Суицид как принцип жизни

Мартиролог японских литераторов-суицидентов всего за 100-летний период выглядит весьма впечатляюще. Вероятно, можно упрекнуть автора в некоторой тенденциозности выбора имен и судеб, но тот факт, что трое из наиболее известных европейцу японских литераторов - Р.Акутагава, Я.Кавабата и Ю.Мисима совершили суицид, неоспорим и в какой-то степени показателен.

Японский мартиролог

Китамура Тококу (1868-1894) -поэт и критик. Комплекс неполноценности, испытываемый перед европейской культурой, которая казалась ему вершиной, привел Китамуру к суициду. Иные причины (бедность, болезнь) носили для него менее существенный характер. Предлагал жене совершить синдзю (двойное самоубийство, «единство сердец»), но она отказалась. Попытался зарезаться кинжалом, но был спасен. Через полгода повесился.

Каваками Бидзан (1869-1908) - прозаик и поэт. Был склонен к интроверсии и мизантропии, много пил. Главный его роман «Скала Каннон» (1907) выстроен на многочисленных самоубийствах. Один из героев книги перерезает себе горло бритвой, так же впоследствии поступил и Каваками. Среди причин суицида - творческий кризис, бедность.

Фудзино Кохаку (Фудзино Си-гэру) (1871-1895) - поэт, драматург. Писал преимущественно хок-ку. Был крайне вспыльчив и раздражителен, часто говорил о смерти, неоднократно лечился в связи с депрессией. Однажды, когда он сидел в харчевне, началось землетрясение. Вначале Фудзино выбежал наружу, но затем вспомнил о своих суицидальных намерениях и возвратился под крышу. Уцелев в землетрясении, застрелился через два дня.

Арисима Такэо (1878-1923) -один из крупнейших японских прозаиков ХХ в. Совершил синдзю со своей любовницей, тоже литератором Акико Хатано, которая была одержима жаждой смерти и, видимо, подчинила своему влиянию писателя. Вместе с ней Арисима повесился в уединенном домике среди гор.

Номура Вайхан (Номура Дзэмбэй) (1884-1921) - философ. Читая курс «философии любви» в консерватории, влюбился в студентку. С женой Номура развестись не мог, поэтому выходом из ситуации для него стало синдзю: философ и его возлюбленная утопились.

Икута Сюнгэцу (1892-1930) -поэт, прозаик, переводчик. Всегда испытывал интерес к литераторам-самоубийцам, в его книгах изложена концепция добровольного ухода из жизни. Сложные отношения с женой и любовницами, нервно-психическое истощение стали основными причинами его суицида. Главный герой романа Икуты «Слияние душ» топится в озере. Сам писатель бросился в море с корабля.

Макино Синъити (1896-1936) -прозаик. Писал преимущественно автобиографическую прозу. Алкоголик и неврастеник, Макино жил уединенно. Бедность, семейные дрязги, творческий кризис стали причиной суицида: повесился в чулане.

Кубо Сакаэ (1901-1958) - прозаик и драматург. Был психически нездоров и часто лечился в психоневрологических клиниках. Попытки суицида совершал много раз. Повесился в больничной палате.

Хасуда Дзэммэй (1904-1945) -поэт. Националистически настроенный патриот, Хасуда не смог принять поражение Японии в войне. Застрелил командира-полковника, прочитавшего приказ о капитуляции, после чего застрелился сам. «В наш век нужно умирать молодым. Молодая смерть - вот в чем суть японской культуры», - написал он.

Хара Тамики (1905-1951) - поэт и прозаик. Вел богемный образ жизни. Первую попытку самоубийства совершил после неудачной любви. В 1944 г. умерла его жена, после чего Хара сказал, что напишет еще одну книгу стихов, а потом умрет. Став очевидцем Хиросимской трагедии, счел необходимым сначала написать об этом. Бросился под поезд. Кано Асихэй (Тамаи Кацунори) (1906-1960) - прозаик. Получил прозвище «японский Хемингуэй». За 20 лет написал около 200 книг. Такое напряжение подорвало его физические силы, Кано начал болеть. Отравился таблетками. В посмертной записке написал: «Умираю. Может, я и не Акутагава, но мне тоже не дает жить ощущение невыразимой тревоги».

Кавабата Ясунари (1909-1972) - прозаик, лауреат Нобелевской премии. В последние годы жизни находился в депрессии, страдал от бессонницы. Тяжелым потрясением для него стало самоубийство Мисимы, ученика и друга. Отравился газом.

Дадзай Осаму (Цусима Сюдзи) (1909-1948) - классик японской литературы. Вел богемный образ жизни, много пил, принимал психотропные препараты. Его роман «Утрата человеческого звания» во многом автобиографичен. Попытку суицида совершал пять раз. Сначала - под влиянием поступка Акутагавы; затем пытался совершить синдзю; в следующий раз - после неудачной попытки устроиться на работу - оборвалась веревка; в четвертый раз - снова синдзю. «Удачный» суицид вновь был совместным - синдзю: напившись, утопился со своей любовницей в баке с дождевой водой.

