Русский след итальянского маэстро

1924 г., Милан. Приближался «праздник» - День Империи. Фашистская партия власти решила торжественно отметить этот день и воздать почести Муссолини, который приехал в Милан. А потому дирекция «Ла Скала» сочла своим долгом пригласить дуче почтить своим присутствием спектакль «Мадам Баттерфляй».

Муссолини ответил, что примет приглашение лишь в том случае, если перед спектаклем будет исполнен фашистский гимн «Джова-нецца». Узнав о требовании политического властелина, музыкальный властелин Артуро Тосканини предъявил дирекции «Ла Скала» краткий ультиматум: либо «Мадам Баттерфляй» будет исполнена без фашистского гимна, либо оперой будет дирижировать другой дирижер. В итоге миланцы в тот вечер наслаждались музыкой Пуччини, а Муссолини был вынужден остаться дома. Так музыкальный властелин Тосканини, вооруженный музыкой Пуччини, победил Муссолини, властелина политического.

После спектакля «Мадам Баттерфляй» Тосканини едет в городок Виареджо, где тогда находился Пуччини, и застает маэстро тяжело больным. Еще ранней весной композитор почувствовал обострение горловой болезни, которой он страдал с давних пор. Сначала он не придал этому заболеванию серьезного значения и приписал его временному раздражению (Пуччини много курил), но тем не менее счел нужным посоветоваться с врачами.
 
Миланский врач-ларинголог, осмотрев больного, не нашел никаких угрожающих симптомов. А между тем боль в горле становилась невыносимой, работа над оперой прекратилась. Измученный болезнью маэстро обратился еще к одному специалисту, на этот раз во Флоренции. Результат консультации оказался печальным. Сообщив своему пациенту, что у него обнаружена небольшая опухоль незлокачественного характера, врач вызвал сына Пуччини и открыл ему истинное положение: композитор страдал раком горла в стадии, уже не поддающейся излечению. Медицинский консилиум в Милане подтвердил этот приговор. Оставалась последняя надежда - операция и облучение радием. По совету врачей Пуччини был направлен в Брюссель, в клинику известного онколога профессора Леду. По пути в Бельгию он задержался в Милане. Здесь состоялось его последнее свидание с Тосканини - беседа о будущей постановке «Турандот». Показывая дирижеру свою неоконченную оперу, Пуччини произнес слова, ставшие пророческими: «Ну а здесь кто-то выйдет на сцену и скажет: «В этот момент смерть прервала работу композитора».

Своим состоянием композитор делится с друзьями: «Дорогой Адамино... Я переживаю ужасное время. Эта боль в горле мучает меня, и еще более морально, чем физически. Еду в Брюссель к известному специалисту. Будут ли меня оперировать? Вылечат ли меня? Или не будет спасения? Больше так продолжаться не может».

4 ноября Пуччини выехал в Брюссель в сопровождении сына, приемной дочери Фоски и представителя фирмы Риккорди Карло Клаузетти. В его портфеле были наброски заключительного дуэта и финала 3-го действия - он все еще надеялся закончить работу над «Турандот». По дороге состояние больного сильно ухудшилось: начались горловые кровотечения, которые он старался скрыть от своих родных. Вечером 7 ноября в Брюсселе Пуч-чини в последний раз посетил оперный театр. Шла «Мадам Баттерфляй». Во время спектакля зрители сразу узнали итальянского мастера и приветствовали его восторженными овациями.

В клинике началось мучительное лечение радием. Пуччини, по его словам, «был готов ко всему». 24 ноября профессор Леду произвел операцию, которая продолжалась три с половиной часа под местной анестезией. За исходом операции с тревогой следил весь мир: непрерывный поток телеграмм наводнял больницу. Пуччини стойко переносил ужасные страдания последующих дней. Стеклянные иглы, облученные радием, пронзали его гортань, жажда затрудняла дыхание. Но врачи не теряли надежды. «Пуччини выберется», -уверенно сказал Леду на третий день после операции.

Этот прогноз не оправдался. 28 ноября к вечеру наступил острый сердечный кризис. Пуччини потерял сознание. Врачи приняли все меры к тому, чтобы оживить сердечную деятельность. Сознание вернулось, но силы больного быстро падали. Из Брюсселя была послана телеграмма: «Тяжелый сердечный припадок - опасаемся катастрофы - все растеряны».

