Страдания и мощь духа Некрасова

28 ноября 1821 г. (10 декабря по новому стилю) в семье поручика Алексея Сергеевича Некрасова и его супруги Елены Андреевны, урожденной Закревской, в местечке Немирово Подольской губернии родился сын Николай, будущий великий русский поэт. В детстве мальчик много болел и потому, участь в 5-м классе Ярославской гимназии, был оставлен на второй год. Не окончив курса гимназии, по настоянию отца он поехал в Петербург учиться в военной школе. Однако 17-летнего юношу карьера военного не прельстила, и он сделал две безуспешные попытки поступить в университет. Провал не охладил желания учиться, и в течение двух лет он посещал лекции вольнослушателем на филологическом факультете.

Узнав о своеволии сына, отец лишил его материальной поддержки. Доходило до того, что у Николая не было средств оплатить убогую квартиру и не на что было купить хлеб. Юноша не поддался отчаянию и подрабатывал в газетах и журналах. В 1840 г. в журнале «Пантеон русского и всех европейских театров» был напечатан его рассказ под псевдонимом «Перепельский». Он писал стихи, водевили, статьи...

«Господи! Сколько я работал! Уму непостижимо, сколько я работал», - вспоминал Николай Алексеевич.

Актриса А.Шуберт записала один из эпизодов скитальческой жизни Некрасова: «Мне горько и стыдно вспоминать, что мы с маменькой прозвали его «несчастным».

- Кто там пришел? - бывало, спросит маменька. - Несчастный? - и потом обратиться к нему: - Небось, есть хотите? Акулина, подай ему, что от обеда осталось.

Особенно жалким выглядел Некрасов в холодное время. Очень бледен, одет плохо... Руки были голые, красные, белья не было видно, но шею обертывал он красным вязаным шарфом, очень изорванным. Раз я нахально спросила его:

- Вы зачем такой рваный шарф надели?

Он окинул меня сердитым взглядом и резко ответил:

- Этот шарф вязала моя мать».

За будничной суетой Некрасов продолжал писать стихи, надеясь выпустить их отдельной книжкой. В 1840 г., изданный на собственные деньги, на прилавках книжных магазинов появился его романтический сборник «Мечты и звуки». Многие критики дали отрицательную оценку новинке, и автор последовал примеру Гоголя - скупил почти весь тираж и сжег.

Фортуна улыбнулась молодому поэту позже. Издатель театрального журнала Ф.Кони пригласил его в сотрудники, и с этого началось восхождение Некрасова к вершине поэзии. В насыщенных буднях было не до собственного здоровья.

Конец 30-х и начало 40-х оказались черными для Некрасова: в 1838 г. умер брат Андрей, в 1841-м - горячо любимая мать, а в 1842-м - сестра Елизавета. Депрессия стала его постоянной спутницей.

Изнурительная работа, бессонные ночи, проведенные за картами, способствовали нездоровью Некрасова. Очередная простуда привела к тому, что у него пропал голос. 17 ноября 1853 г. он писал Тургеневу: «Кажется, приближается для меня нехорошее время, с весны заболело горло, и до сей поры кашляю и хриплю - и нет перемены к лучшему, грудь болит постоянно и не на шутку».

При осмотре доктор Шипулинский нашел у больного «очень сильную болезнь горла». Некрасов, находясь в дурном расположении духа и полном расстройстве нервной системы, начал писать свои «Прощальные элегии».

Во время болезни, как вспоминала гражданская жена поэта Авдотья Яковлевна Панаева, «...он вдруг бросал все лекарства, не видя улучшения своей болезни, не держал предписанной докторами диеты и злился, если ему напоминали, что этого кушанья нельзя есть; то опять впадал в крайность и чуть что не морил себя голодом... Понятно, что нервы у него были раздражены мрачными мыслями, не покидавшими его, о близкой смерти».

1 июля 1855 г. Некрасов снова пишет Тургеневу о своем здоровье: «...оно крайне худо - и, право, брат, без фразы не могу сказать, что едва ли не всего кислее в жизни и смерти - это медленное умирание, в котором я маюсь».

По совету доктора Шипулинского весной 1857 г. Некрасов выехал в Вену. Немецкий «горловой» светило в виду серьезности заболевания посоветовал больному продлить лечение в Италии с соблюдением строжайшего режима. Здесь настроение Николая Алексеевича менялось от глухой меланхолии до возбуждения. Естественно, предписанный режим он не соблюдал. Здоровье медленно, но восстанавливалось, и появилась возможность посмотреть Италию.

Узнав, что Тургенев в Париже, Некрасов выехал к нему, а затем в Лондон, чтобы повидаться с Герценом.

Возвратившись в Париж, больной написал Панаеву: «... к сентябрю я непременно ворочусь в Россию; правду сказать, уехал бы и теперь, потому что для здоровья здесь жить не стоит, да живу для очистки совести, лечит меня теперь доктор Рейне, весьма умный и знаменитый». «Умный и знаменитый» настоятельно рекомендовал больному лечиться на острове Мадера, названный Некрасовым «склепом, куда доктора отсылают полумертвецов». «...все доктора сбывают меня со своих рук, - считал Николай Алексеевич, - зная, что болезнь моя неизлечима... я хочу умереть в России!» Недолго раздумывая, отправился в Петербург.

