Как найти Эйнштейна?

Академик РАН Михаил КИРПИЧНИКОВ – всемирно известный специалист в области физико-химической биологии, белковой инженерии и биотехнологии, автор более 300 научных работ и многих патентов. На протяжении 15 лет он совмещал научную и преподавательскую деятельность с государственной службой, был министром науки и технологий РФ, а затем первым заместителем министра промышленности, науки и технологий РФ. В настоящее время академик Кирпичников является деканом биологического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова и, с 2006 г., председателем Высшей аттестационной комиссии (ВАК). В последнем качестве он неоднократно выступал в СМИ с предложениями о предстоящей модернизации ВАКа. Вероятно, многим читателям «МГ» небезразлично, в какой мере намеченные реформы затронут существующий порядок присуждения ученых степеней и званий в области медицинских наук.
 
– Михаил Петрович, расскажите, пожалуйста, как организована работа ВАКа? Кто является его экспертами?

– На общественных началах в самом ВАКе работает около 60 человек, которые являются крупнейшими специалистами в своей области. Три четверти из них – действительные члены и члены-корреспонденты государственных академий наук. Не реже двух раз в год собирается высший орган ВАКа – его пленум, на котором эти 60 человек рассматривают апелляции и обсуждают политику научной аттестации. Из числа членов ВАКа избирается президиум, насчитывающий около 40 человек. Он заседает еженедельно по пятницам, причем заседания идут по специальностям (т.е. отдельно собираются экономисты, биологи, физики и т.д.). Ежегодно мы рассматриваем около 60 тыс. персональных дел, включая присуждение ученых степеней и званий, создание и ликвидацию диссертационных советов. Ясно, что для этого необходим экспертный аппарат в виде экспертных советов. Их у нас около 50, в том числе 4 медицинских (по терапии, хирургии, организации здравоохранения и медико-биологическим наукам). В каждом совете порядка 40 специалистов, причем каждая специальность представлена двумя или тремя экспертами во избежание конфликта интересов и позиций различных научных школ. Суммарно насчитывается около 2 тыс. экспертов. Экспертные советы утверждаются приказами Министерства образования и науки по предложению ВАКа.

– Чем отличается система аттестации в Западной Европе и США от нашей? Почему у нас сохраняется двухступенчатая система аттестации? Например, в дореволюционной России в медицинских науках существовала только одна ученая степень – доктор медицины…

– Я не консерватор, но глубоко убежден, что перемены в любой системе должны делаться только тогда, когда они ведут к очевидным преимуществам. Когда этого нет, уход от традиций сопровождается кипучей бездеятельностью и приводит только к хаосу и неразберихе. Что же касается перехода к одноступенчатой системе научной аттестации, то я вижу в ней много недостатков и не вижу ни одного преимущества. Между прочим, во Франции, где была сделана попытка перейти на одноступенчатую модель, сегодня уже делаются шаги в обратном направлении.

Скажу больше: нас вводят в заблуждение, связывая переход к одноступенчатой системе с положениями о Болонской декларации. Они вовсе этого не требуют. Ключевой вопрос – уровень требований к диссертации. У нас во многих областях планка кандидатских диссертаций снизилась. Разговоры о переходе к одноступенчатой системе – это, на мой взгляд, еще один шаг к профанации ученых степеней. У нас нет недостатка в кандидатах и докторах наук, но есть острый дефицит квалифицированных специалистов.

– Есть ли аналоги ВАКа в зарубежных странах, кроме стран СНГ?

– Конечно, есть. Поясню на конкретном примере. У нас сейчас и в научном сообществе, и в СМИ идет дискуссия на тему купленных диссертаций. Есть, конечно, такая проблема, которая наносит колоссальный моральный ущерб нашей системе, но в количественном плане ее часто преувеличивают. Так вот, год тому назад в немецких СМИ появились сообщения о купленных в Германии диссертациях, которых обнаружилось около 600. А кто этим там занимается? Там такие вопросы решают на федеральном уровне. В западных странах существуют структуры, которые дают лицензии и определяют, кто может иметь право присуждать ученые степени. На федеральном уровне также рассматриваются такие конфликты, как случай с бывшим министром обороны ФРГ фон Гуттенбергом, уличенным в заимствованиях при написании своей диссертации. Если не уделять этому должного внимания, то будет потеряно понятие о некоем уровне подготовки кадров высшей квалификации в данной стране. Необходима стандартизация, которая обеспечивает признание диплома в разных странах.

