Дети Альцеста

У героя мольеровского «Мизантропа» Альцеста не было детей, во что легко поверить, зная об особенностях его тяжелого нрава и несгибаемой принципиальности. Тем не менее последователей у этого бескомпромиссного человека, не слыхивавшего о консенсусах, было немало. Его наследники - музыканты, перенявшие трудный характер своего идейного предка-мизантропа, тоже часто оказывались весьма тяжелыми в общении людьми, стремившимися по разным причинам устраниться от общества, не найдя в нем того отклика и резонанса, которые важны для человека, имеющего отношение к исполнительскому искусству, -ведь оно практически немыслимо без понимающего и сочувствующего слушателя. Музыка часто возникает не между смычком и струнами; она появляется там, где есть взаимодействие между одаренным мастером и талантливым меломаном, который сам становится соавтором гармонии в момент концерта.

Виртуоз-исполнитель Шарль Алькан был крайне эксцентричным и противоречивым человеком. Будучи публичным концертирующим музыкантом, он был болезненно застенчив, что очень помешало ему вовремя добиться того признания, которого, без сомнения, заслуживала его поразительная игра на фортепиано. Его редкие и нерегулярные концерты сначала становились легендами, восторженно пересказываемыми знатоками, которым посчастливилось побывать на редких выступлениях Алькана, но затем эти легенды превращались в анекдоты. Концертмейстер чересчур редко выступал, из-за чего его феноменальная техника легко переходила в область преданий и апокрифов. Фобии публичных выступлений не давали музыканту возможности регулярно демонстрировать свой редкий исполнительский талант, и любителям музыки приходилось судить о даровании Алькана лишь по нотам его иногда (нечасто) издававшейся высокотехничной музыки. Он сочинял столь виртуозные пьесы, что они были малодоступны в техническом отношении большинству пианистов-современников. Странно ли, что при таком положении дел Алькан (сам в общем-то являясь причиной своего неуспеха - сейчас хорошо известно, что для того чтобы быть заметной фигурой в культурной жизни общества, не обходимо любыми способами постоянно напоминать о себе) не воспринял это обстоятельство как собственный недостаток.

Человеку свойственно «отдавать» собственные промахи окружающим, наделяя их своей же несостоятельностью. Алькан делегировал все собственные неудачи современникам, в том числе и коллегам, которые «не сумели оценить» его дарования. И его фобии, прогрессирующие с течением лет, превратились в чудаковатую мизантропию - неприязнь ко всему человечеству. На самом же деле Шарль Альцест, простите, Шарль Алькан ненавидел самого себя - за свои фобии, не позволяющие ему концертировать и даже просто общаться с людьми, но его собственная психика «не разрешала» композитору признаться себе в этом, не пропуская эту информацию в его сознание. Мизантропия маэстро стала для него психологической защитой, предохраняющей его, быть может, от суицидальных устремлений. Аутистическая модель поведения оказалась губительной для известности композитора, но спасительной для его существования: он оставался жив, тогда как его музыка становилась мертворожденной.

Поведение Алькана в быту, даже в еще весьма толерантном по отношению к психическим отклонениям ХIX в., поначалу вызывало пересуды и сплетни - до тех пор, пока о нем почти бесповоротно не позабыли. Точно так же, как и мольеровский Альцест, говоривший: «От общества людей уйду - и без возврата», композитор с годами стал стремиться настолько полно изолировать себя от общения с людьми, что перестал пользоваться прислугой и даже нанимал две квартиры, дабы можно было легче избегать любых контактов.

При этом слегка комичная фигура чудаковатого старого музыканта уже давно никого не интересовала; так что его попытки уйти от любых контактов с людьми стали смешны своей ненужностью: никто и так не ловил этого «неуловимого Джо».

Смерть Алькана стала трагикомической, но в то же время знаковой: он умер, случайно опрокинув на себя огромный книжный шкаф. О такой смерти аутичные книжники-мизантропы могут только мечтать.

Творческая судьба французского скрипача Пьера Роде оказалась сходной с историей пианиста.

Начав свою исполнительскую карьеру в 1790-е гг. головокружительным взлетом, бурным успехом у публики, сопровождавшимся восторженными эпитетами музыковедов, интенсивными гастролями по странам Западной Европы, к 1808 г. Роде достаточно неожиданно попал в полосу равнодушного штиля. (Может быть, дело в том, что в течение нескольких лет Роде был придворным солистом в С.-Петербурге, а о непростых взаимоотношениях двух императоров - Александра I и Наполеона Бонапарта в эти годы хорошо известно.) Музыкальная критика отвернулась от Роде, сменив свой прежний восторг на выраженный скепсис и говоря о его исполнительской технике и манере игры как о несовершенной и чуть ли не дилетантской. Его 10-й концерт окрестили «Ледяной Россией», в чем отчетливо заметно отношение слушателей - не только как к скрипачу-французу. Такой резкий афронт повлиял на психику маэстро, отказавшегося на многие годы от концертной деятельности. Он вернулся к публичным выступлениям только в 1817 г., но гастролировал теперь нечасто и не очень охотно. В душе Пьера Роде поселился страх перед публикой, перед концертным залом, перед выступлениями... С этой поры редкие публичные реляции скрипача стали для него сущим мучением. Роде чувствовал себя в эти моменты крайне неловко и скованно. Он с трудом выносил атмосферу концертов, сбивчиво и торопливо стремясь доиграть репертуар, заявленный на афише, естественно, постоянно сбиваясь при этом, упуская виртуозные моменты, смазывая их, теряя темпы и ритмы, что, в свою очередь, давало основания и критикам говорить о невысоком исполнительском мастерстве музыканта. В 1819 г. Пьер Роде вновь прервал концертную деятельность на 9 лет. Свой последний концерт он дал в 1828 г. и вновь не снискал ни малейшего успеха, на этот раз навсегда прекратив выступления.

Ансамблевая игра с близкими людьми, не на публику, по-прежнему удавалась Роде, но вот публичные выступления стали для него непреодолимой бедой и наказанием. Если Алькан был мизантропом изначально, по своей сути, то Роде был вынужден стать таковым. В присутствии публики выдающаяся скрипичная техника маэстро теряла блеск и виртуозность: он так и не смог перешагнуть через свои фобии, став мизантропом поневоле.

Игорь ЯКУШЕВ,
доцент Северного государственного
медицинского университета.
Архангельск.