Мысли о скорой смерти не оставляли больного, но после осмотра молодого русского врачи уверяли: «Через два месяца у вас совершенно заживет горло... В практике самых опытных докторов бывают ошибки в диагнозе болезни; особенно, если они не специалисты по какой-нибудь части...» Так появилась надежда на выздоровление. Пролечившись, Некрасов воспрянул духом и забыл совет доктора «вести строго правильную жизнь». Новая болезнь подступала исподволь. Слишком динамичный образ жизни стал сказываться на здоровье Николая Алексеевича и, чтобы восстановить силы, в июне 1873 г. он побывал на водах в Германии в местечке Киссенген. Особого результата воды не дали.

С зимы 1874 г. на него навалились усталость, апатия, раздражительность, «невралгические» боли в спине не отпускали. Доктор Н.Белоголовый серьезной причины этому не находил, и пациент продолжал работать, охотиться, но вскоре началось «беспрестанное хворание».

Лето 1876 г. он жил на даче Чудова Лука в Новгородской губернии и оттуда писал брату Фёдору в Карабиху 11 июля 1876 г.: «Любезный брат Фёдор, мне очень плохо; главное: не имею минуты покоя и не могу спать - такие ужасные боли в спине и ниже уже третий месяц. Живу я в усадьбе около Чудова, почти через каждые 10 дней езжу в Гатчино, где живет доктор Боткин, - что далее будет со мной не знаю - состояние мое крайне мучительное - лучше не становится».

Осень 1876 г. Некрасов провел в Крыму под наблюдением врача Головина. Юг не прибавил сил, и доктор Белоголовый пригласил на консилиум известных профессоров: С.Боткина и Е.Богдановского, которые обнаружили у больного опухоль в левом отделе живота, причину кишечной непроходимости.

3 января 1877 г. Некрасов написал завещание, в котором все авторские права были предоставлены сестре - А.Буткевич.

1 февраля 1877 г. Анна Алексеевна писала брату Фёдору Алексеевичу в Ярославль: «... Здоровье брата не хуже; приглашен новый доктор, хирург Богдановский, который нашел возможность искусственным образом, с помощью катетера, освободить кишки. Вообще доктора говорят, что болезнь продолжительная и может длиться годы, если только не случится что-нибудь необычное. Один Боткин всё еще стоит на том, что это не рак». После манипуляций Богдановского Николай Алексеевич почувствовал облегчение настолько, что диктовал свою биографию, редактировал и дописывал стихотворения.

Эффект проводимого лечения оказался недолгим. Для уточнения диагноза и выработки дальнейшей тактики пригласили видного хирурга - профессора Н.Склифосовского. При пальцевом исследовании прямой кишки он выявил опухоль величиной с яблоко и прорастанием ее в крестцовую кость. «Соответственно в месте этой опухоли находится весьма значительное сужение кишки... что верхушка пальца едва в него проникает», -такой вывод сделал профессор. Теперь все мероприятия сводились к купированию болей опием и борьбе с кишечной непроходимостью. Боясь, что опий повлияет на умственную деятельность, Некрасов старался или не принимать его, или принимать только минимальные дозы.

Терапевтические меры не приносили облегчения, болезнь принимала угрожающий характер. Встал вопрос об оперативном создании искусственного выхода - колостомы. К этому времени сестра Некрасова обратилась через знакомых в Вене к профессору Т.Бильроту, запросившему 15 тыс. прусских марок за операцию. Необходимая сумма была собрана, но Николай Алексеевич сомневался в целесообразности хирургического вмешательства.

12 апреля на квартире Некрасова Бильрот за 25 минут провел паллиативную, без удаления опухоли, операцию под эфирно-масочным наркозом с созданием колостомы. Дальнейшее лечение продолжили доктора Богдановский и Белоголовый. Через месяц Николай Алексеевич встал с постели и начал ходить по комнате, но боли в животе и поясничной области продолжались. «Любезный брат, - писала сестра Фёдору Алексеевичу, - послезавтра будет четыре недели как сделали операцию брату, до сих пор рана еще не зажила, два шва упорно держатся, а следовало бы им давно отойти. Местная болезнь, по-видимому, осталась в той же силе, только припадки изменили свой характер: теперь он вскрикивает буквально через каждые двадцать минут, боль продолжается недолго, но за то нет ему покоя ни днем, ни ночью».

Книгоиздатель А.Суворин так описывал страдания Некрасова: «Нервные боли он чувствовал во всем теле и постоянно должен был переменять положение. То он ходит, то прижимается в угол и стоит неподвижно, то упрется головою об стену, то ляжет и тут не может остановиться и нескольких минут в одном положении... Боли усиливаются, долго он терпит и выдерживает - есть всему пределы, и комната его оглашается криками и стонами... несчастный рвал на себе белье, схватывал себя за горло».

