По дороге на небеса

В отношении психически больных людей на языческой Руси издревле существовал обиход, который, следуя многовековым политеистическим верованиям, незначительно преломлявшимся стилистикой и бытовыми подробностями эпохи, рекомендовал для лечения психических расстройств весьма брутальные методы воздействия – батоги, палки, камни.

Особенно действенными считались побои, вызывавшие кровотечение, что было связано с архаическими представлениями о крови как субстанции, являющейся носительницей души. (К этим же убеждениям относится и столь распространённый прежде метод лечения практически всех недугов, как кровопускание). Так как подобные методы были в той или иной форме свойственны многим европейским культурам, можно говорить о том, что они имеют общее происхождение, то есть берут начало именно в язычестве. В дальнейшем манипуляции с кровью претерпели некоторые модификации, сохранив саму магическую суть: ещё в 1662 г. меланхолию предлагалось лечить переливанием крови. Несколько лет спустя эта идея была столь популярна, что Лондонское философское общество собиралось провести серию таких опытов на больных Бедлама.

Православный Катехизис говорит: «Дух есть, прежде всего, способность человека различать высшие ценности: добро и зло, истину и ложь, красоту и уродство. Если выбор в этой области сделан, то дух стремится подчинить своему решению душу и тело. Через свой дух человек общается с Богом». Может быть, именно по этой причине, в противовес укладу, сформировавшемуся в языческом понимании мира, православная церковь отнеслась к психически больным иначе. Постепенное упрочение позиций христианства ознаменовалось организацией «призрения нищих, странных и убогих». Церковный Устав князя Владимира (996 г. ) обязывал церковь организовывать в городах странноприимные дома и больницы. Правителем для этого выделялись государственные средства – княжеская десятина. Единение религиозных и светских институтов государства в период становления и упрочения новой формации имело взаимовыгодный для обеих сторон характер, формируя симфоничность их отношений. О призрении психически больных во Владимирском Уставе не говорится, однако среди монахов Киево-Печерского монастыря упомянут монах Григорий, «исцеляющий бесных и имевший дар внушать то, что он хощет, помимо воли тех, кому он делал внушение».

Христианские рекомендации медицинского характера позволяли определить человека, «одержимого бесами», то есть имели диагностическое содержание, причём они дифференцировали признаки, отличающие «духовное прельщение» от душевных расстройств, развившихся «от естества» (преподобный Иоанн Лествичник, VII век). Такой больной мог «...иноязычно глаголати многими словесы или глаголющего разумети; далече сущая и сокровенная открытии; силы паче возраста или паче естественных мер показати и иная сим подобная, яже много суть». Среди диагностических признаков упомянуты психические феномены, позволяющие «прорицать будущее и провидеть тайное», что и в дальнейшем нередко было симптомом психического расстройства, трактуясь как бред и при заполнении современных историй болезни цитируясь в кавычках.

Начиная с ХI века пациенты психиатрического профиля находили призрение в православных монастырях. Основатель русского монашества святой Антоний Пе-черский в течение трёх лет ухаживал за пациентом с кататонической симптоматикой, считая его состояние болезнью, хотя и допускал, что она случилась в результате «прелести и воздействия злого духа». К святому Антонию «…как светильнику, горящему во мраке только-только пробуждающейся от язычества страны, тянулись все… бесноватые…». Никоновская летопись констатирует, что в 1091 г. митрополит Киевский Ефрем поставил в Переславле каменную церковь, устроил больницы, приставил к ним «врачев», которые осуществляли «всем приходящим безмездно (бесплатно) врачевание». Некоторые из монастырских хроник («Киево-Печерский патерик») сообщают о монахах-врачевателях (преподобный Алипий, XI век), лечивших психопатологию, которую не смогли исцелить «волхвы и неверные люди». Отношение монахов к безумным формировалось в гуманной традиции: к психически больным людям относились, как к жертвам, а не активным пособникам нечистой силы, в отличие от концепции католичества той же эпохи.

В проповеди святого преподобного Феодосия Печерского (ХI век) сказано: «…пришед бо иерей к бесному, сотворе молитву и принижет беса, а над пьяным, аще бо и всея земли сошлись Попове, ни тако быша могли прогнати зла-го пьянства самовольнаго беса». Цитата демонстрирует пассивную страдательность, невозможность противостояния наваждению и болезни психически больного («бес-ного») по сравнению с человеком, злоупотребляющим спиртным по собственной воле, обозначая понимание православной церковью объективности этой проблемы.
 
К концу ХI века при монастырях уже существовали строения по типу камер, где содержались не только еретики, но и психически больные, находящиеся в состоянии психомоторного возбуждения или пребывающие в агрессии. Такое положение дел сохранялось в течение нескольких столетий, и еще в 1719 г. дьяк Былинский писал в донесении о мерах, применяемых к подобным больным, которые в монастырях: «…сумасброднича-ют и приставленных служебников бьют и самовольничают… держатьна цепи, приковав к стене, а за драку – смирять монастырским смирением и бить шелепами».