Танака Хидэмицу (1912-1949)- прозаик. Злоупотреблял алкоголем, сильнодействующими препаратами. Учителем считал О.Дзадзая, хотя его самоубийство назвал «идиотским поступком несчастного малодушного кретина». Но через несколько месяцев ударил ножом свою сожительницу и попытался покончить с собой. После лечения в психиатрической больнице возвратился к прежнему образу жизни. Суицид совершил на могиле сэнсэя: сначала выпил, а затем, приняв 300 таблеток снотворного, перерезал вены.

Кобаяси Миёко (1917-1973) -прозаик. Заболев проказой, лечилась в лепрозории, отравилась таблетками. Тело ее было обнаружено только через две недели.

Като Митио (1918-1953) - драматург. Участвовал в войне на Тихом океане, что существенно повлияло на его мировоззрение. Стечение достаточно обыденных обстоятельств (семейные неурядицы, провал пьесы) привело к самоповешению. В посмертной записке написал: «Меня мучает ужасная мысль, что каждый день надо писать и писать».

Арима Ёритика (1918-1980) -автор остросюжетных романов, за которые получил несколько премий. Был тренером бейсбольной команды. Чрезмерное напряжение (он писал по 800 страниц в месяц) подорвало его психическое здоровье. Арима страдал тяжелой формой бессонницы и находился в медикаментозной зависимости. После самоубийства близкого друга, Ясунари Кавабаты, впал в депрессию и попытался отравиться газом, но был спасен, однако остался инвалидом, разучившись читать и писать, не мог разговаривать.

Мураками Итиро (1920-1975) -поэт, прозаик, эссеист. Некоторое время находился под влиянием С.Кубо. Во время попытки путча Мисимы попытался прорваться к нему за оцепление, но не смог. Нервно-психическое расстройство, которым страдал Мураками, стало одной из причин суицида: пронзил горло самурайским мечом.

Хаттори Тацу (1922-1956) - литературный критик. Причины суицида - творческий кризис, бедность, личная драма. Написал «Последний дневник» и 9 писем, в которых изложил причины своего самоубийства и его способ. Умер в горах, приняв большую дозу снотворного. «Буду подниматься, сколько хватит сил, а потом замерзну», - из посмертной записки. Тело Хаттори было найдено через полгода.

Кусака Ёко (1931-1952) - прозаик. Была экзальтированной особой, постоянно говорящей о самоубийстве. Причина суицида - несчастная любовь. Бросилась под поезд. За месяц до смерти написала: «Послушав Четвертую симфонию Брамса, решила, что Кусака Ёко больше жить не будет».

Это Дзюн (Эгасира Ацуо) (1933-1999) - прозаик, литературный критик. Был в Японии одним из наиболее заметных и влиятельных авторов последней трети ХХ в. В течение пяти лет возглавлял японскую писательскую ассоциацию. По убеждениям был крайним консерватором. Смерть его жены и собственное тяжелое заболевание стали причиной суицида писателя. Это Дзюн вскрыл вены через 8 месяцев после смерти жены, оставив несколько писем с объяснением причин своего поступка.

Ока Синдзи (1962-1975) - поэт, чей сборник стихов «Мне 12 лет» вышел уже посмертно. Он спрыгнул с крыши, разбившись насмерть. Из любопытства - желая узнать, что там...

«Сакуре подобны я и ты....»

Японская литература (и вся японская культура) в качестве одного из базисных своих лейтмотивов использует мысль о бренности и недолговечности всего сущего. Воплощением этой эстетики являются цветы сакуры, облетающие после короткого, но изысканного цветения, которым традиционно любуются все японцы. Затем опавшие за ночь лепестки сметают, и мелькнувшая красота цветущей вишни остается до следующего года только в памяти свидетелей. Цветок сакуры живет недолго, но прекрасно, и эти характеристики исподволь экстраполируются в японской культуре на человеческую жизнь:

«Вот один лепесток
закружился, подхваченный
ветром,
и еще, и еще...» (Рансэцу);
«Малыш на качелях -
как он крепко в ручке зажал
ветвь цветущей вишни!..»
(Исса);

«Уходит весна.
Сквозь щели в соседнем заборе
Цветы белеют...» (Бусон).

«Сакуре подобны я и ты.
Расцвели на ветке и опали.
Не живут до осени цветы.
Мы с тобою оба это знали», - так звучит марш военных летчиков Японии времен Второй мировой войны... В словосочетании «недолгое цветение сакуры» скрывается важный момент спокойного отношения японцев к длительности прожитых ими лет. Может быть, именно поэтому средняя продол- жительность жизни японцев так высока?

