19 октября 2024
Вы здесь
Отражения мимолетностей
Искусство и медицина происходят из единого корня. Этот корень – древняя магия. В давние времена шаманы рисовали сакральные орнаменты на своих одеждах и вырезали костяных идолов, в том числе и для врачевания. Со временем два этих направления всё больше отдалялись друг от друга, до тех пор, пока не стало трудноразличимым их общее происхождение, а изначальная цель создания священных узоров и изображений не была забыта. Но, несмотря на эволюцию воззрений и традиций, изобразительное искусство и медицина остаются родными сестрами, только живут они теперь далеко друг от друга.
Сакральная сила медицины
Взаимное отдаление двух искусств началось, по-видимому, тогда, когда они стали всё в большей мере специализироваться, уточняя детали и рамки своего поля деятельности, а ремесло (или призвание?) шамана стало выглядеть для социума всё более анахронистичным или же еретическим.
С возникновением монотеистических религий многочисленные функции шамана всё более уходили в область табуированных деяний, всё сильнее противореча новой идеологии. Произошло полное и окончательное разделение функций, прежде объединенных единым исполнителем: медицина двинулась одной дорогой, изобразительное искусство – другой. И эти пути всё сильнее ветвились и расходились в разные стороны.
Тем не менее поначалу это было не слишком заметно. Если живопись эпохи раннего феодализма изображала целительство, то она показывала этот процесс как Божественную акцию. Врачевателями в этих произведениях оказывались святые христианской церкви, Иисус Христос или Иегова; а евангелист Лука, нарисовавший Богоматерь, навсегда стал покровителем и врачей, и художников. Человек-врачеватель практически не появляется на картинах этой поры. Сакральная сила медицины еще не отдалилась на достаточное расстояние от магии шаманов, в силу чего в исцелении и самом врачевании неизменно присутствовал выраженный элемент чуда, направленного на целительство души. Медицина имела характер, связанный с теологическими и онтологическими приоритетами текущей эпохи. Примат души над телом – психики над соматикой – предполагал именно «чудесность» исцеления, четко обозначая Божью ВОЛЮ, но не человеческое умение. «Врачевание душ» предполагало наставление на истинный путь их обладателей и, как следствие, нормализацию деятельности их телесной сферы. Лечение же как способ постижения веры и праведности могло быть осуществлено исключительно святыми или же как минимум абсолютно праведными людьми (работы Н.Фромана «Воскрешение Лазаря», 1461; С.Боттичелли «Исцеление св. Зиновием Флорентийским мальчика, раздавленного повозкой», 1500; Луки Лейденского «Исцеление иерихонского слепца», 1531 и пр.).
Такое идеологическое оформление эстетики и эстетическое сопровождение идеологии сохранялись долго: и в XIX, и в ХХ вв. Темами картин, имеющих формально медицинское содержание, могли оставаться персонажи Священного писания или мировой мифологии (например, Асклепий или Аполлон), но собственно медицинский аспект практически исчез из тематических задач художника, рисующего сугубо библейский или мифологический сюжет и, скорее всего, не задумывающегося о медицинской составляющей своей композиции. (Ф.Гойя «Святой Франциско Боргиа изгоняет духов из умирающего», 1788).
Ремесло, а не Божий промысел
На излете Средневековья, по мере приближения и наступления эпохи Ренессанса, в живописи всё чаще стала появляться функция собственно медицины и врачей. Эта отрасль человеческих знаний и умения становилась всё более осознаваемой как ремесло (а не Божий промысел). Специалисты медицины представали в картинах как профессионалы, а не идеологические конкуренты Церкви. Медицина постепенно всё более уверенно входила в реестр традиционных и привычных человеческих профессий. Концептуальная антропоцентричность эпохи Возрождения, пробуждение интереса к человеку во всех его проявлениях стали импульсом и для профессии (излишним кажется напоминать здесь об успехах, сделанных в это время анатомией, хирургией и пр.), и для ее изобразительного отражения.
Но многие картины этой поры, изображающие врачей и их деятельность, еще носят оттенок некоторой притчевости, иносказательности или же занимательного анекдота: художник рассказывает историю, которая интересна своей оригинальностью и новизной сюжета, совсем недавно ставшего возможным в живописи. Прием анекдотического «снижения» темы, лишая ее пафосной помпезности и велеречивой торжественности, позволял автору слегка иронизировать над тем обстоятельством, что человек всерьез принялся за ремесло, в котором прежде могли преуспевать только святые и праведники. И эта ирония была отражением отношения к сюжету – человека, живущего в эту пору (Я. ван Хемессен «Извлечение камня глупости», 1545–1550; А.Браувер «Операция на плече», 1630-е годы, и пр.). В этих работах врач еще занимает второй план картины, а главное место отводится пациенту и его телесной гротескной анекдотичности в предложенных обстоятельствах. Сама медицина еще непонятна и сохраняет оттенки мистической сакральности, зато художнику уже хорошо понятны пациент, его ЭМОЦИИ и его проблемы. И ремесло врача становится зрителю этих картин всё ближе.
