Зловещий карнавал на картинах

Больная художница показывает путь заблудившимся душам

 

9 августа 1914 года в Гельсинфорсе родилась Туве Янссон, будущая финская писательница, вклад которой в мировую культуру в Финляндии сопоставляют с Калевалой и музыкой Я. Сибелиуса. Янссон была шведкой, принадлежавшей по линии матери к древнему роду Хаммарштенов, сочиняла на шведском языке, но стала она именно финской писательницей. Переплетения народов и языков Скандинавии нередко обращают жителей одного из государств этого географического региона – в граждан общего культурного пространства полуострова.

 

Чудище, ищущее тепла и дружбы

 

Сага о муми-троллях, о которых написала Янссон, стала не менее известной сказкой, чем истории, написанные А. Линдгрен, А.А. Милном и Л. Кэрроллом. Первую книгу о добрых троллях сказочница выпустила в 1945 году, последняя (не считая книжки-картинки «Кто утешит малютку», 1978 год) - вышла в 1970 году.
 

Симпатичные тролли понравились детям и взрослым во многих странах мира. Милые существа, похожие на бегемотиков, славные и доброжелательные, они жили в домиках, где всегда горит свет; где близкие ждут того, кто ушел; где всегда готовы вкусная еда и теплая постель. Дом муми-троллей - оплот безопасности и спокойствия, мысль о котором позволяет преодолевать невзгоды и куда всегда можно вернуться (своеобразная реплика на мотив странствий Пера Гюнта, описанного скандинавами Г. Ибсеном и Э. Григом). Книги, иллюстрации к которым Янссон делала сама, били рекорды популярности в 50- 60-е годы, расходясь многомиллионными тиражами и издаваясь по всему миру. «Шляпа волшебника» была переведена на 34 языка, в том числе на японский, тайский и фарси. Доходы государственного бюджета Финляндии от продаж продукции, использующей образы муми-троллей, сопоставимы с налоговыми отчислениями корпорации Nokia.
 

Среди персонажей саги Янссон были и куда как менее симпатичные особы. Среди них – Морра, холодное, очень одинокое, угрюмое существо, похожее на копну сена с большими круглыми глазами, одетое в многочисленные юбки. Морра оставляет за собой ледяной след; садясь на огонь, чтобы согреться, она тут же гасит его. Ледяная аура ее одиночества внушает страх всему живому. Вокруг Морры промерзает земля, и гибнут растения. Жители Муми-долла  бранятся ее именем.
 

Впервые в саге о муми-троллях Морра появилась в сказке «Шляпа волшебника» (1948 ). Тогда она была однозначно и одномерно негативной и неприятной особой. Однако от книги к книге ее образ становился более многогранным, психологически глубоким и менее одиозным. Т. Янссон пожалела это одинокое существо. Чудище ищет тепла и дружбы, но вызывает страх и всякий раз вынуждено возвращаться в холодную пещеру на вершине Одинокой Горы, где ее никто не ждет, где нет ни согретого ужина, ни взбитой перины. «К холоду невозможно привыкнуть», - как говорил великий полярный исследователь, скандинав Р. Амундсен, путешествовавший где-то в этих краях. Время для Морры течет бесконечно, но для нее это обстоятельство не имеет значения: она привыкла ждать.
 

Морра — психологический портрет существа, обреченного на одиночество из-за неумения выражать свои чувства. Алекситимия – ее удел и вечное наказание. Она подразумевает сложности человека в определении и описании своих и чужих эмоций; его затруднения в различении эмоций и телесных ощущений; фокусирование на внешних событиях - в ущерб интроспекции; склонность к конкретному утилитарному мышлению при дефиците эмоциональных реакций.
 

