Евгений ЕВТУШЕНКО: По характеру я – счастливый человек

Из последних интервью поэта

Только что Россия и литературный мир планеты простился с Евгением Евтушенко, поэтом, режиссёром, актёром, автором 150 книг.

С Е.Евтушенко дважды встречался во время его приезда в Смоленск собственный корреспондент «Медицинской газеты» в городе-герое Владимир КОРОЛЁВ. Из этих двух встреч и сложилось интервью, которое мы сегодня предлагаем нашим читателям.

– Евгений Александрович, в Переделкине есть «Музей-галерея Евгения Евтушенко». Основу музея составляют ваши фотографические работы. Что для вас фотография?

– Моя страсть и моя помощница. Сотрудники Государственного центрального музея современной истории России отобрали более 120 моих фотографий для выставки «Лики человечества» – и сейчас выставка путешествует по стране.

В каждой из ста стран, где я бывал, я фотографировал. Причём старался снимать прежде всего простых людей. Ведь на людях без должностей и регалий и держится жизнь. На строителях, крестьянах, студентах, моряках… поэтах и, конечно, на женщинах!

– Держится на женщинах и поэзия, благодаря образам и ликам наших любимых рождаются стихи…

– Как разделить жизнь, поэзию, любовь? Не разделишь! Кто мы и что мы без женщины?!

Я женился четыре раза, и всех своих супруг любил и люблю даже после разводов. А с Беллой (поэтом Беллой Ахмадулиной – В.К.), первой моей женой, мы навсегда остались друзьями. Она приходила на нашу с Галей свадьбу, мою последнюю жену Машу очень любила.

– Какие чувства наиболее плодотворны для поэзии – взаимные или неразделённые?

– Главное, чтоб они были. Александр Сергеевич Пушкин заявил: «Я в мир пришёл, чтоб мыслить и страдать». Под страданиями он понимал не только собственные терзания, но и переживания за судьбы порой даже незнакомых ему людей. Я хожу как больной, когда узнаю о жутких случаях, происходящих в Украине. К слову, я считаю, что всех, кто стреляет во время перемирия, нужно судить как военных преступников. В трактатах всех мировых религий есть мечта о времени, когда «народы распри позабудут».

Но сначала нужно полюбить самых близких людей – семью, соседей. Роберт Фрост, американский поэт, мне как-то сказал: «Когда пытаешься обнять всё человечество, забываешь обнять собственную жену». Я в этом убедился, когда был народным депутатом СССР от Харькова. Между мной и одним молодым генералом разгорелся спор по поводу Афганской войны. Я был её противником, он же меня оскорбил: назвал антипатриотом, сказал, что я ненавижу Советскую армию. Я подготовил ответ, который хотел зачитать с трибуны. Но Горбачёв всё не давал мне слова, советуя «остыть».

– Гонсало Аранго, колумбийский поэт, с которым вы путешествовали по Латинской Америке, в своей написанной потом книге заключил: «Жизнь Евтушенко – мешок, полный пулями и поцелуями»…

– Сколько поэтов – столько и определений у жизни. Почему? Да потому, что жизнь – поток, который несёт всё: счастье, страдания, оскорбления… Слышу по радио «Хотят ли русские войны» – и дышу песней, а меня в это же время, когда песня звучала в эфире чуть ли не ежедневно, гнобили и обвиняли в том, что я не замечаю подвига собственного народа. Но я чувствовал поддержку: на «Бабий Яр» получил, не считая телеграмм, десять тысяч писем. Из всех союзных республик! Кто после этого может позволить назвать себя несчастным, несчастливым? Да и по характеру я счастливый человек.


– И в то же время горьких минут и горьких дней было в вашей жизни немало. В ряде интервью вы даже говорили о том, что появлялись мысли, простите, о самоубийстве…

– Появлялись. Но я сумел сдержать слово, данное Борису Леонидовичу Пастернаку.

Помню, как я пришёл к нему в 1959 г. – в разгар его травли за «Доктора Живаго». Он дал «Доктора» мне всего на одну ночь. Я ломал глаза, но читал. Ожидал от него лабиринтных, кроссвордных стихов, которые он писал в молодости. И вдруг я увидел совершенно классическое произведение, как будто из школьной программы. Признаюсь, я не оценил этого романа.