По мере приближения к расцвету эпохи капиталистической формации тема медицины слегка изменила прежнюю стилистику. С ослаблением теологических приоритетов цивилизации и некоторым снижением авторитета католической церкви (о чем свидетельствует, например, появление лютеранства), на фоне заметного роста подлинно научных достижений медицины стали появляться менее экзотические сюжеты картин этой тематики. Анекдотичность отражения порой еще сохранялась, но она обрела значительно более бытовой характер. Былая экзотика и таинственность превратились в обыденную жанровую живопись, обозначая известную привычность и рутинную повседневность этой профессии, уверенно вошедшей в обиход обывателя. Ярким примером медицинской живописи раннего капитализма стало искусство малых голландцев, для которых изначально драматичный сюжет «Больная и врач» превратился в ироническую вариацию о новом поводе для знакомства (Г.Метсю, Я.Стеен, Г.Терборх…)
В этих работах врач уже находится на первом плане и так же важен для художника (и так же понятен ему), как и пациент. Над идеализмом приоритета души постепенно начинает довлеть телесность материализма. Медицина входит в обиход обывателя, постепенно теряя свою исходную сакральность и становясь повседневным, едва ли не тривиальным ремеслом. На этом пограничном этапе перехода от феодализма к капитализму в живописи, пожалуй, впервые появляется личность врача на фоне его медицинского ремесла (Рембрандт ван Рейн «Урок анатомии д-ра Тюльпа», 1632).
Личность как основная творческая задача
Сакральная сила медицины
Взаимное отдаление двух искусств началось, по-видимому, тогда, когда они стали всё в большей мере специализироваться, уточняя детали и рамки своего поля деятельности, а ремесло (или призвание?) шамана стало выглядеть для социума всё более анахронистичным или же еретическим.
С возникновением монотеистических религий многочисленные функции шамана всё более уходили в область табуированных деяний, всё сильнее противореча новой идеологии. Произошло полное и окончательное разделение функций, прежде объединенных единым исполнителем: медицина двинулась одной дорогой, изобразительное искусство – другой. И эти пути всё сильнее ветвились и расходились в разные стороны.
Тем не менее поначалу это было не слишком заметно. Если живопись эпохи раннего феодализма изображала целительство, то она показывала этот процесс как Божественную акцию. Врачевателями в этих произведениях оказывались святые христианской церкви, Иисус Христос или Иегова; а евангелист Лука, нарисовавший Богоматерь, навсегда стал покровителем и врачей, и художников. Человек-врачеватель практически не появляется на картинах этой поры. Сакральная сила медицины еще не отдалилась на достаточное расстояние от магии шаманов, в силу чего в исцелении и самом врачевании неизменно присутствовал выраженный элемент чуда, направленного на целительство души. Медицина имела характер, связанный с теологическими и онтологическими приоритетами текущей эпохи. Примат души над телом – психики над соматикой – предполагал именно «чудесность» исцеления, четко обозначая Божью ВОЛЮ, но не человеческое умение. «Врачевание душ» предполагало наставление на истинный путь их обладателей и, как следствие, нормализацию деятельности их телесной сферы. Лечение же как способ постижения веры и праведности могло быть осуществлено исключительно святыми или же как минимум абсолютно праведными людьми (работы Н.Фромана «Воскрешение Лазаря», 1461; С.Боттичелли «Исцеление св. Зиновием Флорентийским мальчика, раздавленного повозкой», 1500; Луки Лейденского «Исцеление иерихонского слепца», 1531 и пр.).
Такое идеологическое оформление эстетики и эстетическое сопровождение идеологии сохранялись долго: и в XIX, и в ХХ вв. Темами картин, имеющих формально медицинское содержание, могли оставаться персонажи Священного писания или мировой мифологии (например, Асклепий или Аполлон), но собственно медицинский аспект практически исчез из тематических задач художника, рисующего сугубо библейский или мифологический сюжет и, скорее всего, не задумывающегося о медицинской составляющей своей композиции. (Ф.Гойя «Святой Франциско Боргиа изгоняет духов из умирающего», 1788).
