Доктор Гаше - друг Ван Гога

Широко распространенным является поверье о том, что психиатр, регулярно общаясь с психически больными людьми, перенимает их странности, особенности и манеры, чему способствовали, в частности, былые теории инфекционного происхождения психозов.

Косвенным образом это обстоятельство, как кажется, подтверждает необъяснимый иным способом тропизм, нередко возникающий между психиатром и пациентом (дело здесь не только в длительности госпитализаций психически больных и продолжительности общения с лечащим врачом, хотя и в них тоже), когда пациент становится частью жизни врача и наоборот. Профессионалу хорошо известно, что среди психически больных людей часто встречаются интересные собеседники, чья система взглядов, при всей ее патологичности, обладает оригинальностью и интеллектуальной проработкой - так можно читать автора, чьи построения не совпадают с вашими, но удивляют оригинальностью мысли и парадоксальностью суждений. Психиатр не только беседует со своим пациентом о симптомах его болезни, но и выясняет особенности его мировоззрения, для чего медицинская терминология не подходит - нужны другие вопросы, иная интонация и даже абстрагирование от больничных обстоятельств. Едва ли в какой-либо другой врачебной специальности возможны вопросы пациенту о круге его чтения, любимых авторах, эстетических предпочтениях...

Еще один старый психиатрический афоризм гласит: «В толпе из нескольких десятков человек психически больной заметен сразу». Видимо, здесь дело в том, что ситуацию сначала диагностически оценивает правое полушарие головного мозга специалиста, определяющее общее впечатление «выпадения», несходства психически больного с прочими. И только затем левое полушарие подбирает термины и аргументы для формулирования первоначального правополушарного впечатления, облекающие почти интуитивное ощущение в легитимную с точки зрения психиатрической науки концепцию. Иногда слова подобрать нелегко: они остаются на уровне обывательских ощущений - «странный», «чудак» и пр. И эти ощущения порой характеризуют людей, формально находящихся вне дефиниций психиатрии, но тем не менее выпадающих из общего ряда, бросающихся в глаза современникам и согражданам своими взглядами, кругом интересов, выбором собеседников - тем инакомыслием, которое является не только характеристикой диссидентского движения, но и психиатрическим термином.

...Доктор Поль Фердинанд Гаше в провинциальном Овере обращал на себя внимание обывателей уже своим внешним видом: огненно-рыжие волосы (говорили, что он красит их), огромный лоб, крупный горбатый нос, узкий рот, торчащий, как у колдуна подбородок. Он слыл в своем городке весьма оригинальным человеком. Об этом пишет и Винсент Ван Гог: «Он произвел на меня впечатление человека довольно эксцентричного...» Даже то, что он всегда одинаково одевался - синий редингот, в котором и написал его Ван Гог («Портрет Поля Гаше», 1890), или плащ летом, пальто с меховым воротником и меховая шапка, а дома неизменно ходил в темно-красном халате, - казалось гражданам Овера странным. Скорее всего, земляки психиатра безуспешно подыскивали слова для передачи своих впечатлений о «странности» доктора, его отличии от остальных жителей Овера, пытаясь определить, объяснить самим себе - в чем же именно состоит странность Гаше, явно выпадающего из их привычного социума. Но эти попытки констатируют лишь беспомощность подобных аргументов и критериев: впечатления земляков врача не находили адекватного выражения для констатации их смутных ощущений. И сегодня не слишком понятно, на чем именно основывалось это мнение: может быть, на том, что Гаше с молодости придерживался левых политических взглядов - был ярым республиканцем, дарвинистом, вольнодумцем, социалистом, что во французской провинции последней трети XIX в. выглядело, конечно, экзотически, выделяя его из толпы обывателей, нравы и ценности которой подробно и безжалостно описаны Г.Флобером и Э.Золя. Отличие доктора, коллекционировавшего современную ему живопись (далекую от привычных классических канонов), от основной массы обывателей, было дополнительным штрихом, очерчивавшим для них грань между допустимой буржуазной респектабельностью и предосудительным вольнодумством. Впрочем, доходы Гаше, позволявшие ему жить без финансовых затруднений, превращали его в глазах горожан лишь в оригинального чудака, который может позволить себе некоторые странности. Вместе с тем очевидных психопатологических отклонений или четко описанных симптомов у Гаше его земляки не замечали: его поведение для них находилось в границах приемлемой эксцентричности, выделявшей психиатра из общей массы. Симптоматично то, что в родном городе доктор не имел никакой врачебной практики и лишь иногда бесплатно лечил бедных крестьян.

