Дом, который построил Горин

«Я остаюсь при убеждении, что советский врач был и остается самым уникальным специалистом в мире, ибо только он умел лечить, не имея лекарств, оперировать без инструментов, протезировать без материалов…» 
                                                                                                                         Григорий ГОРИН

Однокурсник Григория Горина по медицинскому институту Борис Толокнов, ставший впоследствии доктором медицинских наук, профессором, говорил: «Гриша мог бы стать замечательным врачом – внимательным, заботливым, умелым». А вот как вспоминает о нем актер Игорь Кваша: «В Грише очень сильно жило желание сделать другому хорошо, помочь, поддержать в данную минуту, если тебе плохо. Он был, конечно, замечательным другом. Всегда очень заботился и думал о друзьях, а если что-то случалось, – откликался первым». <…> Гриша для многих сам был «скорой помощью».

В медицинско-театральном институте

Узнав, что я пишу статью о нашем общем друге Григории Горине, известный московский режиссер Татьяна Ахрамкова, кстати, блистательно поставившая в Театре им. Маяковского его пьесу «Чума на оба ваши дома», рассказала мне: «Как-то, услышав мой кашель (я тогда много курила), Григорий подошел ко мне и сказал: «Таня, тебе нельзя это, давай завязывай». И как отрезал – подействовало, как гипноз, я в одночасье бросила курить, и уже много лет не курю, благодаря тому, что он мне как доктор поставил диагноз».

…Медицинский институт. В те же годы, что и Горин, там учились Александр Лившиц, Александр Левенбук и Аркадий Арканов, впоследствии объединившиеся под вывеской ВТЭК («Врачебный театрально-эстрадный коллектив»). Арканов на долгие годы становится соавтором Горина. Сколько эстрадных номеров вместе создали! Один из них – «Из Пушечной по воробьям» — имел такой оглушительный успех, которому, наверное, и Большой, и Малый завидовали. И главными творцами этой яркой творческой удачи были Горин и Арканов. Даже такая шутка пошла по Москве. Один юноша спрашивает другого: «Ну а ты где учишься?» – «Я? В медицинско-театральном!»

Нужно сказать, что и с медициной обстояло всё в 1-м Меде, если уж следовать ученической терминологии, «на отлично». Какие педагоги были здесь в го-ринско-аркановское время! Взять хотя бы любимца всех курсов, заведующего кафедрой акушерства профессора Жмакина. На экзаменах профессор ставил перед студентами такие задачи, которые потом на много лет превращались в легенды.

Итак, слово заведующему кафедрой: «Представьте, коллега, вы дежурите в приемном отделении. Привезли женщину. Восемь месяцев беременности. Начались схватки… Воды отошли… Свет погас… Акушерка побежала за монтером… Давление падает…
 
Сестра-хозяйка потеряла ключи от процедурной… Заведующего вызвали в райком на совещание… Вы – главный! Что будете делать, коллега? Включаем секундомер… Раз – два – три – четыре… Женщина кричит! Думайте… Пять, шесть, семь, восемь… Думайте! Всё! Женщина умерла! Вы в тюрьме! Освободитесь – приходите на переэкзаменовку!»

Ну что? Разве это не готовая интермедия, причем самого высшего класса!

Вкладывая сердце…

Но монологи – монологами, а ведь была еще и работа, и очень непростая. Работа врачом скорой помощи. Мысли Горина в то время были уже достаточно далеки от медицины, и даже друзья (а их всегда у Григория было много) предлагали ему как-то посодействовать в том, чтобы освободить его от обязанностей, которые мешали его литературной деятельности. Григорий слушал все эти советы, но неизменно повторял: «Государство потратило на меня деньги, и я, какие бы ни были сейчас у меня желания и мысли, положенные мне 3 года после окончания института – отработаю».

