«Если ранили друга, перевяжет подруга...»

Все мы в конце 30-х годов знали, что война не за горами. Даже задорно распевали: «Если завтра война, если завтра в поход...» А когда она стала реальностью, многие растерялись. Но надежду на победу не теряли. И еще пели: «Если ранили друга, перевяжет подруга тяжелые раны его...» Девчата знали, что будут участвовать в войне и шли учиться в основном на медиков, чтобы перевязывать раны, спасать людей от смерти.

Когда началась война, женщины рвались на фронт, также не представляя его реалий. Познавали всё на практике - и ужас увечий, и потерю друзей. Неожиданностью стали на войне и косившие людей тяжелые инфекционные заболевания. Такие, например, как сыпной тиф. Насколько помню, даже на краткосрочных двухмесячных курсах медсестер нас не обучали способам лечения тифа. А он свирепствовал и уносил огромное количество человеческих жизней.

Только недавно вычитала в одной из энциклопедий, что в войнах XVIII-XIX веков в Европе от тифа погибло солдат больше, чем в сражениях.

Сыпной тиф не миновал и 140-ю Сибирскую стрелковую дивизию, где мне довелось служить. Это было ранней весной 1943 г. Уже после войны в воспоминаниях и беседах с врачами нашего медсанбата, читая дневники своих подруг, я поняла, что болезнь пришла к нам вполне закономерно. Налицо были все факторы, способствующие возникновению и развитию инфекции. Сформированный в Сибири, вымытый и вычищенный, одетый с иголочки состав дивизии, состоящий из внутренних и пограничных войск Дальнего Востока и разных сибирских городов, двинулся на фронт 7 февраля 1943 г. В пульмановских вагонах питание было налажено, в боевой подготовке уже не было необходимости. Оптимистически настроенные на победу солдаты и офицеры неделю отсыпались, наслаждались душистыми самокрутками, байками и лихими песнями.

Этой «лафе» наступил конец, когда в Ельце дивизию выгрузили, и она почти сразу вступила в 450-километровый марш. А зима была лютая. Двадцать дней в колючие морозы и пургу двигались наши подразделения с полной боевой выкладкой по бездорожью, по колено в снегу, почти без сна и отдыха к предстоящему месту боевых действий в район Тро-фимовки - Хальзево (юго-западнее Орла). Прямо с марша полки вступили в неравный бой с хорошо организованной обороной противника. Десятидневные тяжелые мартовские бои были малоуспешными и нанесли большой урон личному составу дивизии.

Вот тут-то и начал проявлять себя, а затем и свирепствовать сыпной тиф. Для страшной инфекции были все необходимые условия: и большая скученность при передвижении крупного воинского соединения, и антисанитария и завшивленность, и физическая усталость людей, и полуголодное состояние. К этому прибавился еще и сильный психологический стресс от неудачных первых боев, в которые вступила дивизия. К тому же, как свидетельствует врач медсанбата Лидия Жданова: «Немцы оставили очаги сыпного тифа в каждой деревне, в каждом доме». Думается - всё было одно к одному. Трудно сказать, предвидело ли командование и наши медики вспышку этого серьезнейшего заболевания с поражением кровеносных сосудов и центральной нервной системы.

Итоговых данных о тифозной инфекции в нашей дивизии ни мне, ни другим моим однополчанам узнать не удалось.

Меня саму болезнь обошла стороной, очевидно потому, что в это время я служила медсестрой при штабе дивизии - его инфекция не затронула. Но от подруг знала о многом. А уже после войны собрала от них некоторые документальные свидетельства, расширявшие картину происходившего.

Врачи медсанбата Валентина Хохлова, Нина Клепацкая, Нина Иоффе и эпидемиолог Павел Сыпко рассказали о страшных симптомах болезни. Сильная лихорадка, жар с температурой до 410С, бред, ослабление сознания, возбужденность, сменяющаяся угнетенностью и заторможенностью, мышечные дрожания и боли, ослабление сердечного ритма с учащенным дыханием, отсутствие аппетита и многое, многое другое. Необходима была серьезная медикаментозная помощь, а врачи имели лишь небольшие дозы успокоительного и сердечного. Нужна была изоляция больных, что в тех условиях обеспечить было невозможно. Дезинфицирующих средств также не было, как не было и «легкой, питательной пищи», способствовавшей выздоровлению.

Всей картины представить, конечно, невозможно. Но работа разных звеньев медперсонала видна даже из имеющихся у меня свидетельств очевидцев того времени. Так, например, в сохранившемся дневнике врача Лидии Ждановой прочла запись от 9 апреля, когда наши подразделения уже были выведены из боев на доформирование: «В дивизии сыпной тиф. Хожу по деревням, где стоят наши подразделения. Иду из дома в дом, заставляю мыться, жарить белье в печках. Много больных среди гражданского населения. Переболел сыпняком весь медсанбат во главе с Белобородовым. Но хоть в подразделениях еще и есть единичные случаи, думаю, вспыхнуть этой эпидемии в дивизии не дадим».

