Билет в бессмертие

Заглядывая в особые миры

«Из глубины веков смотрят на нас миллионы глаз. И что они видят? Ползет по земле какая-то одноцветная серая масса... И вдруг - как выстрел! - яркое красочное пятно: Это я вышел на улицу!» - писал Сергей Калмыков.

Отец художника был заведующим транспортной конторой. 18-летним юношей Сергей Калмыков поступил учеником в школу К.Юона в Москве, затем переехал в С.-Петербург, где учился у М.Добужинского и К.Петрова-Водкина. Сформировался как художник под влиянием художественной среды С.-Петербурга 1910-х годов и ориентализма русской культуры начала века. В 1911 г. Калмыков написал картину «Купание красных коней». Петров-Водкин двусмысленно оценил работу, назвав автора «молодым японцем, который только что выучился рисовать», но год спустя сам мэтр написал, пожалуй, самое известное свое полотно «Купание красного коня». Калмыков вспоминал: «На этом «Красном коне» милейший Кузьма Сергеевич изобразил меня! Да! Да! В образе томного юноши на этом знамени изображен я собственной персоной». В 1935 г., когда усилились цензура и репрессии, Калмыков переехал в Алма-Ату, где стал художником-декоратором Национального театра оперы и балета им. Абая, работая там до конца жизни.

Этот удивительно одаренный и универсальный мастер мог писать картины в совершенно различных стилях, легко и без малейшего интервала переходя от одной работы к другой, меняя манеру непринужденно и естественно. Он был и незаурядным литератором, сохранились его рукописи - афоризмы, искусствоведческие произведения, философские эссе и романы «Голубиная книга», «Зеленая книга», «Фабрика бумов», «Лунный джаз»... В одном из его прозаических сборников записи шли в алфавитном порядке, так возникла «Алфавитная книга», где каждая буква была рисунком, а каждая страница -законченной композицией. Полагая себя универсалом во многих направлениях, мастер перечислял десятки своих профессий: «художник, живописец, рисовальщик, график и скульптор, декоратор, буквописец, лектор, искусствовед, египтолог, певец Оренбурга, изобретатель, эксцентрик, эклектик и т.д.»

«Я вижу особые миры... Корабль пересекает будущее. Тысячи лет протекают, и тысячи уносятся в глубину... Молодой человек, похожий на Блока, сидит на жирафе и пишет пропуска на страничках записной книжки в фантастическую страну... Некоторые из нас в избытке веселости плывут по воздуху. Парят в свободных и грациозных позах... У некоторых вместо ушей - кнопки электрических звонков... Во дворе башни Великий Костюмер прикован к своим мрачным фантазиям... В блокнотики он записывает свои мысли. Проходят века. Он все записывает. Проходят тысячелетия. Он все записывает...», -писал Калмыков, но его футурологический оптимизм находился в противоречии с реальностью. Жил художник почти впроголодь («У меня сильно утомляются глаза от копий, я боюсь от них ослепнуть. Живу поэтому крайне бедно. Просто не знаю, как жить!»), формально объясняя это окружающим изобретенной им новой системой питания, включающей в себя только хлеб и разбавленное молоко. Он убеждал всех, что горячее питание вредно для здоровья, а электрический свет портит зрение, поэтому сам часто писал при свече, живя в темноте и экономя на всем.

Увлекшись театром, Калмыков сам стал пожизненным и добровольным актером того театра, которым, подобно Шекспиру, считал наш мир. Он сшил для себя широкие яркие штаны и красный берет, напоминающий летающую тарелку, став «ярким свободным пятном в пространстве улиц и площадей», одной из достопримечательностей Алма-Аты.

Умер Калмыков в возрасте 76 лет. Где находится его могила, неизвестно. У него было несколько близких друзей, но он умер в одиночестве, и последним человеком, который постоянно общался с ним, был врач психиатрической больницы в Алма-Ате.

Кто же в идиотах?