А наутро я декламировал поэту стихи, хотя никогда не считал его своим учителем. Зато по воскресеньям к Пастернаку ходили кормиться два мальчика, Юра Панкратов и Ваня Харабаров, а мы с Беллой ругали их. Особенно когда они называли поэта «Борька». И они ведь предали его, попросив разрешения на писательской сходке проголосовать за его высылку.

– Слово «доктор» только что было в нашем разговоре ключевым. Какова роль врача, медицины в вашей судьбе?

– Без докторов, без их помощи я бы столько не прожил, столько не написал! Они не раз меня спасали – и я вновь садился за письменный стол. Мой низкий поклон российским эскулапам!

Я знал одного человека, который благодаря своей целеустремлённости мог стать великим медиком, но выбрал другой путь. Эрнесто Че Гевара! Моя строка о нём: «Его отрубленные руки я ощущаю на плече». Однажды мы общались семь дней подряд, и в своей исповеди Че Гевара говорил о медицине не намного меньше, чем о революции. Но медицина – понятие узкое, а ему хотелось помогать человечеству широко, масштабно. А врачам желаю найти себя в профессии как можно раньше, стараться открыть свой талант. Хороший врач – талантливый врач.

Преклоняюсь перед кубинской медициной, которая во многом создана благодаря многолетней помощи советских врачей и учёных. В ответ Фидель Кастро, когда случилась Чернобыльская трагедия, обязался лечить бесплатно пострадавших детей. И 26 тыс. наших мальчиков и девочек получили лечение на Кубе, причём уже после того, как не стало СССР!

– Знаменитое «Хотят ли русские войны» вы написали в начале 60-х годов на Кубе, во времена Карибского кризиса. Правда ли, что стихотворение «Бессмертный полк»/ И не иссякнет Русь, пока/ Течёт великая река/ Из лиц Бессмертного полка…» вы написали – более чем через полувека – тоже на Кубе?

– Да. После того, как я увидел по телевизору, как шёл по Красной площади Бессмертный полк, заплакал. Слёзы не мог остановить часа четыре. Пишу – и слёзы капают на клавиатуру. Я вспомнил Красную площадь 5 мая 1945 г. , когда вся она была уставлена играющими патефонами, под музыку которых танцевали счастливые уставшие от войны люди. День Победы ещё не объявили, но Знамя Победы над рейхстагом уже реяло 4 дня! А на Кубу мы с Машей поехали, чтоб почувствовать, не ухудшились ли отношения с кубинцами. Не ухудшились: они потрясающе встречали русские стихи! И мой «Бессмертный полк» появился на Острове Свободы!

– Состоявшись в литературе, вы состоялись и в кинематографе. Или всё-таки в кино что-то осталось не сделанным?

– Всё никогда не сделаешь, тем более я присягнул поэзии. А что касается кино, то грущу иногда из-за того, что не сыграл роль Иисуса Христа в картине Пьера Паоло Пазолини. Группа итальянских режиссёров послала Хрущёву письмо, чтобы Никита Сергеевич разрешил мне сняться в фильме Пазолини. В нём они уверяли: Пазолини придерживается социалистических взглядов, а значит, трактовка образа Христа будет происходить, основываясь на марксистских позициях. Прочитав письмо, Хрущёв выкрикнул: «Вы тут чёрт знает, чем занимаетесь! Голова от вас болит!»

– Вас и ваших ровесников, поэтов-шестидесятников, называют «детьми двадцатого съезда». Вы согласны с этим?

– Я против того, чтобы нас называли «детьми двадцатого съезда». Мы были первыми сформировавшимися антисталинистами. Мы начинали писать свои стихи ещё до 1956 г. , года исторического ХХ съезда. Но мы были молоды и очень многого не знали: считали Сталина предателем ленинских идеалов, а за Ленина держались. Солженицын был прав: мы все – недообразованные.