Знаком попросив дать ему бумагу и карандаш, Пуччини начертал последние слова: «Мне хуже, чем вчера - адская боль в горле -холодной воды. Эльвира - бедная женщина». Наступила агония. В клинику прибыли посол Италии Орсини-Барони и папский нунций монсиньор Микара для обряда соборования.

29 ноября 1924 г. около 4 часов утра сердце композитора перестало биться.

Через несколько дней Италия отдавала последний долг великому композитору. День похорон Пуч-чини - 3 декабря - был объявлен днем национального траура. В Миланском соборе состоялась торжественная заупокойная служба. Оркестром и хором, исполнявшими Реквием из оперы Пуччини «Эдгар», дирижировал Тосканини. Давний соперник композитора Пьетро Масканьи откликнулся на смерть Пуччини прочувствованной статьей. «Он был велик и благороден, -писал Масканьи, - был горячо любим в своей отчизне. Как музыкант он всегда следовал велению чувства, а как человек не имел ни одного врага».

Тосканини просит талантливого композитора, ученика Пуччини Франко Альфано дописать дуэт Турандот и Калафа и написать, тоже по сохранившимся черновикам, финал оперы.

И вот, снова Милан, 25 апреля 1926 года. И долгожданная, и одновременно скорбная премьера «Турандот».

...Из ударов гонга вырастают аккорды-содрогания. Большинство критиков назвали эти аккорды трепетом, охватившим жителей Пекина. Но можно подумать и другое. Это - содрогание перед смертью Пуччини. Исполняются последние страницы партитуры, написанные рукой Пуччини. Это - предсмертная ария рабыни Лиу и хор, оплакивающий маленькую героиню. Какие же бывают совпадения: предсмертную арию маэстро пишет действительно перед смертью, а хор, оплакивающий маленькую героиню, - разве это не оплакивание Пуччини?

«Прощай, Лиу! Прощай, доброта! Прощай, нежность! Прощай, поэзия!» Там, где прерывалась рукопись автора, Тосканини положил дирижерскую палочку и, обратившись лицом к публике, произнес: «Здесь смерть прервала работу над оперой, которую маэстро Пуччини не успел завершить... Смерть на этот раз оказалась сильнее искусства».

После слов Тосканини певцы, оркестр и публика в глубоком молчании покинули театр. Лишь на втором представлении опера была сыграна до конца, с финалом, дописанным Франко Альфано.

Турандот, обращаясь к отцу и к народу, отгадывает загадку, которую теперь уже ей загадывает Калаф. «Я знаю, как зовут чужестранца. Его имя - Любовь!» И тут же вступает хор. «О солнце! Жизнь! Вечность!» - звучит очень точно найденный другом и учеником Пуччини Альфано гимн.

Сам Франко Альфано признавался: «Когда я дописывал великую оперу, то вечность (курсив мой. - Ю.З.) - это, конечно же, был Пуч-чини. И хор поет не славу Турандот и Калафу, а славу Пуччини».

А у дома в Торре дель Лаго, которое сегодня на весь мир знаменито как Торре дель Лаго Пуччини, появляется памятник работы нашего русского мастера Павла (на нем указано с итальянским написанием - Паоло) Трубецкого. Русский скульптор изобразил Пуч-чини на этом постаменте во весь рост в характерном для маэстро образе: в элегантном пальто с поднятым воротником. А внизу - торжественная надпись, сочиненная Пьетро Масканьи: «Город, гордясь своим сыном, на тридцатый день после его смерти, 29 декабря 1924 г.»

Великий русский скульптор Павел Трубецкой поставил памятник Пуччини, а великий русский певец Леонид Собинов сам поставил оперу «Богема», в которой, конечно, «не забыл» спеть Рудольфа и «не забыл» пригласить к участию в своем спектакле великого Шаляпина. Правда, Шаляпин спел там совсем небольшую партию - философа Колена. Но когда репетировал, сказал о Пуччини такую фразу, лучше которой для завершения статьи просто не придумаешь: «Как Пуччи-ни, ни один композитор в мире не чувствовал простую, разговорную интонацию, из которой вдруг выплескиваешь мелодии самой поразительной красоты».

Юрий ЗАРАНКИН.