Компас композитора

Отцу Н.А.Римского-Корсакова к моменту рождения будущего композитора было почти 60 лет. Эта разница в возрасте, номинально оставаясь прежней, становилась всё более высоким психологическим барьером между отцом, родившимся в XVIII веке и заставшим еще правление Екатерины II, и сыном. Зато отношения между мальчиком и матерью всегда были очень близкими и глубокими, прочными и трепетными.

С деликатной психикой

В детстве Римский-Корсаков был нервным ребенком, чувствительным к диссонансам жизни и реагирующим плачем и катанием по полу почти на любое яркое событие или явление. Это неудивительно: человек, обладающий столь редким (хотя и не уникальным) синестетическим свойством - слышать музыку в цвете, соотносить определенную тональность с конкретным колоритом, не мог не иметь еще и хрупкой, деликатной психики. В детстве будущий композитор сильно заикался, но его мать, интуитивно найдя один из возможных терапевтических подходов, приучила его говорить неторопливо, плавно, произнося звуки слегка нараспев. Постепенно он сумел избавиться от заикания: система его взаимодействия с матерью сработала эффективно.

Психологическая связь между ребенком и его родителями (в данном случае - между сыном и матерью) неизменно становится для него важнейшим фактором, структурирующим окружающий мир: всё то, что происходит вокруг, ребенок пропускает через призму этих взаимоотношений, поверяя ею все важные события своей жизни. Мать стала для будущего композитора (и офицера флота) путеводной звездой или компасом, той системой координат, в масштабе которой соотносились и сопоставлялись все поступки, мысли, эмоции окружающих и самого Римского-Корсакова. Став композитором, он обрел в своей матери и внимательного слушателя, и доброжелательного критика, чье мнение было для него одним из главнейших. Эмоционально-психологическая система взаимной соотнесенности друг с другом всё более закрепляла связь между двумя элементами этой конструкции: Н.Римским-Корсаковым и его матерью.

В 1890 г. мать Римского-Корсакова умерла. В этот же период умерли двое его детей. Система, на которой базировалось всё мироздание композитора, рухнула в один момент. Он оказался перед насущной необходимостью заново структурировать свою жизнь и Вселенную. И теперь ему было не до сочинительства: он должен был переосмыслить жизнь, создав новую конструкцию, которая могла бы функционировать оптимально и эффективно, а сам он мог бы жить вне безысходной депрессии.

Римский-Корсаков начал читать философские труды - в поисках новой жизненной концепции и опоры, которая могла бы стать краеугольным камнем его нового мировоззрения, так резко изменившегося уже в зрелом возрасте. Нет ничего удивительного в том, что он сосредоточился на философии позитивизма, которая оформилась в 1830-е годы и обрела большую популярность в Европе в течение нескольких последующих десятилетий.

Программа этого философского учения базировалась на том, что любое подлинное («позитивное») знание может быть получено лишь в результате существования отдельных наук и их синтетических объединений, а сама философия как наука не имеет права на существование. Создатель позитивизма О.Конт провозгласил разрыв с прежней «метафизической» традицией, полагая, что ни одна наука более не нуждается в какой-либо философии, стоящей над нею. Французский мыслитель определил свое учение как некую линию, проходящую между мистицизмом и эмпиризмом. Роль и функция той дисциплины, которую следовало, по Конту, называть философией, сводилась к общим выводам, вытекающим из естественных и общественных наук, их уже свершившихся результатов и реализованных достижений. Метафизика же, к которой Конт относил, например, попытки философского постижения причин и сущностей, должна были быть совсем удалена из области научного познания.

В облике чиновника

Метафизическая отвлеченность традиционной классической философии на некоторое время стала малоактуальной. За относительно короткий срок человечеству слишком многое стало известно - от открытого М.Фарадеем явления электромагнитной индукции (1831) до разработки Л.Пастером вакцины против бешенства (1885); от изобретения электрического звонка Дж. Генри (1831) до создания граммофона Э.Берлинером (1887)...

В подростковой психиатрии есть понятие «метафизическая интоксикация». Этот клинический феномен возникает у некоторых молодых людей, покинувших наивное детство и стоящих на пороге совсем иной, нежели им представлялось прежде, жизни. В поисках ответов на свои вопросы они иногда слишком интенсивно, наспех принимаются читать (глотать) философские труды, в течение недель или месяцев втискивая в голову то, что следовало бы строить годами. Огромные объемы сложной и непривычной информации оказываются при этом непереваренными; громоздкие философские конструкции укладываются второпях - только бы поскорее впихнуть. И интеллектуальная отрава теми средствами, которые следовало бы принимать в гомеопатических дозах - тщательно обдумывая каждый тезис, иногда становится пусковым моментом психического расстройства. Метафизическая интоксикация оказывается стартом и одним из первых проявлений юношеской шизофрении: интеллект подростка, не готовый перерабатывать такую информацию столь интенсивно (как и происходит в подобных случаях), дает системный сбой, и психика терпит крах.