В книге «Мемуары Муми-папы» (1950) несколько персонажей утверждают, что Морра съела их родственников, хотя никто так и не видел ее в процессе каннибализма, а детали повествования от лица муми-отца позволяет предположить, что он привирает. Облыжно обвиненная Морра начинает постепенно обретать симпатии справедливых читателей -- детей. В книге «Волшебная зима» (1957 год), Морра вызывает уже, скорее, сочувствие, нежели страх и отвращение. А в следующей части саги - «Муми-папа и море» (1965 год) чудище изображено с еще большей симпатией и жалостью. Несколько абзацев написаны от лица Морры и говорят о ее безответной тоске по теплу и свету. Сначала ее появление заставляет остров в ужасе ожить, растения ищут убежища на маяке, где поселилось семейство муми-троллей. Отец фамилии пытается приручить Морру и помочь ей: он каждый вечер приходит на берег, зажигает фонарь, а она поет и танцует. Танец становится языком Морры, которым она взаимодействует с миром. Этот сакральный язык не всем понятен, и суть мессиджа остается смутной, но постепенно Муми-тролль понимает, что чудище приходит на берег не из-за огня, а ради него самого: одинокое существо нашло собеседника. Послание Морры отыскало адресата. И содержание танца, быть может, не так важно, как сама возможность высказывания, когда тебе доверчиво внимают, даже не поняв до конца. Но – вот парадокс: благодаря этому, Морра становится более близкой и понятной и персонажам книги, и ее читателям. Новые отношения помогают ей пережить одиночество, и даже земля перестает замерзать под нею (мотив смены времен года, этой вечной спирали, вьющейся от сезона – к сезону; витки которой отмеряют карнавалы, провожающие зиму)…
 

Морра начинает рисовать

 

Примерно через год после выхода последней книжки Янссон о муми-троллях, где еще упоминалась Морра, 21 марта 1979 года в шведском Норрчёпинге родилась будущая шведская художница Майя Мякила. Она сама училась рисовать и отчасти оттого считает себя дилетантом. Сейчас художница живет в Стокгольме. Ее любимые кинорежиссеры Д. Линч, И. Бергман, А. Хичкок, Р. Андерссон, Т. Гиллиам и Т. Бёртон. Среди художников она называет имена И. Босха, П. Брейгеля-старшего, Ф. Гойи и Ж.-М. Баскиа. Их влияние хорошо заметно в картинах и коллажах Мякила. Художница психически нездорова, чего не скрывает, и фактор патологии тоже сквозит в ее произведениях.
 

Первое впечатление от ее работ – шок, ужас и оторопь. Жуть, нависшая над холстом или бумагой и проступающая из них. Зловещие сюжеты, страшные маски, кровь и слезы персонажей. Лица с разорванными, но улыбающимися ртами; дети без глаз; полураспавшиеся монстры, восставшие из тьмы могилы; кровавый коллаж; адские упражнения вивисектора... Танец смерти – «Danse macabre», инфернальный карнавал, хоровод, пляшущий в Аиде. Художница замораживает то, к чему прикасается, превращая фотографии живых людей – в экспонаты анатомического театра, криминалистической кунсткамеры, в которой хранятся – даже не муляжи – оригиналы деятельности маньяков.
 

Произошел странный кроссинговер: финская сказочница, шведка по национальности описала персонаж, воплотившийся после своей литературной смерти в шведской художнице с финскими корнями. Леденящая Морра начала рисовать.
 

Люди в масках или с лицами, изуродованными так, что они напоминают личины, стали ее персонажами. Маска – предмет, скрывающий подлинное лицо, превращающий искреннюю эмоцию – в хорошую мину, одобренную политесом; деланная улыбка; вежливая скорбь; уместное внимание; подавленная и замаскированная зевота…
 

Симптоматична картина художницы с надписью «Мама»: ребенок на руках у монстра в маске. Настоящего лица матери не видно, может быть, его и вовсе нет, или оно навсегда скрылось под личиной. Невозможно понять подлинную материнскую эмоцию, которая должна формировать этическую систему ребенка. Если же какое-то чувство и отражается на этом лице, то ему тоже нельзя доверять: оно часто бывает неискренним и обусловлено социальными приличиями, предполагающими, что «сор из избы выносить не следует»; хорошим тоном; фарисейским правилом «Smile!» и проч. Но если из дома не выметать мусор, то что станет с этим домом? Если выражение лица матери не помогает ребенку понять ситуацию, а, напротив, делает ее двусмысленной и этически неясной; то такой регулярный обман постепенно превращает это лицо – в загадочно-враждебную маску, которую невозможно прочитать. А не научившись понимать других, трудно стать понятным самому.
 

