Глинка невских болот

Уезжая в 1856 г. из ненавистного ему С.-Петербурга за границу, великий русский композитор Михаил Иванович Глинка от души плюнул на землю страны, которая, как ему казалось, не оценила по достоинству его дарования.

Глинка по характеру был весьма чувствительным человеком, крайне болезненно воспринимавшим малейшую критику или какие-либо замечания в свой адрес, неизменно расцениваемые им как придирки или происки завистников и врагов. Даже обыкновенное невнимание к своей музыке или к собственной персоне казалось ему оскорбительным. Друзья называли его «Mimiosa sensitiva». Эта мимозная ранимость и чувствительность, сформировавшиеся еще в детстве, лежали тяжким грузом на судьбе композитора, который, очевидно, когда-то обнаружив транквилизирующее действие алкоголя, с тех пор прибегал к этому средству исправно и регулярно. «Знаменитый петербургский пьяница с неизменным бокалом шампанского в руке», - так называет его музыковед С.Волков. А.Панаева вспоминала: «Глинка не мог обойтись без вина, и когда приходил, то требовал себе коньяку и попивал его рюмка за рюмкой вместо чая... Иногда я отказывалась давать много вина Глинке, но он приставал к Панаеву, который и исполнял его желание».

В то же время Глинка буквально расцветал в тех случаях, когда окружающие отпускали ему и его музыке комплименты. «Чувствуя в себе дарование необычайное, он, весьма понятно, мечтал и каком-то необычайном положении, которое между тем при тогдашних обстоятельствах было немыслимо», - писал впоследствии граф В.Соллогуб.

Но не только душевная хрупкость и обидчивость Глинки сформировали его характер и наложили заметный отпечаток на личность маэстро. Глинка был завзятым ипохондриком. В его «Записках», опубликованных посмертно, очень подробно описываются всевозможные реальные и мнимые боли и болезни, мучившие композитора. Он пишет о головных, зубных, шейных, нервных болях, болезнях печени, живота, приводит исчерпывающие характеристики и названия лекарств, а также всех имен многочисленных врачей, лечивших его: «...в большом и указательном пальцах правой руки, коими я взял роковые письма... почувствовал я слабость, и как бы поползли на них мурашки, и через несколько минут правая рука ослабела до того, что я не мог почти владеть ею. Доктор мой Мориц Вольф уверил меня, однако же, что это было временное нервное раздражение, - слова его впоследствии оправдались». (Записи музыкального содержания в мемуарах маэстро далеко не столь подробны).

Возможно, именно эти записи и дают иногда основание говорить о том, что у Глинки был сифилис. Но несмотря на обилие связей с дамами полусвета (о чем Глинка тоже весьма подробно пишет в тех же «Записках»), можно предположить, что сенестоалгическая симптоматика и ее ипохондрическая интерпретация превратили композитора в человека, чересчур тщательно прислушивающегося к феноменам (как правило, фантомным) собственных ощущений, склонного раздувать их, неумеренно преувеличивая и находя то, чего нет, - подобно герою книги Дж. К.Джерома «Трое в одной лодке, не считая собаки». Этот персонаж с грустью заявлял: «...я добросовестно перебрал все буквы алфавита, и единственная болезнь, которой я у себя не обнаружил, была родильная горячка».

Может быть, это ощущение тотальной, всеобъемлющей тяжелой и неизлечимой патологии и заставляло Глинку исправно лечиться по поводу не только реальных, но и мнимых заболеваний - и адекватными способами, и не очень грамотно назначенными препаратами, в том числе вполне определенным антисифилитическим декоктом под названием «eau de M-r Pollin». Почти каждому врачу известны пациенты особого рода -любители проходить обследования, сдавать анализы, просить о назначении «самых эффективных лекарств»...

Ко всем этим незадачам добавля-лисьеще и семейные неурядицы композитора. Его жена то и дело пилила мастера, упрекая его в том, что он-де слишком много денег тратит на нотную бумагу.
 
Сочетание сенесто-алгического компонента, душевной ранимости и ипохондрической симптоматики и особенно мигрирующего характера болевого синдрома, локализующегося то в зубах, то в шее, то в голове, и дает основание предположить у композитора маскированную, или ларвированную, депрессию, которая легко переходила из скрытой формы - и тогда Глинку донимали всевозможные боли, в открытую, когда чувство тоски заставляло его искать спасения в путешествиях (Италия, Испания, Австрия, Германия, Франция...) или веселых компаниях. Но, пытаясь уехать из ненавистного ему С.-Петербурга, он не отдавал себе отчет в том, что не сможет оставить в торфе невских болот и свою печаль. Его попытки объяснить свои недомогания климатом столицы были не слишком-то обоснованы. Главным врагом композитора были совсем не петербургская сырость и гниль.

Несмотря на свою явную нелюбовь к столице, Глинка написал чудесный вокальный цикл «Прощание с Петербургом», в который вошли разнообразные музыкальные формы - от итальянской баркаролы до еврейской песни и жанры - от признания в любви до колыбельной... Написав этот цикл, впрочем, Глинка тогда никуда не поехал: 12 романсов этой сюиты были приняты столичной публикой очень хорошо, пришлось даже дважды допечатывать тираж нотных сборников. Глинка чувствовал себя прекрасно!

Ярко выраженная чувствительность Глинки к критике и равнодушию, зависимость от них сослужили ему роковую службу. В день широко разрекламированной и давно ожидаемой премьеры его оперы «Руслан и Людмила» император Николай I уехал из театра, не дожидаясь окончания спектакля. Вполне возможно, что это было обыкновенным недоразумением и объяснялось какими-то внезапными, но неотложными государственными делами, однако отъезд императора был воспринят как некий сигнал: оперу ошикали. Современник вспоминал: «...все разошлись по домам точно в одурении каком-то после тяжелого сна». Глинка же впал в тяжелую депрессию. Пытаясь отвлекаться, он то пускался в путешествия, то привычно пьянствовал в разных компаниях. «Мне решительно вреден здешний климат, а может быть, еще более расстраивают здоровье здешние сплетники, у каждого на кончике языка по малой мере хоть капля яду», -писал композитор своей сестре.

Музыка Глинки стала предвестником многих великих имен русской музыки, и даже в отзвуках европейских музыкантов можно услышать идеи этого композитора (например, в знаменитом вальсе Штрауса-младшего «На прекрасном голубом Дунае»).

Глинка умер в 1857 г. в Берлине от гриппа, давшего осложнение на сердце, но похоронили его все в том же ненавистном его сердцу Петербурге. За гробом композитора шло не более 30 человек.

Игорь ЯКУШЕВ,
психиатр,
кандидат медицинских наук.