Я – самоучка. Меня исключили из школы, обвинив в краже и сожжении школьных журналов. Потом выяснилось, что этого вообще не было. А меня выгнали из школы как вандала! На дворе – сталинские времена, на работу не устроишься, никуда не берут, даже на фабрику шнурков в Балашихе. Отец-геолог (с мамой они уже были в разводе) дал мне рекомендательную записку в геологоразведочную экспедицию. И в 15 лет я начал новую – не школьную – жизнь. Мало того, под моим началом оказались 15 рабочих, 15 расконвоированных уголовников. Когда я вернулся из экспедиции в Москву, привёз бидон топлёного масла и круги конской колбасы. Сорок седьмой год, в столице голод, а из моего мешка на весь вагон (мы с мамой едем в метро) ядрёно пахнет чесноком. Я, захлёбываясь, начал рассказывать всё, что слышал у костра от моих «геологов». Вагон примолк, а мама стала плакать: «Ты не замечаешь, но каждое второе твоё слово – нелитературное», – прошептала она. С тех пор я не ругаюсь матом.

– Евгений Александрович, а женщины-поэты бывают великодушны к соперницам?

– Ахмадулина была фантастически великодушна. Мы расстались с Беллой по моей вине, я эту вину помню, до сих пор себе не простил, что ей пришлось делать аборт! Если бы остался наш ребёнок – это был бы подарок миру, которого не делал никто. А мы не сделали этого подарка! Когда она потом, уже в другом браке, через 10 лет, смогла забеременеть – я истово молился, чтобы у неё всё прошло хорошо, чтоб Белла стала матерью.

У Ахмадулиной, уже очень зрелого поэта, есть стихотворение «Сон», стихотворение обо мне, о том, как в её кругу перемывают мне кости, а потом ей снится, что я умер, и она во сне кричит… Я ей за эти стихи был благодарен больше, чем кому-либо и когда-либо!

Я уже говорил, что Белла была на нашей с Галей свадьбе. А на свадьбе с Машей она не просто присутствовала, а пришла за несколько часов до неё, и помогала готовить, а потом накрывать на стол. Мои жёны уважают друг друга.

– «Поэт в России – больше чем поэт!» Ваша фраза стала жизненным эпиграфом для каждого нашего стихотворца. Спасибо вам!

А ещё спасибо за фундаментально составленную вами четырёхтомную (пока! Ждём пятый том) антологию, собравшую все бриллиантовые строки из тысячелетней русской поэзии под единую обложку и изданную под такими же титрами «Поэт в России – больше, чем поэт». Слоган ваш – и уже не ваш, он подарен нашей литературе. А каков ваш поэтический девиз? Откуда черпает новые и новые творческие силы больше чем поэт Евгений Евтушенко?

– Главный колодец – любопытство. У меня такой колодец есть. Есть с детства. Хотел и хочу всё попробовать. Во-вторых, какая-то особая энергия, происхождение которой для меня – тайна. Эта энергия позволяет не только написать иногда что-то удивительное и убедительное, но и повлиять на вещи совсем, казалось бы, от меня далёкие.
Меня, например, до сих пор потрясает мой поступок, который я совершил однажды применительно к одной нашей с Машей гостье. Она вышла замуж за своего университетского преподавателя, у которого в первом браке было несколько детей, а во втором – с ней – никак не получалось, и она чрезвычайно это переживала. Настолько, что прямо во время застолья, когда зашёл разговор о детях, нашем будущем, разрыдалась. Тогда я, движимый неведомо чем, при всех и, конечно же, при Маше встал перед гостьей на колени, приподнял на ней блузку и поцеловал её в живот, вложив в этот поцелуй всю энергетику, какая у меня была. И изо всех сил попросил того, кого мы называем Богом или природой, чтобы американка смогла родить. Сейчас её дочери – за 25, я – крёстный отец девушки.
А если говорить о моём девизе, то это фраза Эмерсона (она, кстати, любима была и Камю) – «Всякая стена – это дверь». У кого-то девиз вызовет улыбку, но я действительно знаю за собой способность пробивать некоторые стены, снимать табу с запретных тем. Поэзия способна прошибать стену.

Фото Владимира КОРОЛЁВА.

P.S.На фолианте «Весь Евтушенко. Стихи и поэмы» Евгений Александрович написал мне: «Таланту собранность нужна. Володе Королёву» и велел: «Продолжишь».
Я продолжил:
Таланту собранность нужна –
И он твоими заблестит глазами,
Достанет золотиночку со дна
Души колодезя; призами
Одарит каждого,
Ведь Бог того целует
чуткими устами,
Кто сердцем поделиться
с нами смог,
Свой знак поставив
в жизненном уставе!