Ремесло, а не Божий промысел
На излете Средневековья, по мере приближения и наступления эпохи Ренессанса, в живописи всё чаще стала появляться функция собственно медицины и врачей. Эта отрасль человеческих знаний и умения становилась всё более осознаваемой как ремесло (а не Божий промысел). Специалисты медицины представали в картинах как профессионалы, а не идеологические конкуренты Церкви. Медицина постепенно всё более уверенно входила в реестр традиционных и привычных человеческих профессий. Концептуальная антропоцентричность эпохи Возрождения, пробуждение интереса к человеку во всех его проявлениях стали импульсом и для профессии (излишним кажется напоминать здесь об успехах, сделанных в это время анатомией, хирургией и пр.), и для ее изобразительного отражения.
Но многие картины этой поры, изображающие врачей и их деятельность, еще носят оттенок некоторой притчевости, иносказательности или же занимательного анекдота: художник рассказывает историю, которая интересна своей оригинальностью и новизной сюжета, совсем недавно ставшего возможным в живописи. Прием анекдотического «снижения» темы, лишая ее пафосной помпезности и велеречивой торжественности, позволял автору слегка иронизировать над тем обстоятельством, что человек всерьез принялся за ремесло, в котором прежде могли преуспевать только святые и праведники. И эта ирония была отражением отношения к сюжету – человека, живущего в эту пору (Я. ван Хемессен «Извлечение камня глупости», 1545–1550; А.Браувер «Операция на плече», 1630-е годы, и пр.). В этих работах врач еще занимает второй план картины, а главное место отводится пациенту и его телесной гротескной анекдотичности в предложенных обстоятельствах. Сама медицина еще непонятна и сохраняет оттенки мистической сакральности, зато художнику уже хорошо понятны пациент, его ЭМОЦИИ и его проблемы. И ремесло врача становится зрителю этих картин всё ближе.
По мере приближения к расцвету эпохи капиталистической формации тема медицины слегка изменила прежнюю стилистику. С ослаблением теологических приоритетов цивилизации и некоторым снижением авторитета католической церкви (о чем свидетельствует, например, появление лютеранства), на фоне заметного роста подлинно научных достижений медицины стали появляться менее экзотические сюжеты картин этой тематики. Анекдотичность отражения порой еще сохранялась, но она обрела значительно более бытовой характер. Былая экзотика и таинственность превратились в обыденную жанровую живопись, обозначая известную привычность и рутинную повседневность этой профессии, уверенно вошедшей в обиход обывателя. Ярким примером медицинской живописи раннего капитализма стало искусство малых голландцев, для которых изначально драматичный сюжет «Больная и врач» превратился в ироническую вариацию о новом поводе для знакомства (Г.Метсю, Я.Стеен, Г.Терборх…)
В этих работах врач уже находится на первом плане и так же важен для художника (и так же понятен ему), как и пациент. Над идеализмом приоритета души постепенно начинает довлеть телесность материализма. Медицина входит в обиход обывателя, постепенно теряя свою исходную сакральность и становясь повседневным, едва ли не тривиальным ремеслом. На этом пограничном этапе перехода от феодализма к капитализму в живописи, пожалуй, впервые появляется личность врача на фоне его медицинского ремесла (Рембрандт ван Рейн «Урок анатомии д-ра Тюльпа», 1632).
Личность как основная творческая задача
А несколько позже уже и сам врач, и его МЫСЛЬ, а не только пациент или сюжет картины, становятся предметом иронии и насмешки художников: былая са-кральность этого ремесла полностью утрачена, личность медика перестает быть загадочной: врачи живут на соседних улицах и запросто приходят к тому, кто в состоянии оплатить визит, и в этом нет ничего туманно-мистического. Популярность и распространенность врачебной профессии на какое-то время делает ее и самих врачей предметом многочисленных шаржей: остатки былого трепета легче преодолеваются, если над этим страхом иронизируешь (А.Ватто «Сатира на врачей» («Что я вам сделал, проклятые убийцы?!»), ок. 1708).
С той поры медицинская карикатура как традиционный и не стареющий жанр уже никогда не исчезала из репертуара рисовальщиков. Аналогичная тенденция в это время наблюдалась и в литературе: пьесы Ж.-Б. Мольера регулярно издевались над незадачливыми эскулапами-шарлатанами.