Гаше был не чужд миру искусства: он был знаком с Г.Курбе, В.Гюго, часто посещал парижские кафе, в которых собирались импрессионисты. Круг его интересов простирался преимущественно в эстетической сфере, он даже говорил Ван Гогу, что «...профессия сельского врача повергает его в... отчаяние...» Любимыми темами Гаше в разговоре были гомеопатия, кремация умерших, свободная любовь. Доктор был либералом, шедшим в авангарде эпохи (и даже чуть впереди нее), но его идеи и предпочтения не находили сочувствия и понимания среди обывателей Овера. Друзья психиатра, как правило, редко спорили с ним и разделяли его идеи, но даже некоторые из приятелей Гаше находились вне пределов понимания многих его концепций. Так, он пытался учредить «общество взаимного анатомирования», куда предлагал вступать всем своим знакомым. В частности, он долго склонял О.Ренуара стать членом этого общества, объясняя, какое значение имеет для антропологии изучение мозга и сердца гения. Ренуар, как, впрочем, и многие другие собеседники доктора, предпочел отклонить это лестное предложение.

Гаше предпочитал круг литераторов и художников общению с персонажами Э.Золя: они мало что могли дать врачу, которого интересовала не среднестатистическая и малоинтересная для него норма, а девиации - как в искусстве, так и в психике. Именно в отклонениях от нормы было то движение, которое, по его мнению, выводило искусство и науку из тупика схематичных стандартов и косных нормативов. То, что такие девиации часто сочетались с психопатологией, совсем не мешало ему, странноватому человеку, не считавшему свою врачебную деятельность собственным призванием.

Свою диссертацию Поль Гаше написал на психиатрическую тему: «Природа меланхолии», защитив ее на медицинском факультете в Монпелье. Его интерес к психиатрической патологии, общение с людьми, имеющими отклонения от общепринятой нормы (среди которых было немало художников), обнаруживает тот самый тропизм к психопатологии, который характеризуется поговоркой «У кого что болит, тот о том и говорит». Явное отличие доктора Гаше от современников и земляков, пребывавших в эстетических границах уходящей эпохи, превращало его в белую ворону, выделяя из толпы консерваторов. Впрочем, сторонники прогресса во всех его проявлениях, с восторгом принимающие практически любое новое веяние, - явление нередкое, и оно отнюдь не является свидетельством явной психопатологии.

Став лечащим врачом Ван Гога, Гаше позволил ему снова заниматься живописью, считая ее действие благотворным для заболевания художника. Терапия творческим самовыражением была в психиатрическом арсенале доктора из Овера важным компонентом, способствующим выздоровлению пациента. Перенесение художником на полотно или бумагу эмоций - тот выплеск глубинных переживаний -позволяло снижать их патологическую актуальность, что сегодня хорошо известно, и терапия творческим самовыражением является легитимным и важным компонентом терапии в современной психиатрии.

«Мы почти сразу стали неразлучными друзьями, и я каждую неделю буду проводить два-три дня в его доме», - писал Ван Гог брату о Гаше. Трудный в общении и общежитии художник, часто остро реагировавший на совершенно безобидные реплики и бывавший агрессивным и даже опасным в тех случаях, когда его этико-эстетическое кредо не совпадало с чьим-то мнением, назвал доктора Гаше другом. Психиатр стал для художника не только лечащим врачом и знатоком, который среди немногих современников смог оценить его дарование, но и человеком, сумевшим разделить его неизбывное одиночество.

В словосочетании «душевнобольной человек» Поль Гаше отдавал предпочтение имени существительному, оставляя имени прилагательному - его прилагательное значение. В сегодняшнем медицинском языке это сочетание слов встречается не слишком часто: мы ограничиваемся эпитетом, который полностью исчерпывает для нас сущность явления. Из современного медицинского языка почти исчез «человек», и остался только «больной», с которым не о чем разговаривать, кроме как о симптомах и динамике патологии.

Для Ван Гога актом творческого самовыражения была живопись. Для Поля Гаше таким феноменом стала его врачебная деятельность, позволявшая превращать канон доктрины в искусство и творчество. Быть может, именно психиатрическая деятельность позволила ему самовыразиться в максимальной мере, оказавшись для этого странноватого и оригинального человека той самой терапией творческим самовыражением, удержавшей его в рамках эксцентричности и не давшей уйти за пределы благоразумия в психопатологию.

Полю Гаше принадлежит последний карандашный «Портрет Винсента Ван Гога на смертном одре» (29 июля 1890 г.). Возможно, психиатр так до конца жизни и считал, что ошибся призванием, и ему следовало быть художником...

Игорь ЯКУШЕВ,
доцент Северного государственного
медицинского университета.
Архангельск.