Николай ЛАРИНСКИЙ: История медицины украшает мою жизнь

В моих руках – недавно изданный в Рязани фолиант Н.Е.Ларинского и В.И.Абросимова «История физикальной диагностики в биографиях, портретах и фактах». Книга читается как увлекательный роман. На 400 страницах внимательно прослеживается интригующая многовековая история появления, развития и совершенствования методов физической диагностики заболеваний, прежде всего перкуссии, аускультации и пальпации, очерчены портреты выдающихся клиницистов Европы и США, рассказано, как шло внедрение этих методов на российской земле.

О многотрудном становлении искусства врачевания – наша беседа с автором монографии, главным врачом санатория «Солотча», кандидатом медицинских наук Николаем Ларинским.

– Николай Евгеньевич, как случилось, что врач увлёкся историей медицины?

– Я родился в семье архитектора и учительницы. Но у нас отчётливо прослеживалась медицинская линия: в Боткинской больнице работал родной дядя, врачом стала старшая сестра. Ещё школьником штудировал её учебники.

А в историю завлекала рязанская природа, Мещерская сторона. Под этими деревами ходили Константин Паустовский, Аркадий Гайдар, Ариадна Эфрон. Здесь сочинял свой «Матрёнин двор» Александр Солженицын. Недалеко от места, где тружусь, на поезде узкоколейки уезжал учиться в Спас-Клепики Сергей Есенин...

После окончания в 1978 г. Рязанского медицинского института меня ждала интернатура в Казани, поработал в Муроме, потом вернулся на родину, в аспирантуру. Уже 20 лет работаю в местных санаториях. Невольно «пропитался» историей медицины, она, можно сказать, украшает мою жизнь. В то же время всё острее понимаю, как мало, незаслуженно мало знаем мы о поучительном прошлом нашей медицины. Это побудило заняться её изучением и популяризацией. Сегодня в моём активе около 400 газетно-журнальных публикаций, более 120 телепередач, книги.

– Наверное, этому способствовали и педагоги?..

– Разумеется. Среди них были яркие личности. Тепло вспоминаю встречи с профессорами – заслуженным врачом РФ Анатолием Луняковым, философом Владимиром Ерохиным. Один привил интерес к изучению внутренних болезней физикальными, ручными средствами диагностики, другой – к философии. Как сейчас вижу А.Лунякова при обходе. Осматривая пациента, он забывал обо всём. Мог услышать при выстукивании признаки крошечного ателектаза – спадения лёгочной ткани. Его диагноз потом подтверждала томография... Горжусь тем, что он считал меня одним из своих лучших учеников.

Благодарен судьбе за «пересечения» с такими удивительными фигурами, как академики Е.Тареев, И.Збарский, казанский профессор Л.Рахлин и другие.

– Каким качествам должен, на ваш взгляд, отвечать российский историк?

– Российский историк медицины призван быть не только летописцем, объективным, без назидательности, но и разбираться в особенностях, тонких нюансах профессии, представлять историческую эпоху и состояние медицины того времени. Российские реалии нередко оказывались гораздо тяжелее, чем в зарубежных странах. Анализируя их, я как-то написал статью «Апломбы и афронты лейб-медиков». Стать доктором Гаазом было дано далеко не каждому. У некоторых это выглядело явно нарочито...

Я собираю материалы о писателе Варламе Шаламове. Трагическая судьба. 17 лет отсидел в лагере. История его болезни очень интересна с медицинской точки зрения. У него было редчайшее сочетание двух болезней – синдрома Меньера и сенильной хореи, проявляющейся судорогами без потери сознания. Схожим недугом страдал Салтыков-Щедрин... Шаламов годами принимал тяжёлые снотворные. И в итоге закончил жизнь в психиатрическом интернате. Знаю имена врачей, которые его лечили. Тяжёлый случай, но многое объясняет. И здесь историку надо быть очень бережным...

– Работу врача сравнивают с работой следователя...

– Болезнь – это преступник. Жертва – больной. Историк – следователь, уподобившийся Шерлоку Холмсу. Замечательный терапевт М.Кончаловский сравнивал болезнь с кинофильмом: в зависимости от того, с какого момента врач видит его, настолько он в силах разобраться в недуге...

Медицина – и наука, и искусство одновременно. Искусство диагностики исторически развивалось раньше. Ведь врачи получили на вооружение рентгеновский аппарат, кардиограф, не говоря уже о нынешних томографах.
 
Вспомним. Немецкий хирург Теодор Бильрот сделал сложную операцию поэту Н.Некрасову: вывел толстую кишку на спину (тогда не оперировали через брюшину). У поэта был запущенный рак. Операция продлила ему жизнь, но умер он от синдрома ДВС, который сейчас поддаётся лечению.

Блестящее мастерство демонстрировали наши хирурги Н.Пирогов, Н.Склифосовский. Однако их возможности были не беспредельны: медики не знали антисептиков, наркоза...