И – отработал! Отработал так, что в скорую помощь постоянно поступали отзывы от его пациентов, в которых отмечались не только его профессиональные качества врача, но и стремление вложить в свою работу, кроме знаний, еще и сердце. Вроде бы и в литературу он уже вот-вот должен был уйти, но на той своей «медицинской работе» он не схалтурил ни одного дня, ни одного часа, минуты. И всегда вспоминал о ней, когда уже ушел из медицины, только хорошее: «Какая это была для меня колоссальная школа, очень ответственная и серьезная работа, когда пациент и врач находятся один на один с болезнью, и надо не только немедленно ставить диагноз, но и помочь человеку. И никто не подскажет, и справочник доставать неприлично. Подобная ситуация для начинающего врача, только что окончившего институт, – экстремальная. Это действительно очень сложная задача, где всё могут решать секунды». И добавить здесь нечего.

В литературе, куда из медицины, хотя и с болью в сердце, и всё же по зову всё того же сердца уходил Горин, время было очень непростое. Надолго ложились на полки пленки с кинофильмами, «в стол», как тогда говорили, ложились рукописи писателей.

Здесь Горину, можно сказать, повезло: с самой первой своей пьесы он, как говорится, нащупал на долгие годы вперед именно свою, «горинскую» тему – тему «легенд».

Пьесы-воспоминания
Героем первой легенды, которую решил преобразить в своем творчестве Горин, был Герострат.

В IV в. до н.э. в греческом городе Эфесе был сожжен храм Артемиды. 120 лет строили его мастера. По преданию, сама богиня помогала зодчим. Храм был так великолепен, что его внесли в число семи чудес света. Храм простоял 100 лет, а мог бы простоять тысячелетия. В роковую ночь 356 г. до н.э. житель Эфеса, базарный торговец Герострат сжег храм Артемиды.
Первая сцена первой большой пьесы Григория Горина «Забыть Герострата» — диалог Герострата с Человеком театра, под маской которого скрывается сам автор. Первая фраза Герострата – очень простая и емкая: «Зачем ты явился к нам, человек?» Так же и зритель вопрошает начинающего драматурга: «Зачем ты явился к нам, Григорий Горин?»

И автор отвечает: «Есть вечные проблемы, которые волнуют людей. Чтобы понять их, не грех вспомнить о том, что было вчера, недавно и совсем давно».

Все пьесы Горина – это своеобразные воспоминания. Воспоминания о фантастическом графе Калиостро, который не только «вызвал» с того света уже давно умершего мужчину, но еще и заставил его жену, живущую на этом свете, от него забеременеть.

Воспоминания о великом Джонатане Свифте, настоятеле знаменитого собора святого Патрика, ходившем в своей неизменной черной сутане с белым пятном четырехугольного жабо – традиционном одеянии служителей англиканской церкви.

Воспоминания о Фландрии XVI века. Как сказал Шарль де Костер, автор «Легенды об Уленшпигеле», «это было время рождаться Тилю». Но как сатирик он тут же добавил: «Если, конечно, мамаша Сооткин поднатужится».

А мамаша Сооткин действительно поднатужилась, и появился Тиль. И вот уже угольщик Клаас, отец Тиля, никак не может скрыть свою радость:

Заждались мы тебя,
 
Захирели, ожидаючи.

Встречайте его!

Да, это было первое пришествие Тиля, в Средневековье, во Фландрии. Но ведь было еще и второе пришествие!

Главный режиссер театра «Ленком» Марк Захаров рассказывал мне: «Когда я увидел на заборе афишу его первой пьесы «Забыть Герострата», я был сражен и подумал только: «Надо же! Пьеса! Настоящая! И кто сочинил? Григорий!»

Та же самая пьеса «Тиль» была отдана Григорием Гориным в Театр им. Гоголя его главному режиссеру Борису Голубовскому.

Вот буквально слово в слово разговор Голубовского с Гориным. Впрочем, разговора-то и не было. Голубовский не дал Горину раскрыть рта, а сам сказал ему (вернее, прокричал): «Приходите на проходную у служебного входа. Швейцар выкинет вам вашу пьесу. Я с вами встречаться не буду».

Вот так. Два главных режиссера и два диаметрально противоположных мнения. Кто был прав? Надеюсь, это понятно без комментариев.

Марк Захаров буквально боготворил «Тиля». Режиссер любил повторять: «Тиль» — это новый театр, родившийся в 1974 г. в Москве на улице Чехова».