– В этой связи возникает вопрос: с какими странами у нас заключены соглашения о взаимном признании ученых степеней? Велик ли в работе ВАК удельный вес признания зарубежных дипломов?

– Соглашения о взаимном признании ученых степеней имеются с некоторыми странами СНГ. Например, человек, защитивший кандидатскую в Белоруссии, автоматически является кандидатом наук в России и наоборот. В других случаях существует процедура признания дипломов. Ежегодно мы рассматриваем около 200 таких заявлений (т.е. менее 1% персональных дел по защитам), причем от 30 до 40 диссертаций защищается в Украине. На мой взгляд, процедура признания зарубежных дипломов нуждается в серьезной модификации. Степени, полученные в лучших университетах мира, должны признаваться автоматически. Они точно не хуже, чем наши кандидатские. Я считаю, что необходимо упростить и ситуацию с защитой у нас диссертаций на иностранных языках. Сейчас для этого требуется разрешение ВАКа. Зачем заставлять писать диссертацию на русском языке, когда международно признанным языком науки сейчас является английский? Этот вопрос должен быть решен в течение ближайшего времени.

– Часто ли вам при оценке диссертаций приходится сталкиваться с плагиатом?

– Плагиат, то есть дословное повторение чужого текста, в чистом виде встречается достаточно редко. Обычно у соискателей хватает ума, чтобы изменить «пару слов». Чаще имеет место незаконное заимствование. Для выявления подобных случаев у нас существует программа «Антиплагиат», с помощью которой в режиме on line происходит подключение к существующим базам данных по всем областям знаний и сравнение с ними текста новой диссертации.

– Лейтмотив ваших интервью и выступлений – уход от формализма в работе ВАКа. Как совместить это с недавними рекомендациями ВАКа, что для докторских диссертаций должно быть не менее 15 публикаций, причем 5 из них должны быть в так называемом ваковском перечне журналов? Что это за список, и по какому принципу он составлен?

– Так называемый перечень ВАК появился в 2002 г. В тот период это было необходимой мерой, потому что уровень диссертаций упал настолько, что защищались докторские по открытой, подчеркиваю, тематике, без единой серьезной публикации. Через несколько лет, и об этом неоднократно заявлялось, мы уйдем от перечня к публичным базам цитирования. В 15 упомянутых вами публикаций входят статьи в журналах, патенты, программы и монографии. Из них 5 публикаций уже сегодня должны быть не просто в перечне ВАК, а в публичных базах цитирования. Любой журнал, входящий в публичную базу данных, признается ваковским независимо от места и языка публикации, будь он японским, американским или израильским.

– А часто ли присуждаются ученые степени по совокупности работ, то есть по автореферату без написания диссертации?

– Сейчас таких случаев практически нет. Моим учителем был создатель молекулярной биологии и генетической инженерии в СССР академик Александр Александрович Баев. У меня было более 50 публикаций в международных журналах, я 3 года работал в Германии и очень хотел защищаться по автореферату. Но Александр Александрович мне запретил, и я ему за это очень благодарен. На написание диссертации у меня ушло полгода. За это время я по-новому осмыслил свою работу. Так что диссертация, на мой взгляд, – вещь очень полезная… Академик Юрий Анатольевич Овчинников, представлявший другую школу молекулярных биологов, тоже запрещал своим ученикам защищаться по автореферату.

– В чем заключается намеченная модернизация ВАКа?

