготила, хотелось вернуться к клиницизму в классическом варианте. В 1983 г. я пришёл в РУДН. Что характерно, из всех сотрудников возглавляемой мною кафедры я оказался самым молодым. Было ясно, что эти люди будут постепенно уходить, и мне пришлось самостоятельно набирать молодёжь, формируя собственную школу. Многие из моих ординаторов тех лет в настоящее время являются профессорами, главными врачами, заведующими отделениями. Очень приятно наблюдать успехи учеников, осознавая личный вклад в их профессиональное развитие. За 30 с лишним лет РУДН стал моей второй alma mater. Жаловаться мне не на что.
 

- Вы часто бываете в Московской консерватории, Большом театре. Что из классической музыки привлекает вас в наибольшей степени: опера, балет или же симфонические произведения?
 

- Музыка даёт человеку очень и очень многое. С её помощью он духовно растёт, легче переживает те или иные жизненные неудачи, вдохновляется на дальнейшие успехи и т.д. К этому я был приучен с детства. В свободное время я стараюсь как можно чаще посещать музыкальные театры, консерваторию. Смотрю по телевизору концерты симфонической музыки, а также оперные и балетные постановки. В эти мгновения душа моя ликует.
 

Последнее время особенно «прикипел» к балету: смотрю записи выступлений Рудольфа Нуреева, Владимира Васильева, Мариса Лиепы, Михаила Барышникова. Если говорить о любимых музыкальных произведениях, то это балет «Дон Кихот» Людвига Минкуса и опера «Травиата» Джузеппе Верди. Любимым моим композитором был и остаётся Чайковский. Из оперных певцов мне всегда симпатизировали тенора: Лемешев и Козловский. Несмотря на совершенно разную манеру исполнения, они мне симпатичны в равной степени. Также не могу не восхищаться троицей великих европейских теноров: Пласидо Доминго, Хосе Каррерасом и Лучано Паваротти. Регулярно слушаю диски с их записями.
 

- С раннего детства вы увлекаетесь футболом. Какому клубу принадлежит ваше сердце?
 

- С 1944 г. я болею за московское «Динамо». Кумиром моего детства был наш великий футболист Константин Бесков. Вообще, футбол в то время был своего рода религией. Производительность на столичном автозаводе падала на 25%, если «Торпедо» проигрывало. Сейчас такого, к сожалению, нет. Вообще, я за спортивное воспитание населения – считаю, что каждый человек по мере сил и возможностей должен поддерживать физическую форму. Я до сих пор плаваю, играю в настольный теннис, уделяю много времени пешим прогулкам, занимаюсь на тренажёрах.
 

- Какого футболиста вы считаете лучшим в истории?
 

- Из наших – Стрельцова. Конечно же, нельзя не отметить бразильца Пеле – его по праву называют королём футбола. 10-15 лет назад я неподдельно восхищался игрой французского полузащитника Зинедина Зидана. Что он творил на поле!.. Какие пасы выдавал!.. Какие финты закручивал!.. Нынешняя футбольная эпоха ознаменована противостоянием португальца Криштиану Роналду и аргентинца Леонеля Месси. Их невозможно сравнивать, однако первый импонирует мне чуть больше.
 

- Вы – коренной москвич. Как вы относитесь к массовому наплыву людей в столицу нашей страны?
 

- Это неизбежно. Такова судьба современных мегаполисов. Посмотрите на Лондон или Париж. Людей европеоидной расы там не так уж много. Ничего плохого в миграции я не вижу. Это естественный процесс. Если человек стремится к профессиональному росту – он едет в столицу. Полагаю, что здоровая конкуренция содействует развитию человечества. В нынешней демографической ситуации сожалеть особенно не о чем.
 

- Мне бы хотелось завершить беседу вашим любимым четверостишием.
 

- Всё быстротечное: символ, сравненье.
Цель бесконечная здесь в достиженье.
Здесь – заповеданность истины всей.
Вечная женственность тянет нас к ней.

Иоганн Вольфганг фон Гёте – «Фауст». Перевод Бориса Пастернака.

Беседу вёл

Дмитрий ВОЛОДАРСКИЙ,

обозреватель «МГ».