И только спустя еще какое-то время, по мере обретения капитализмом мощи и уверенности, портрет специалиста-врача становится наиболее важен для художника. Именно портрет превращается в главный жанр живописи, повествующей о медицине. При этом из картины нередко исчезает даже антураж принадлежности субъекта к профессии: в картине может не быть ни пациентов, ни специфических аксессуаров. Личность человека – вот что становится главным поводом для создания картины. (В. Ван Гог «Портрет доктора Гаше», «Доктор Феликс Рей», М.А.Врубель «Портрет доктора Усольцева», Э.Мунк «Портрет доктора Якобсена», И.Е.Репин «Портрет Н.И.Пирогова», М.В. Нестеров «Портрет хирурга С.С.Юдина», «Портрет И.П.Павлова»).
Может быть, причиной было то, что с биологией человека и самой медициной постепенно далеко не всё стало так ясно и просто, как на время показалось большинству врачей середины XIX в.? И первыми это заметили именно импрессионисты, в полотнах которых дрожащее мерцание непрерывно изменяющейся натуры сменило недвусмысленную почти фотографическую прямоту натурализма. (А потом уже многочисленные и быстро сменявшие друг друга эстетические стили весьма преуспели в дальнейшей деструкции натуры.)
Если художник теперь и рисовал врача за его профессиональным делом, то вовсе не манипуляция, а именно лицо – личность становилась для автора картины основной творческой задачей. Возможно, что это обстоятельство оказалось связанным с окончательным вхождением профессии врача в привычный быт, полной потерей специфики профессиональной новизны и сравнительно небольшим набором жанровых медицинских ситуаций, быстро исчерпанных живописью. Сюжет может приедаться, становясь избитым, тогда как человеческая личность неизменно остается интересной для любого художника. Симптоматично и то, что в советской живописи, донельзя идеологизированной режимом парадоксально сакральной советской власти, как раз более характерен был сюжет, а не личность, несмотря на отдельные работы М.В.Нестерова. «У нас незаменимых нет» – важной на какое-то время снова стала функция, а не сам человек, который был подчинен оной.
Если в раннем Средневековье основным инструментом художников, писавших картины на медицинские темы, были их невооруженные оптикой глаза, устремленные ввысь; то потом мастера перестали задирать голову, начав искать вокруг себя менее возвышенные сюжеты, и для этого более внимательно посмотрели по сторонам. Немного позднее художники обзавелись и биноклями, позволяющими подробно и тщательно рассмотреть натуру.
Связь воли, эмоции, мысли
Какими станут отражения медицины в завтрашней живописи? Будут ли это нанотехнологические миниатюры, рисующие биохимию мысли и чувств? Или в фаворе снова окажется до сих пор не окончательно забытый магический орнамент шаманского бубна?
А, может быть, медицина завтрашнего дня сумеет, связав достижения всех трех своих прежних трендов воедино, учитывая ВОЛЮ объективных обстоятельств, субъективную ЭМОЦИЮ пациента и медиаторную МЫСЛЬ врача, оказывающегося посредником между социумом и личностью, здоровьем и болезнью, и даже жизнью и смертью: ведь не только священник, но и врач находится у изголовья больного человека. Быть может, этот тройственный союз поможет найти новые важные слова, способные изменить роль науки и повлиять на содержание живописи, которая вновь отразит эволюцию происходящих событий еще совершенно неведомым нам образом? Симфоническое созвучие трех составляющих, которые прежде оценивались изолированно друг от друга, способно генерировать новые качества и смыслы в холистическом духе квантовой физики, где 1 + 1 иногда больше двух.
Едва ли можно ответить на эти вопросы, миновав недоказуемую умозрительность гипотез. Можно только предположить, что искусство, возможно, уже сегодня рисует медицину будущего, просто мы еще не понимаем, что именно это и есть наши завтрашние достижения.
Умирая, зеркала превращаются в картины. Перестав быть амальгамированными стеклами, отражающими изменения окружающей жизни, они навсегда застывают, зафиксировав какой-то один из фрагментов прошедшей мимо действительности, сохранив эту мимолетность навечно. Выбрав какую-то тему, можно попытаться проследить ее живописную эволюцию во Времени: искусство запоминает то, что видят перед собой современные ему зеркала. Но сами зеркала обладают слишком изменчивым характером – на них нельзя положиться: они угодливо отразят только то, что увидят перед собой. Картины становятся реинкарнациями зеркал, позволяя увидеть отражения прошедших времен.
Игорь ЯКУШЕВ,
доцент
Северного государственного
медицинского университета.
Архангельск.
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии
|
|
|
|
Издательский отдел: +7 (495) 608-85-44 Реклама: +7 (495) 608-85-44,
E-mail: mg-podpiska@mail.ru Е-mail rekmedic@mgzt.ru
Отдел информации Справки: 8 (495) 608-86-95
E-mail: inform@mgzt.ru E-mail: mggazeta@mgzt.ru