– На самом деле это несколько важных процессов. Остановлюсь на двух, которые будут идти параллельно. Во-первых, в постепенной передаче персональной аттестации на места, на уровень конкретной организации. На это в масштабах страны уйдет несколько лет. Кому можно будет отправиться в самостоятельное плавание? Прежде всего, тем учреждениям, которые имеют высокий международный рейтинг. На федеральном уровне невозможно предметно рассматривать 60 тыс. дел. Зачем же нам заниматься профанацией? Но зато освободившиеся возможности тех же экспертных советов мы можем направить на действительно реальную работу с диссертационными советами и просто закрывать их в том случае, если они не удовлетворяют нормальным требованиям. Если совет становится фабрикой по производству диссертаций, где, условно говоря, защищается 100 диссертаций в год, то стоит присмотреться к его деятельности.

Во-вторых, модернизация предполагает диверсификацию научной аттестации. Не может быть одинаковых требований к диссертациям в области гуманитарных, медицинских, естественных и технических наук.

– Как это будет происходить на практике применительно к медицинским наукам? Если летчика аттестуют по тому, сколько он налетал часов, то почему хирурга надо оценивать только по числу опубликованных статей?

– Это вопрос не ко мне, а к медицинскому сообществу. Я пойду в медицинские экспертные советы со словами: «Ребята, организуйте работу. Скажите, как и что нужно сделать с учетом особенностей медицины». Сравнение с летчиками мне кажется не вполне корректным. Я не случайно заговорил о диверсификации и по сферам (наука, бизнес и т.д.), и внутри науки. Что дает количество операций? Если говорить о научно-педагогической аттестации, то их число не может быть единственным критерием.

Вот ваш отдел в «Медицинской газете» называется отделом науки. Значит, в медицине есть не только наука. Есть еще искусство, есть организаторские вещи. Среди наших выдающихся медиков были и есть гениальные врачи, искусство и интуиция которых не перестают восхищать и удивлять. Это редкий дар. Еще более редкая ситуация, когда в одном человеке сходятся выдающийся ученый и гениальный врач-практик.

Возвращаясь к вопросу о летчиках, скажу – всё зависит от того, что мы хотим аттестовы-вать. Если навыки, то, действительно, достаточно количества операций. У меня нет здесь ответа – его, повторяю, должно дать медицинское сообщество.

– Сколько ежегодно защищается диссертаций по медицинским наукам – кандидатских и докторских? Какова динамика за последние 20 лет?

– Могу сказать, что в 2010 г. было защищено 620 докторских и около 3700 кандидатских диссертаций по медицинским наукам, что составляет 17-18% от общего числа защит. В 2005 г. цифры были несколько выше (800 докторских и около 4700 кандидатских диссертаций).

– Почему вы согласились возглавить ВАК? Как вам удается совмещать научную работу, деканство на биофаке МГУ и председательство в ВАКе?

– Согласился, хотя и не без колебаний, потому что меня об этом попросили. Проблема аттестации кадров – это вопрос престижа науки. Когда человек посвятил науке всю свою жизнь, этот вопрос ему не безразличен. Я 30 лет проработал в академическом институте. А потом мои учителя сказали мне, что в интересах научной корпорации надо заняться административной работой. При этом я не прерывал научной деятельности: у меня была своя лаборатория, а потом кафедра в МГУ. Приходилось учиться сидеть на двух и даже трех стульях. Это непростая вещь. Часто думаешь, чего бы смог достичь, если бы удалось сконцентрироваться только на науке. Даже у людей очень высокого научного уровня в жизни бывает не больше трех-пяти крупных научных достижений. Наверное, если бы не научно-организационная работа, то на том уровне, который дан мне (у каждого человека есть свой уровень), у меня была бы еще пара. Это не предмет сегодняшнего разговора, но я очень четко могу обозначить те вещи, которые я сделал в науке и которые вошли в учебники. Это прежде всего работы по ДНК-белковому узнаванию и по созданию искусственного белка с заданной структурой и функцией. В то же время годы работы в министерстве и правительстве дали мне колоссальный жизненный опыт.

Беседу вел
Болеслав ЛИХТЕРМАН,
корр. «МГ»,
доктор медицинских наук.