В его литературных записях сказано: «Сергей Калмыков всегда новый! Он ищет себя в Природе, в Математических Сцеплениях Точек, Линий и Туманностей! В Астрономических Звездных сочетаниях ищет Оправдания Своим фантазиям!»

Оригинальная, нетеатральная живопись Калмыкова не могла быть востребована искусством социалистического реализма, которое сам художник называл «дурачком», «пустым местом»: «Пустота пустоту пустотой погоняет! До глупости, до одурения, до потери сознания!... Всех душат этим социалистическим реализмом! Маслом масляным! Водою мокрою! Но все это чепуха чепухой чепуху погоняет!» В искусстве Калмыкова, весьма далеком от соцреализма, сливаются фантазия и реальность: слоны, поднимающие хоботы на фоне вавилонских башен, виселиц и висячих садов Семирамиды, или муза верхом на носороге, бредущем по снегу, или восточный факир, восседающий на Луне, или «Человек с орденом мухи»...

Официальное искусство платило художнику взаимностью. Вот типичная газетная рецензия тех лет: «...есть на выставке один уголок, вызывающий досадное недоумение. Это уголок работ Калмыкова Сергея. Бездушный схематизм его совершенно не вызывает никаких эмоций и по содержанию представляет из себя невероятную путаницу. В его «Трибуне-памятнике», с одной стороны, весьма неудачно стремление создать до наивности величавый памятник-трибуну, с другой - полнейшая профанация замысла художника, какие-то нелепые фигуры, одна из которых по развязности похожа на коммивояжера, нелепо размахивающего огромными пустыми чемоданами. Вершина заключена в сеть каких-то реек. Что эти рейки должны изображать - и самому художнику, вероятно, невдомек. Голый, бездушный формалистический схематизм суть этой картины».

Для государственного искусства социалистического реализма работы Калмыкова были отражением деятельности больной психики художника, в то время как для него самого соцреализм являлся олицетворением идиотизма и примитивности. Каждая сторона считала противоположную порождением психопатологии. Каждая из сторон считала, что соседствует с идиотом. Упрощенные до уровня арифметики ходульные лозунги официального искусства никак не сопрягались с высшей математикой Калмыкова.

Свою живопись художник называл «математико-физико-метафизической». И этот неологистический термин не был изобретен дилетантом от математики. Калмыков серьезно интересовался точными науками, изучал исследования Минковского, давшего геометрическое выражение теории Альберта Эйнштейна. Художник писал: «Появление знаменитого доклада Германа Минковского о пространстве и времени означает резкий поворот в изучении изобразительного искусства... В одной точке могут пересекаться бесконечные множества бесконечных рядов, и эта бесконечность... может быть определена только одним видимым знаком - точкой, определенно взятой на листе бумаги по отношению к другим взаимопроникающим точкам бумаги»... «Минковский первый представил себе мир в четырех измерениях, в котором пространство и время сливаются в одно неделимое непрерывное целое», что невыразимо для будничного сознания. При этом «...расстояния могут уменьшаться и увеличиваться, а иногда и вовсе отсутствовать». В то время как официальное изобразительное искусство пребывало всего в двух измерениях, С.Калмыков задумывался о третьем и четвертом, о кривизне и дискретности пространства!

Объединение времени и пространства в единую формулу нашло отражение в искусстве Калмыкова. Многие его картины заняты постижением включения в пространство картины фактора времени, под влиянием которого формы, изменяясь, текут, переливаются, трепещут и растягиваются. Благодаря этому создается впечатление непрерывного движения пространства изображения и самого изображения в пространстве. Частое использование Калмыковым в рисунках и живописных работах прерывистого контура создает тот же эффект: замкнутая линия обозначает некую завершенность объекта-гештальта; тогда как пунктир дает ощущение непостоянства зыбкой формы, находящейся в перманентном движении. Рисунки Калмыкова - словно лабиринт одной карандашной линии, прихотливо сворачивающей под различными углами, в результате чего неожиданно, подобно миражу в казахской степи, вдруг возникает зыбкое изображение, дрожащее и переливающееся, изменчивое и эфемерное... «И постоянство лишь в измене!», - сочувственно цитировал Ф.Вийона художник, четко обозначая свою цель.