А ведь как много роднит Антона Чехова и Григория Горина! Григорий буквально повторил путь Чехова, начиная с Клятвы Гиппократа, верность которой, как говорил сам Горин, он сохранял всю свою жизнь.

Замечательную характеристику «Тилю» дает Марк Захаров в своем «Комическом послесловии к фантазиям Горина»: «Сын угольщика Клааса, выбросившийся со страниц Шарля де Костера на сценические подмостки Ленкома, сразу же повел себя вызывающе, и не просто как потешный шут, но прежде всего как воин. «Тиль-74» спрессовал Иронию с Дерзанием, в нем материализовалась мечта об истинном герое целого поколения, человеке острого интеллекта и редкостной социальной отваги. Тиль Уленшпигель пробил брешь в зрительском скепсисе, царившем на улице Чехова, и, восстановив связь времен, открыл дорогу новым сценическим героям… Театральные пути неисповедимы. Герой фламандского Средневековья подставил свою исполосованную спину, чтобы по ней вскарабкались ввысь герои нашей современности!..»

Но до Тиля был Герострат, может быть, самый великий антигерой всей мировой художественной литературы. Герострат, появляющийся на сцене со своим знаменитым монологом о четырех страхах. Не успела пройти премьера спектакля, и этот монолог уже стали читать абитуриенты театральных вузов. Процитировать его целиком не позволяют рамки статьи. И тем не менее, слово Герострату: «Я уже пережил четыре страха. Первый страх пришел, когда я задумал то, что теперь сделал. Это был страх перед дерзкой мыслью. Не очень страшный страх, и я поборол его мечтами о славе. Второй страх охватил меня там, в храме, когда я лил смолу на стены и разбрасывал паклю. Этот страх был посильнее первого. От него задрожали руки, и так пересохло во рту, что язык прилип к нёбу. Но и это был не самый страшный страх. Самым страшным был третий страх. Горел храм, уже валились перекрытия и рухнула одна из колонн, — она упала, как спиленный дуб, и ее мраморная капитель развалилась на куски. А со всех сторон бежали люди… И орали, и плакали, и рвали на себе волосы, а я взбежал на возвышение и крикнул: «Люди! Этот храм сжег я! Мое имя – Герострат!» Они услышали мой крик, потому что сразу стало тихо, только огонь шипел, доедая деревянные балки. Толпа двинулась на меня. Двинулась молча. Вот тогда пришел самый страшный страх. Это был страх перед людьми, и я ничем не мог его погасить… А сейчас четвертый страх – страх перед смертью. Но он слабее всех, потому что я не верю в смерть».

Комические сюжеты

Ну а теперь перенесемся в год 1745-й, в столицу Ирландии Дублин. После трагических сцен в театре еще с античных времен было принято показывать что-то веселое, смешное. Вот и Григорий Горин вслед за серьезной тематикой берется за комический сюжет. Поэтому – Джонатан Свифт и пьеса Горина «Дом, который построил Свифт». Она начинается с диалога двух лилипутов. Одного зовут Рельб, другого – Флим. В начале этой сцены один лилипут спрашивает другого: «Это ты, Рельб?» А тот тут же заливается хохотом, а от-хохотавшись, говорит: «Флим, вот у нас уже сам собой получился анекдот. Вот, слушай. В доме всего два лилипута, они встречаются, и один другого спрашивает: «Это ты?»

Последняя сцена пьесы – настоящий «парад аттракционов», как называл подобные динамичные картины великий Сергей Эйзенштейн. А заканчивается пьеса монологом Доктора:

На крик толпы я выбежал на площадь
И там увидел Джонатана Свифта.
Лежал он неподвижно на земле.
Коснулся я его руки холодной,
Припав к груди, услышал тишину,
И лишь собрался объявить о смерти,
Как вдруг заметил,что он краем глаза
Мне весело и дерзко подмигнул…

Вот в этой финальной строке пьесы — весь Григорий Горин, великий шут и одновременно великий мудрец так недавно ушедшего от нас века.

Юрий ЗАРАНКИН.
Москва.