Приходится удивляться мощи некрасовского духа! В светлые минуты от болей он находил силы для творчества: закончил новую главу поэмы «Кому на Руси жить хорошо», продолжил работу над поэмой «Мать» и успел дважды позировать художнику И.Крамскому. Эти портреты экспонируются в Третьяковской галерее. В планах была поэма «Без роду, без племени» и «Сказка», «наподобие пушкинской».

Знаменитый цикл «Последние песни» вышел в журнале «Отечественные записки» 2 апреля 1877 г. В одной из них были такие строчки:

Нет! Не поможет мне аптека, Ни мудрость опытных врачей: Зачем же мучить человека? О небо! Смерть пошли скорей!.. Борюсь с мучительным недугом, Борюсь - до скрежета зубов... О, муза! Ты была мне другом, Приди на мой последний зов!..

Николая Алексеевича навестил Тургенев. На этом закончилась длительная неприязнь между ними. Посещал тяжело больного и Достоевский. Позже Фёдор Михайлович в дневнике запишет, что Некрасов является последним поэтом из «господ»...

Думая, что за городом будет лучше, 1 июля Некрасов переехал на дачу в район Черной речки, но не задержался и вернулся в Петербург. Болезнь прогрессировала. Чувствуя, что жить остается мало, Николай Алексеевич решил придать официальный статус отношениям со второй гражданской женой Фёклой Викторовой. Но на пути к задуманному встали формальности. Митрополит Исидор, сославшись на церковные правила, отказался совершить венчание на дому, но дал понять, что обряд могут совершить по-походному армейские священники.

Библиограф П.Ефремов вспоминал эту скорбную церемонию: «...Достали церковь-палатку, поместили ее в зале у Некрасова, и здесь же, поддерживая его за руки, обвели его три раза вокруг аналоя, уже полумертвого от страданий. Он был при этом босой и в одной рубашке». Высшее духовенство пыталось объявить венчание незаконным.

В декабре измученный болезнью поэт написал последнее стихотворение «О, муза! я у двери гроба!..»

Дни болезни потекли на счет. Усилились боли в спине, возникла лихорадка, отекли ноги, нагноилась прямая кишка. 14 декабря 1877 г. доктор Белоголовый записал: «...полный паралич правой половины тела», но сознание и речь оставались ясными. В последнем письме без адресата он написал: «Сим заявляю, что по крайней слабости здоровья ни принимать приходящих ко мне не могу, ни отвечать на письма, которые оставляются не прочитанными. Н.Некрасов».

За несколько дней до смерти Николай Алексеевич сказал Суворину: «Сколько я передумал за это время, боже мой, сколько передумал! Время много. Закрыты глаза. Полагают, что я сплю, а я думаю, думаю, пока боли не напомнят о себе. И о том думаю, что без меня будет... Вот глаза закроются... Устал. Заходите».

26 декабря больной подозвал к себе жену, сестру, сиделку и каждой сказал: «Прощайте», и 27 декабря (8 января 1878 г. по новому стилю) в 8 часов 30 минут навечно закрыл глаза.
Патологоанатом дал примерно такое заключение: распадающаяся раковая опухоль средней трети прямой кишки с прорастанием в крестец и мочевой пузырь. Гнойное расплавление параректальной клетчатки с выходом гноя через левое седалищное отверстие на бедро.

В некрологе, написанном А.Плещеевым, говорилось: «Для тех, кто посвятил себя поэтической деятельности, утрата эта особенно чувствительна, скажем больше -незаменима... Вообще это был человек сильного, выдающегося ума, и та же самая верность и ширина взгляда замечалась у него при оценке людей и фактов».

Похороны Николая Алексеевича Некрасова прошли 30 декабря и стали демонстрацией всенародной любви к поэту. Впереди процессии несли венки с надписями: «Некрасову - студенты», «Бессмертному певцу народной скорби», «От русских женщин», «Слава начальнику горя народного». Был венок и от учеников городского училища «Любимому учителю от детей», а венок с надписью «Борец за свободу» полиция изъяла. За гробом шли Салтыков-Щедрин, Достоевский, Плещеев, Панаев, Григорович, Микешин, Данилевский, Плеханов и др. Отпевание в церкви Новодевичьего монастыря провел профессор Петербургского университета священник Горчаков.

Достоевский произнес у могилы теплые слова: «Это было раненое сердце, раз на всю жизнь, и незакрывшаяся рана эта и была источником всей его поэзии, всей страстной до мучения любви этого человека ко всему, что страдает, от насилия, от жестокости необузданной воли, что гнетет нашу русскую женщину, нашего ребенка в русской семье, нашего простолюдина и горькой, так часто, доле его».

Узнав о смерти Некрасова, Тургенев написал в письме А.Топорову из Парижа 1 января 1878 г.: «...надо было ее ожидать - и даже удивительно, как он мог так долго бороться. Никогда не выйдет у меня из памяти его лицо, каким я его видел нынешней весною».

Валерий ПЕРЕДЕРИН.
Зеленоград.