Многие работы Калмыкова можно отнести к жанру научной фантастики, что неудивительно: художник, как и многие его современники, был увлечен теорией Н.Федорова. Развитие идей русского космизма в литературе (В.Брюсов, Н.Клюев, А.Толстой, А.Платонов), живописи (П.Филонов, К.Малевич, В.Чекрыгин) и философии (А.Богданов, А.Горский, протоиерей Г.Флоровский) стало важной чертой мировоззрения и искусства Калмыкова: «Изучение соединительных швов человеческого черепа, костных суставов, хрящей, костного мозга и костной жидкости сулит нам самые неожиданные перспективы. В них будущее межпланетной архитектуры», «целые города, планирующие в воздухе». Такими категориями социалистический реализм не мыслил никогда. Эстетика соцреализма и творчество Калмыкова находились в разных временах и измерениях, оставшись навсегда неприемлемыми друг для друга. Они развивались по разным законам и для разных людей, среди которых одних привлекали привычно знакомые картинки из «Родной речи» для 1-го класса - авторитарно-дефензивные И.Шишкин и И.Айвазовский или занудно-назидательный В.Перов, а также вариации на сходные темы; а другим было интереснее творчество как созидание в искусстве чего-то принципиально нового, непохожего на олеографии из старых журналов для семейного чтения. Настоящий художник всегда должен опережать время, дабы слишком быстро не превратиться в эстетический анахронизм.

Клинический феномен

Согласно концепции «горячих культур - холодных культур» К.Леви-Строса, в культуре существует несколько разнотемпературных полюсов. На полюсе горячем располагается творческая элита, а на полюсе холода - фольклор в этнографическом смысле слова. Эта часть культуры застыла навсегда и не развивается, оставшись музеем масскульта прошлых времен. Из этого музея (или кладовой) время от времени и элита, и масскульт берут напрокат какие-то экспонаты, в результате чего могут возникать такие шедевры, как «Петрушка» И.Стравинского и произведения «африканского периода» в творчестве П.Пикассо или же использование классических приемов палехской росписи для изображения космических кораблей. Здесь времени вообще нет: оно застыло от холода и не течет вовсе.

Существование горячих полюсов культуры является средством против стагнации, гарантией того, что время не застынет и продолжит свой бег, замедляемый только тугодумной массовой культурой, не поспевающей за скоростью идей творцов и гениев.

Очень часто творцами «горячих культур» оказываются люди с неординарной психикой, которая является гораздо более благодарным материалом, чем среднестатистическая «норма», для изобретения того, чего прежде не существовало. Такие клинические феномены, как «парадоксальное мышление» и «мышление разноплановое» становятся в искусстве (и в науке) генератором идей. Таким образом, живопись людей, отмеченных психическим расстройством, очень часто дает билет в бессмертие. История болезни, заполненная психиатром, нередко становится сертификатом подлинности дарования.

«Писал... какие-то фантастические картины бесконечного сна, полуморские приключения. Про какие-то горящие острова, дворцы и галереи, подземные и подводные. А кругом меня ходили сонно-равнодушные люди, абсолютно не интересовавшиеся тем, что я все это делаю!» Сегодня уже издаются альбомы репродукций произведений художника; а кинематографистами И.Гонопольским (режиссер) и В.Карпенко (автор сценария) снят о мастере документальный фильм «Это я вышел на улицу», но, как заметил Ю.Домбровский, «...он работал для двадцать второго (века)...», а значит, время Сергея Калмыкова еще толком не наступило.

Игорь ЯКУШЕВ,
психиатр,
кандидат медицинских наук.
Архангельск.