Эфемерность земного бытия, отношение к нему как к чему-то преходящему и мимолетному во многом определяет содержание всей японской культуры. Краткость японских хокку (три строки) и танка (пять строк) не только подчеркивает самоценность и важность каждого мига, но и констатирует умение в кратком объеме достичь выдающегося эффекта. Три строки хокку, которые следует написать и произнести так, чтобы успеть запечатлеть мимолетное и сиюминутное, скоропреходящее явление, пока оно не миновало, становятся вербальной эмблемой, экстрактом этнического бытия. В них умещается так много: и описание события, и индивидуальная эмоция, и глубокая психология, и удивительное умение передать свои ощущение читателю... И все эти характеристики вполне применимы к человеческой жизни. (Фауст у Гёте не знал, как остановить мгновенье, ему следовало бы обратиться не к Мефистофелю, а к великому японскому поэту Мацуо Басё.)

Помимо лапидарности стихотворного искусства в Японии существует несколько эстетических культов, возводящих в ранг совершенного мимолетные, краткие, быстро преходящие явления природы, не считающие долговечность объекта важным достоинством: хаками - «созерцание цветов»; цуки-ми - «созерцание луны»; юкими -«созерцание снега».

Не ищите патологию там, где ее нет

Может быть, отношение к смерти внутри японской культуры еще и потому заметно отличается от европейского, что японец постоянно помнит о смерти, не закрывая глаза на тот непреложный факт, что любая жизнь заканчивается смертью, и последняя, таким образом, не становится для него сюрпризом, неожиданностью. Более того, смерть для японца не отделяется непроходимой границей от жизни, становясь не чем-то особенным, качественно иным, но (парадокс для европейца!) равноценной частью жизни, ее финалом. И если смерть - часть жизни, то и суицид для японца - волевой акт человека, подобный тому, какие мы совершаем на протяжении жизни постоянно. Здесь нет европейского табу на самостоятельную смерть в результате суицида, потому что она находится в распоряжении каждого человека, будучи, по сути, одним из проявлений его жизни. Г.Чхартишвили в книге «Писатель и самоубийство» пишет о том, как в детских сочинениях на тему «Кем я хочу стать» его поразил тот факт, что практически все японские дети в финале так или иначе сказали о собственной смерти - при тех или иных обстоятельствах, не закрывая глаза на принципиальную недолговечность человека, говоря об этом спокойно и без страха.

Драматическим (для европейца) флером непреложной смерти проникнуто всё бытие японцев. Даже обыкновенное «извините» («сумимасэн») с японского языка переводится буквально как «мне нет прощения», и эта коннотация все-таки стоит гораздо ближе к суициду, чем наше «простите», лишенное такого драматизма. При этом слово «сумимасэн» порой произносится в Японии даже в качестве возгласа, призванного привлечь к себе внимание, например в магазине. Слова «мне нет прощения» звучат в Японии слишком часто, на взгляд европейца. Уходящему на войну сыну японская мать говорит не «возвращайся с победой!», но «умри как герой!» Народная японская поговорка гласит: «Если смерть нипочем - всего добьешься». Самураю полагалось «Проснувшись утром, думать о смерти», ибо «Путь самурая обретается в смерти»... Разнообразие японских слов для обозначения различных суицидов удивляет многообразием оттенков и смыслов: синдзю - о нем уже говорилось (разновидностью синдзю является «икка-синдзю» - самоубийство всей семьи); «канси» - «смерть по убеждению»; «ин-сэки-дзисацу» - из-за осознания ответственности за произошедшее; «дзюнси» - «смерть вслед»...

И совсем не случайно столь спокойно относятся изобретатели игрушки «тамагочи» к тому, что плохо обихоженный электронный организм умирает - как же иначе! В то же время эта игрушка вызвала ряд депрессивных реакций у европейских детей.

Сложный феномен суицида, лежащий на грани этики, религии, культуры, этнографии, психиатрии, заставляет в очередной раз задуматься о психиатрической диагностике, которая, будучи сведенной к общему знаменателю формальных симптомов, может оказаться в ложном положении, находя патологию там, где ее нет. Если многовековые этнические традиции и обычаи любой страны, любого этноса оказываются в противоречии с Международной классификацией болезней, которой сравнительно немного лет, то, видимо, не стоит сразу же кроить по шаблону МКБ любое непонятное явление чужой экзотической культуры, выделяя симптомы и синдромы там, где их, собственно говоря, и нет.

Процент самоубийств в Японии уже на протяжении многих лет весьма постоянен: число современных суицидов примерно совпадает с показателями 130-летней давности (1882) и составляет 17-18 самоубийств на 100 тыс. населения. Амплитуда колебаний этого показателя, разумеется, зависит от социальных обстоятельств (в 50-е годы прошло века доля Японии в статистике самоубийств планеты составляла 8%, при том что численность страны - только 3%).

Игорь ЯКУШЕВ,
доцент Северного государственного
медицинского университета.
Архангельск.