Формально этот обиход сходен с тем отношением к психически больным, которое существовало в Средние века в Европе; но есть принципиальная разница: если в Европе специальные камеры внутри крепостных стен («Dollenkisten», находившиеся в людных местах, имевшие маленькие зарешёченные окна) позволяли больным лишь самим просить подаяние, то в русских монастырях таких пациентов, применяя к ним иногда меры жёсткого характера, всё же не предоставляли самим себе. В монастырях могли наказать агрессивного больного, портящего вещи, но его не изгоняли, за ним ухаживали, его кормили. В летописи Нестора, рассказывающей о Печерском монастыре, упоминается черноризец Исаакий, болезнь которого началась с ночных видений бесов, затем он «…не мог ни повернуться на другую сторону, ни подняться, ни сесть; отказывался от пищи и пития; его извлекли из пещеры, но он лежал два года, не говоря ни слова. На третий год он стал ходить, но ни за что не хотел пройти в церковь. Тогда его стали водить туда насильно и так мало-помалу приучили… во время зимы стоял часами неподвижно, так что ноги примерзали к камням; временами портил что-нибудь у игумена или братии, и за это его били».

Пациенты психиатрического профиля направлялись в монастыри не только для ухода и призрения, но и для духовного лечения и вразумления («от-читки»): над «одержимыми, бесноватыми, больными падучей» читались особые молитвы, причём осуществлять этот процесс могли лишь монахи, обнаружившие к нему способность. Значение имел и образ жизни монаха: «…лишён гордости, тщеславия и корыстолюбия, имел горячую веру, обладал теплотой внутреннего чувства, был чист от блуда и подготовился к своей заклинательной миссии покаянием и постом». Такая форма существования медицины – в форме медицины монастырской – сложилась на Руси стихийно и была узаконена в 1551 г. на очередном Церковном Соборе (судебник «Стоглав», составленный при Иване Грозном) – статья о попечении больных и нищих, в том числе – «бесных и лишённых разума». Пациентов размещали по монастырям – не только для изоляции («дабы не быть помехой для здоровых»), но и «получать вразумление или приведение во истину», то есть для лечения.

Психические расстройства считались служителями православной церкви промыслом Божьим, а психически больные люди назывались «божегневными» либо «Христа ради юродивыми» – русский язык подсказывал этическую конструкцию: «Христа ради» – «во имя Бога», «убогий» – тот, кто «у Бога». Не оттого ли столько в России икон с изображением святых юродивых – как местных, так и общероссийских?

Психические расстройства, часто считавшиеся результатом влияния тёмных сил, вполне логичным образом, – с точки зрения тогдашнего менталитета – относились к сфере интересов и влияния священников (или служителей культа предыдущей религии – языческой). Об этом говорят и сведения XVI века о ростовском «бесноватом», который страшно кричал, глаза налились кровью: «сего ради странен и страшен позор всем бяше, и в церкви оубо пенью не слышится от его кричанья и вопля и даяния». В течение нескольких дней он был привязан верёвкою к церкви, против гроба святого Леонтия. Имущество умалишенных, как правило, отходило в собственность монастырей или попадало под их прямое управление.

Постепенный рост влиятельности христианства проявлялся в эту эпоху тем, что церкви не только было передано призрение больных и убогих, но и предписано создание церковного суда – влиятельного института, имевшего непосредственное отношение к медицине: суд разбирал все дела призреваемых, больничные и лекарские. Позиции церкви перманентно укреплялись, однако, несмотря на это обстоятельство, наряду с монастырской медициной в Древней Руси сохранялось народное врачевание по традициям языческих верований. Тем не менее такое положение дел лишь подчёркивает нелегитимность, внесистемность языческого врачевания, уже находившегося на этом этапе вне пределов государственной идеологии, оформленной в стилистике христианского православного монотеизма. В Судном Законе князя Владимира были статьи, касающиеся психических расстройств. Завещание полагалось составлять, находясь «в здравом уме и трезвой памяти» – формулировка, сохранившаяся практически до наших дней. Здесь были и статьи, касающиеся недопущения свидетельских показаний и развода, если фигурант по делу психически болен.

В период нашествия Золотой Орды на Русь мирская медицина в значительной мере утратила свои достижения и возможности. Русская медицина укрылась в монастырях. «Духовная и материальная культура, правовая жизнь сосредоточиваются в церкви», – заметил Л.Карсавин. При этом православные монастыри стали не только медицинскими и религиозными центрами, но и средоточием идеологического сопротивления захватчикам, центрами национального возрождения и объединения русских земель, выступая единым фронтом с правителями.

А для «божегневных» людей православные монастыри стали последней транзитной станцией перед отправлением «убогих» в небесные чертоги, которые были и ближе к монастырским кельям, и лучше видны из них.

Игорь ЯКУШЕВ,
доцент Института
ментальной медицины.
Северный государственный
медицинский университет.