И действительно, эпидемией «сыпняку» в дивизии не дали развернуться. Многих отправляли в госпитали, пытались лечить в медсанбате. Подруги рассказывали, как от контактов с больными сами сваливались, но всё же, как могли, помогали друг другу. Тех из медсанбатовцев, кого болезнь не захватила, отправляли на помощь медработникам в стрелковые полки. В своем исповедальном письме, написанном уже после войны, старшая хирургическая сестра медсанбата Ариадна Прохорова вспоминала: «Меня откомандировали в 258-й стрелковый полк. Больных было много, все лежали в избе на покрытом соломой полу. Когда во время обстрела загорелась соседняя хата, нас освещало как днем. Это зарево действовало на больных раздражающе. Они в бреду расползались, ругались, плакали, смеялись, что-то рассказывали. Я их собирала обратно, чтобы легче было ухаживать. А когда днем приносили обед без соли, они не хотели есть, плевались. Уговаривала их, совала пищу в рот. А в меня подчас запускали котелком. Однажды неожиданно зашедший к нам разведчик Серёжа, невысокий сероглазый паренек, удивился, что я с больными одна и что они несколько дней отказываются есть несоленую пищу. Серёжа обещал достать и принести соли. Через два дня он принес больше килограмма, и обрадованные больные ели обед уже с наслаждением. Позднее я узнала, что Серёжа вскоре сам умер от тифа».

Настало время, когда больных удалось эвакуировать из полка в медсанбат. Их погрузили на подводы. А маленькая росточком худенькая Ада шла рядом, измученная бессонными ночами, с трудом передвигая ноги по уже подтаявшему снегу. Но сесть на телегу не смела - жалела лошадей: «Измученные ведь, плелись с понурыми головами, без отдыха вывозили то больных, то раненых, то подвозили снаряды».

Больных размещали в школе, в светлых чистых классах, переодевали в чистое белье, клали на чистые белые простыни. Давали кое-какие лекарства.

Но теперь уже неизбежно настала очередь заболеть и самой Аде Прохоровой. Болезнь протекала очень тяжко. При очередной эвакуации тифозных больных в армейский госпиталь медсестру Ариадну Прохорову погрузили в плотно забитую больными машину. Двое суток эта машина в сопровождении фельдшера медсанбата Ани Федосеевой моталась от одного госпиталя к другому. Из-за перегруженности их нигде не принимали. «Сознание мое, - пишет Ада, - было затуманено. Когда однажды проснулась, то почувствовала, что лежу на чем-то очень жестком (оказалось, шофер бросил цепи и забыл их убрать), а на ногах лежал какой-то тяжелый мешок (как потом оказалось - это навалился больной без сознания). Ноги одеревенели, а мои стоны и мольбы никем не были услышаны: машина гудела, немцы бомбили, больные находились в полной отключке от действительности... А когда нас привезли в госпиталь Сапогово - спина моя и ноги были синие...»

Через два дня в тот же госпиталь привезли в тяжелом состоянии и других наших медсанбатовцев, в числе которых была фельдшер Валентина Васильева, которая в свое время принимала от Ады больных из 258-го полка.

После выздоровления обе девушки вернулись в свое подразделение и еще не окрепшие приступили к выполнению прямых обязанностей.

Тогда зримо проявлялись и высокие чувства, и морально-этические взаимоотношения. Например, командир взвода носильщиков 283-го полка Тамара Шейвехман не покидала свою закадычную подругу, больную тифом Машу Аверьянову, аптекаря того же полка. Как и прежде они продолжали помогать друг другу, в землянке находились бок о бок. «А как же иначе? - рассказывала мне Тамара. - Даже не могла себе представить, что Марьяша подумает, будто я сторонюсь ее, боюсь заразиться!..» Бог миловал - саму Тамару тиф не тронул.

А Мария Аверьянова долечивалась уже в санчасти. Крепкий организм девушки помог справиться с болезнью. К тому времени шел уже апрель, ярче светило солнце, менялось и психологическое состояние людей. Как вспоминала Маша Аверьянова: «Жить мы стали, можно сказать, с комфортом, в палатках. Кругом зеленела трава, пробивались желтые головки одуванчиков, слышались трели соловьев. И, главное, тогда уже ни разу не бомбили...»

Тиф отступил.

Медработники стали более тщательно следить за гигиеной - обязательный вывод солдат в баню в периоды кратковременных передышек, прожаривание одежды, при возможности ее дезинфекция. И, несмотря на тяжелые бои - на Курской дуге, за освобождение Украины, Белоруссии, Польши, Чехословакии, за которые 140-я Сибирская стрелковая дивизия получила пять высоких правительственных наград, тифозная проблема больше не возникала.

Ирина ДАЖИНА,
медицинская сестра,
участник Великой
Отечественной войны.