Римскому-Корсакову было уже 46 лет, и это был вполне опытный и зрелый человек, проведший в морских походах несколько лет. Возможно, именно поэтому так интенсивно поглощаемые им труды европейских мыслителей в итоге не сказались на его психике столь роковым образом. Метафизическая интоксикация только постучалась в его двери и ушла. Но стучалась она к Римскому-Кор-сакову на протяжении четырех лет. «В 1891 году возникает у Корсакова состояние нервного возбуждения, искавшее выхода в лихорадочной работе мысли. Он начинает писать книгу с необъятно расплывчатым содержанием... Набросав некоторые разделы, композитор обратил свое беспокойное внимание к темам философским, принялся за чтение «Истории философии» Дж. Льюиса, а потом и трудов Спенсера, Спинозы, торопливо занося на поля книг свои соображения, уже не умея остановить всё ускоряющийся ход испортившихся часов. Появились навязчивые мысли о религии, о примирении с Балакиревым - признаки переутомления психики. Забывчивость и рассеянность порой доходили до мучительной остроты. Доктора настойчиво рекомендовали отдых», -писал современник.

Суховатая философия позитивизма оказалась для Римского-Корса-кова тем наглухо застегнутым сюртуком, в котором он чаще всего изображен на живописных и фотографических портретах и из-за которого теперь порой выглядит на них скорее чиновником или ученым, нежели композитором. Это строгое одеяние позволяло сохранять видимость логичной упорядоченности и респектабельной целесообразности, тогда как под его сукном бурлила «лихорадочная работа мысли» и «расплывчатое содержание» трактата, над которым композитор неустанно работал несколько лет.

В течение этого времени он не сочинял музыку, занимаясь преимущественно своим трактатом, редактированием прежних произведений или написанием статей. Однако спустя некоторое время (почти четыре года!) он вернулся к композиторству, параллельно занимаясь оркестровкой оперы Мусоргского «Борис Годунов». Такая обработка стихийно-масштабного, но не слишком причесанного (с точки зрения Римского-Корсакова) произведения Модеста Петровича оказалась для самого композитора важным терапевтическим подспорьем: он приводил в порядок не только чужие идеи, пересказывая их, быть может, чересчур по-своему, но одновременно укладывал в порядок, по ранжиру и собственные эмоции и мысли. Новая оркестровка произведений Мусоргского стала для маэстро чем-то вроде конфуцианских тезисов, требующих неизменного соблюдения правил и традиций: следовало привести в соответствие с музыкальной теорией то, что было (как казалось Римскому-Корсакову) несколько разбросанным и хаотичным, то, что иногда было написано поперек тогдашних музыкальных канонов. Николай Андреевич сделал вполне легитимную, по всем правилам оркестровку оперы Мусоргского, восстанавливая свой мир, реставрируя свою систему. Подобными оркестровками композитор занимался и прежде, и впоследствии, оркестровав почти всё творчество Мусоргского и значительную часть наследия А.Бородина. Упорядочивая чужие партитуры (разумеется, мнения по поводу этих оркестровок не могут быть однозначными), Римский-Корсаков приводил в порядок и собственную психику, разобранную на части после череды трагедий, случившихся в его жизни. Знаменательным кажется создание композитором оперы «Моцарт и Сальери», написанной вскоре после оркестровки им оперы «Борис Годунов». Впрочем, наверное, не следует слишком углубляться в параллели сопоставления: Моцарт - Мусоргский (композиторы писавшие не только по канонам, но и сами создававшие их); и Сальери - Римский-Корсаков (пуристы музыкальных правил и законов); хотя, например, в фильме М.Формана «Амадеус» именно подобная линия является кульминацией киноленты: сухой технарь («позитивист») Сальери дописывает «Lacrimosa» из моцартовского «Реквиема», сумев прикоснуться к Вечности, став на миг гениальным композитором благодаря мощному творческому импульсу музыки подлинного гения.

К национальным корням

Расколотая система мироздания Римского-Корсакова восстанавливалась медленно. И новым опорным камнем для композитора стал русский национальный фольклор, в котором он отыскал структурирующие психику человека национальные архетипы (конечно, не называя их таким образом). Древние базисные понятия, вбиравшие в себя многозначные и вечные смыслы, стали для Римского-Корсакова психологической опорой, позволившей ему преодолеть отраву метафизической интоксикации и боль депрессии. Ему и прежде была интересна тема фольклора - его всеобъемлющее содержание и высокий смысл, раскрывающийся исподволь, а то и навсегда остающийся загадкой, но тем не менее дающий человеку какую-то тайну, без которой его жизнь кажется выхолощенной и скудной.

Композитор написал к тому времени оперу «Псковитянка» (1873), с ее столь давними историческими реалиями, что они казались героическим фольклором; оперу «Майская ночь» (1880), с ее языческой мистикой, трансформированной Гоголем; оперу «Снегурочка» (1882), с ее языческими мотивами, стилизованными Островским...