Обилие масок и личин в работах Мякила напоминает мрачный карнавал (кое-где даже виден праздничный салют), который в некоторых регионах Северной Европы веками олицетворял борьбу Смерти и Жизни – Зимы и Лета. (Такой зловещий карнавал есть и у П. Брейгеля-старшего). Главным событием карнавала был поединок. На центральной площади города, среди толпы, сражались двое мужчин. Первый - Смерть в шубе (юбки Морры!) и с кнутом. Второй — Жизнь, в легкой рубахе, босой, с молодым деревцем в левой руке и бичом в правой. Маски хлестали друг друга, восхваляя себя и браня соперника. Победившая Жизнь раздирала ризы поверженной Смерти и, достав из ее «утробы» цветущую ветвь, проносила оную вокруг площади. Убийство врага входило в неизменный антураж такого карнавала, где Смерть, Зиму и Чуму побеждали смех, обилие вина, мясных блюд, демонстрация сексуальной и физической мощи. Но - Vae victis: проигравшая Смерть не просто погибала, само ее тело подвергалось деструкции и расчленению: весенняя ветвь доставалась из самого нутра трупа. (Можно вспомнить и о том, что на русскую Масленицу – тоже карнавал – Зиму сжигают на костре).
 

Многие лица с разорванными ртами в работах Мякила напоминают символ Хеллоуина, Светильник Джека, - тыкву с прорезанными отверстиями и свечой внутри. Традиция изготовления этого символа идет от кельтского обычая делать фонари, помогающие душам найти путь в чистилище. Считалось, что такой плод, оставленный в День Всех Святых близ дома, отгоняет злых духов. Маски для Хеллоуина вначале были образами уродливых лиц, что выглядело пугающе и совсем не празднично. Основная тема костюмов — различная нечисть. Лейтмотивы Хеллоуина – смерть, зло, оккультизм, монстры. Отмечается этот праздник в ночь с 31 октября на 1 ноября – на грани между осенью и зимой. Прообразом праздника, скорее всего, стало кельтское языческое празднество Самайн, описание которого появляется в староирландской литературе в Х веке, а название происходит от слова Samhain, означавшего «конец лета».
 

Мякила делает свои Светильники Джека, желая развеселить, помочь, прогнать злых духов, показать путь заблудившимся душам... Но в ее фонарях не горит свеча. Может быть, ее должен зажечь кто-то другой, ведь подлинный смысл картины возникает в результате взаимодействия изображения – с мыслью и эмоцией зрителя. Но, видя в картинах и коллажах шведской художницы лишь страшилки, мало кто соотносит ее работы – с карнавалом, праздником и желанием помочь. Поэтому некому зажечь свечу внутри ее тыкв-светильников.
 

Не научившись правильно читать эмоции взрослого мира, ребенок может расставлять неправильные акценты; и то, что в карнавале будет выглядеть смешным, в будничной жизни оказывается страшным. Исчезает сама символика события, и антураж празднества распространяется на повседневность, где его уже следует читать иначе. А этого ребенок понять не успел. И теперь картины, которые, быть может, задуманы и сделаны как аккомпанемент к карнавалу, воспринимаются, уже как работы, с праздником никак не соотнесенные. А художник просто хотел порадовать, понравиться окружающим и поговорить с ними, вызвав их интерес и улыбку: ведь веселит же людей карнавал, хотя там один персонаж вскрывает брюхо другому.
 

Смеховая культура карнавала имеет слишком определенный и ограниченный хронотоп, но, возможно, как раз этого-то мама и не объяснила девочке Майе. И теперь художница воспринимает саму жизнь, как перманентный карнавал: немудрено – ведь никто не снимает масок благопристойности; все говорят не то, что думают; делают не то, что хотят; улыбаются тому, кто неприятен... К этому миру нелегко подобрать коммуникативный ключ. И Мякила рисует карнавалы, - такой она ощущает жизнь, таков ее танец, таков ее язык: «Трам-пам-пам…» Пока он не понят, хотя и вызывает интерес, что уже само по себе неплохо, но – не совсем то, чего хотелось бы Морре. Остается только ждать – пока кто-нибудь не поймет это тайное, хотя и явное послание людям и не зажжет свою свечу в ее страшных тыквах. Но Морре не привыкать ждать.
 

Игорь ЯКУШЕВ,

Доцент Северного государственного медицинского университета

Архангельск

На снимке: М.Мякила за работой