История отечественной медицины хранит удивительные страницы. Взять хотя бы жизнь знаменитого питерского военно-полевого хирурга В.Оппеля. У него был обнаружен рак верхней челюсти. Предвидя, что её удалят вместе с глазом, врач стал оперировать, закрывая этот глаз повязкой. Заранее тренируясь, чтобы суметь работать в новом состоянии... И хотя его оперировал знаменитый онколог Н.Петров, спасти коллегу не удалось.

Случались и нелепые курьёзы. Николая Островского оперировали в клинике факультетской хирургии, руководимой Н.Н.Бурденко, и забыли убрать тампон. Произошло нагноение. Начинающий писатель едва не погиб.

...В то же время публикации об известных медиках нередко напоминают юбилейные материалы. Сплошь хрестоматийный глянец. Отсюда и «белые страницы». Почему Н.Пирогов ушёл из медицины в 46 лет? Почему С.Боткин создал свою школу – более 80 учеников, а у Н.Пирогова такой школы нет?.. Строго говоря, у нас нет академических биографий этих замечательных врачей. Хорошо бы не повторять, да ещё тенденциозно, известные факты, а создать серию «ЖЗЛ в медицине»! Вот на Западе об известных медиках изданы солидные труды, их помнят. В 2005 г. французы назвали новый корабль «Лаэннек», в честь талантливого патолога Р.Лаэннека.
 
В Рязани три улицы носят имена врачей – ул. Семашко, ул. Никулина, ул. Баженова. Однако редкий прохожий скажет, что это за люди. А ведь тот же Баженов был крупным психиатром, учеником известного Корсакова, основал здесь губернскую психиатрическую больницу. Его перу принадлежат интересные медицинские очерки, в частности, об истории болезни Гоголя.

Кстати, удел рядового российского врача всегда был несладок. Земский врач начала ХХ века в Рязанской губернии получал около 120 руб. Вроде бы немало. Но жить было тяжело: большие семьи, жёны не работали, в Рязани съёмная квартира обходилась в 3600 руб. в год... Как правило, врачи подолгу не задерживались на одном месте. Ещё большая текучесть была среди фельдшеров, акушерок.

Думаю, что наша историческая недобропамятность несёт в себе большой урон для общественного самосознания.

– А что можно сказать об истории физикальной диагностики?

– История её становления охватывает ХVII-ХIХ вв. Кстати, первая модель стетоскопа для исследования болезней лёгких была предложена французом Р.Лаэннеком. Его революционное открытие, преобразившее медицину, оценили довольно быстро врачи Великобритании, Франции, Германии, других стран. Объективные диагностические методы стали применять не только в терапии, но и в клинике нервных болезней, педиатрии, хирургии и т.д.

Изобретение француза взяли на вооружение не только такие светила, как С.Боткин, Э.Эйхвальд, Н.Виноградов, В.Образцов, но и другие, менее известные российские доктора. В книге мы прослеживаем на многочисленных, зачастую малоизвестных фактах внедрение у нас в стране физикальной диагностики.

– Вашей «слабостью» являются стетоскопы, любимым физикальным методом – аускультация. Расскажите читателям о своей необычной коллекции медицинских инструментов.

– Будучи студентом, услышал от педагога: «У врача должен быть достойный стетоскоп».

Моим первым таким инструментом стал приобретённый в 1974 г. продукт завода «Красногвардеец» – тяжеленный, несуразный в работе. А потом увидел у одного из казанских профессоров японский стетоскоп из колокольной бронзы, хромированный. Перечертил, и знакомый мастер повторил его по моей просьбе. Сегодня у меня около 40 самых различных приборов. Я помню историю каждого приобретения, хотя прошли десятки лет.

Когда-то «прорывом» казались польские изделия со слипавшимися со временем трубками. Потом появился прибор, сконструированный известным советским терапевтом академиком Б.Вотчалом. Но вскоре проявились его конструктивные недостатки, вызывающие искажения выслушиваемых звуков.

Коллекцию пополнили простенький, но неплохой стетоскоп немецкой фирмы, затем американский «Bekton&Dikinson», таиландская модель Раппопорта... У меня хранятся инструменты, изготовленные из текстолита, титана, нержавейки, эбонита, дерева. По определению не может быть качественным стетоскоп из алюминия (только инструменты для медсестёр и для измерения артериального давления). Казалось бы, оптимальный вариант – дерево. Но изделия необходимо постоянно обрабатывать, а дерево очень страдает от спирта. Поэтому специалисты предпочитают нержавеющую сталь.

Стетоскоп – символ врачебной профессии. Доктор на экране обязательно предстаёт с этим инструментом. Не обходится без казусов. Нашего известного академика как-то сфотографировали с дешёвой – «сестринской» моделью стетоскопа...

Знаком по Интернету с коллекционером, у которого более 130 стетоскопов. Недавно на аукционе в Париже был продан деревянный инструмент, созданный самим Лаэннеком.

– Ваш девиз по жизни?

– Не комплексовать по мелочам. И ещё. Во всём, что происходит с тобой, винить только себя. Не пытаясь переложить вину за это на кого-то из близких.

Беседу вёл
Михаил ГЛУХОВСКИЙ,
спец. корр. «МГ».
Рязань.