И теперь, пройдя через становление тезиса - внутри той системы, которая возникла между ним и его матерью, и собственное творчество, с самого начала ориентированное на русский фольклор; через антитезис - крах этой системы и философию западноеропейского позитивизма, композитор снова вернулся к фольклору, но уже философски осмысленному им, осуществив таким образом синтез. Не случайно либретто ко многим своим операм он писал теперь сам, считая необходимым лично проникать в мистику национальных архетипов. (Кстати сказать, так же поступал и Р.Вагнер, мысливший сходным образом - на основе древнегерманского фольклора, и портрет этого композитора не случайно висел у Римского-Кор-сакова над столом.) Застегнутый сюртук композитора соблюдал видимость внешней рациональности Римского-Корсакова, тогда как из-под этой скучно-официальной одежды совершенно неожиданно выбивались протуберанцы интуитивного озарения и постижения почти иррациональных смыслов. Персонажи и образы его произведений были теми самыми структурирующими комплексами, которые воссоздавали для композитора новую и устойчивую систему его бытия.

И одними из главных в его творчестве стали женские фольклорные или исторические (но уж настолько исторические, что почти уже и фольклорные) образы. «Ночь перед рождеством» (1894-1895), опера-былина «Садко» (1893-1896), «Боярыня Вера Шелога» (1898), «Псковитянка» (1898), «Царская невеста» (1898), «Сказка о царе Салтане» (1899-1900), «Сказание о невидимом граде Китеже и прекрасной деве Фев-ронии» (1902-1904), «Золотой петушок» (1906-1907)... Женские образы-персонажи этих опер имеют ар-хетипические характеристики, воплощая не столько индивидуальность и характер, сколько идею-функцию, которую определил им композитор: от мистически инфернальной Шемаханской царицы и вредной бабы Бабарихи до героической Марфы. Именно женщина - дева Феврония в одной из последних опер Римского-Корсакова является воплощением света, радости и надежды.

В своих операх Римский-Корсаков неожиданно оказался одним из первых русских философов, сравнивших Россию с женщиной, постигших ее женскую природу, как, например, Н.Бердяев, писавший: «Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия - земля покорная, женственная. Пассивная рецептивная женственность в отношении к государственной власти так характерна для русского народа и для русской истории», или В. Розанов, так много и разнообразно говоривший об этом: «...от этих... баб (речь идет о картине Ф.Малявина «Бабы») пойдет потом вся Русь...» или «...русские, так страстно отдаваясь чужому, сохраняют в самой «отдаче» свое «женственное я».

В связи с историей и приоритетами жизни Римского-Корсакова вспоминается еще одна известная личность из ХIX века, тоже, очевидно, тяготевшая к философии позитивизма. Это Иван Фёдорович Карамазов, получивший естественно-научное образование. Персонаж романа Достоевского отвечает на вопросы о Боге и загробной жизни в точности так же, как и Римский-Корсаков. Стравинский вспоминал о композиторе в «постпозитивистский» период его жизни: «Его разум был закрыт для какой бы то ни было религиозной или метафизической идеи... Помню, кто-то завел за столом разговор о воскресении из мертвых, и Римский нарисовал на скатерти ноль, сказав: «После смерти ничего нет, смерть это конец».

Иван Карамазов - единственный из четырех братьев, увидевший черта, то есть натурально сошедший с ума, подобно О.Конту: их не защитила от безумия философия позитивизма. И это не единственная важная черта сходства между ними: мать Карамазова умерла, когда Ивану было 6 или 7 лет, и она, со своими «страшными истерическими припадками» и «временами даже терявшая рассудок», не смогла стать для него тем важнейшим звеном системы, каким оказалась мать Римско-го-Корсакова для своего ребенка. Мать Конта тоже была «...психопатической особой, впадавшей в мистицизм, доходивший до крайностей мракобесия». Быть может, именно оттого так (сравнительно) легко рухнула психика одного из героев Достоевского и французского философа, что у них не было столь же прочной системы, как у Римского-Корса-кова, и восстанавливать ни Ивану Карамазову, ни Огюсту Конту было, по сути, нечего. Возможно, что только из-за того, что мать стала для него прочной и надежной опорой, психика русского композитора, несмотря на 4-летний период хождения по самой грани между нормой и безумием, в итоге осталась цела.

Архетипические женские образы, многократно описанные и обдуманные Римским-Корсаковым в его операх, стали для композитора тем восстановленным узлом рухнувшей было в 1890 г. - со смертью его матери - системы. Но маэстро сумел восстановить для себя иную, более прочную конструкцию. Его интуитивная аутопсихотерапия, использовавшая в качестве базисной опоры национальные женские архетипы, оказалась эффективной: он возвратился к музыкальному творчеству, его оставили депрессия и метафизическая отрава. Римский-Корсаков осуществил ресинтез своей личности и психики на базе вековечной системы национальных традиций, а его наглухо застегнутый сюртук и декларации о том, что «после смерти ничего нет», не стали препятствием для неосознанного постижения иррациональных с точки зрения позитивизма идей, легитимизированных К.Г.Юнгом в ХХ в.

Игорь ЯКУШЕВ,
доцент Северного государственного
медицинского университета.
Архангельск.