Выпавший из гнезда

Джеймс Дуглас (Джим) Моррисон родился 8 декабря 1943 г. в Мельбурне (штат Флорида, США) в семье контрадмирала, хранившей добрые традиции милитаристов-республиканцев. В 1961 г. он окончил школу в Александрии, штат Вирджиния, затем провел год в высшей школе им. Дж. Вашингтона, а потом перешел в Университет Таллахасси, штат Флорида. Опустим глубокий и длительный внутрисемейный конфликт, результатом которого был уход Джима из семьи и его упорное нежелание встречаться с родственниками в течение всей дальнейшей жизни. Сам он неоднократно говорил впоследствии о том, что «родственников у него нет».

Первый успех

Весной 1964 г. Моррисон обосновался в Лос-Анджелесе, где защитил диплом по кинотехнике, после чего вел почти маргинальную жизнь, кое-как перебиваясь с хлеба на квас.

В тот год я был переполнен
какой-то неведомой
силой.
Бросил школу, бродяжничал
на побережье и однажды,
проснувшись на крыше,
увидел: луна обернулась
женским лицом.
Так явилась мне Душа Музыки.

В 1965 г. он наткнулся в Венеции, одном из пригородов столицы американского кинематографа, на Рэя Манзарека - своего старого университетского знакомого. Джим тогда уже сочинял песенки «для себя», а Манзарек, когда-то выучившийся по настоянию родителей играть на рояле, выступал с различными группами в блюзовых клубах.

Моррисон и Манзарек написали свою первую песню, в которой были слова:

Давай взберемся
по лунному лучу,
посмотрим на город,
что спит в ночи,
на его тайны, любовь, его муку.
Чего же ты боишься?
Скорее дай мне руку!

Эта песня была благосклонно принята несколькими людьми, мнению которых музыканты доверились, и они решили сколотить рок-группу. Манзарек отыскал в «Центре медитации», функционировавшем под руководством некоего гуру Махараджи Джи, ударника Джона Денсмора, прежде игравшего в симфоническом оркестре, различных джазовых и рок-группах, и гитариста Робби Кри-гера, который также играл на гитаре, рояле, трубе, изучал фламенко, исполнял блюзы и джаз.

Группа получила название Doors («Двери») - по строкам английского поэта XVIII-XIX веков Уильяма Блейка: «Есть Ведомое и есть Неведомое, а между ними - Двери» и: «Если бы Двери нашего восприятия были прозрачными, всё явилось бы человеку в истинном виде». Музыканты выступили в маленьком кабаре на бульваре Сансет, работая здесь в дальнейшем по четыре часа каждый вечер и получая 45 долларов на всех. Позднее их пригласили выступать в клубе «Виски Эй Гоу-Гоу», достаточно престижном месте для никому неизвестных рок-н-ролльщиков. К этому времени фирма грамзаписи Columbia заключила с ними контракт, так, на всякий случай.

Первый альбом (Doors) они записали в 1967 г., и первая же пластинка мгновенно ввела их в ряд лидеров рок-музыки. (По мнению критиков журнала Rolling Stones, она занимает 25-е место в списке из 100 лучших альбомов за последние 30 лет.) Второй альбом назывался Strange Days («Странные дни»), 1967 г. Затем последовали Waiting For The Sun («В ожидании солнца»), 1968 г., The Soft Parade («Тихий парад»), 1969 г., Morrison Hotel («Гостиница Моррисона»), 1970 г., L.A. Wоman («Лос-Анджелесская женщина»), 1971 г. Кроме этого Моррисон успел снять два документальных фильма, выпустить сборник стихов, объездить с концертами группы почти всю Америку и Европу.

Генерируя новые идеи

Группа Doors оказалась захваченной социальным феноменом молодежной революции 1960-х годов, декларировав «анархию, хаос и борьбу с авторитетами» в качестве своей идеологической платформы. Музыканты стали генераторами новых идей и настроений и в то же время продуктом эпохи. Фрондерство и эпатаж стали визитной карточкой Doors и самого Моррисона. У него никогда не было ни дома, ни автомобиля. Он предпочитал останавливаться во второразрядных отелях с тараканами и соседями-алкоголиками, надолго пропадал в притонах и трущобах; сплетни о нем опережали выход новых альбомов и порой интересовали публику не менее, чем собственно музыка группы: он-де купил и выпустил на волю всех обитателей зоомагазина, среди которых были две гремучие змеи, на званом обеде поймал муху и съел ее...

Но Западное побережье Америки и экстракт ее массовой культуры - Голливуд охотно допускали «небольшую революционность», если она оставалась в пределах респектабельной оригинальности; однако в том случае, когда революционность и анархичность перехлестывали через край, общественное мнение отвергало их: никакой бунтарь не должен был менять установленный раз и навсегда порядок вещей. Моррисон выпал из этого национального гнезда, он был неуправляем: его вел тот же демон протеста, который диктовал стихи Артюру Рембо и Шарлю Бодлеру. (Не случайно ранняя смерть музыканта случилась в Париже -городе «проклятых поэтов».)

Предпочтение Моррисоном Европы благопристойно-ханжеской Америке кажется закономерным. Так же, как и родители поэта, страна его рождения более высоко ценила внешнюю благопристойность, пусть даже и формальную, фарисейскую, нежели открытые чувства и одаренность. Бегство из своей страны было для Моррисона аналогичным по психологическому механизму - уходу поэта из родительского дома. Эпатирующее же поведение Джима было не чем иным, как неосознанным способом, подсознательной попыткой обратить на себя хоть какое-то внимание своих родителей, почувствовать на себе их взгляд, ощутить их любовь... Но поэт был очередным кукушонком благопристойной цивилизации, для которого только наркотический кейф смог стать эрзацем родительской любви.

Джим Моррисон написал немало песен, очень непростых с точки зрения литературы. Ассоциативный строй его текстов был сложен и выпадал из привычных незамысловатых песенных поделок. Его стихи - это сны наяву, которым не чужды аллегория, парадоксальность, ирония... (Некоторые исследователи творчества Моррисона даже сравнивают его поэзию со стихами Эдгара Аллана По.)

И будем мы вместе
много дней
и еще много дней
и
завтра.

Многие критики высказывали ту точку зрения, что Моррисон специально вуалирует смысл сказанного им. Сам же он говорил об этом так: «Знаете, настоящая поэзия не должна выражать ничего конкретного, а только наводить на мысль. Открывать все двери. А вы можете войти в любую из них». Первые свои стихи он написал еще в 5-м классе школы, но только в колледже литературные занятия стали для Мор-рисона целью его жизни. Он постоянно и пристрастно работал над текстами, редактируя их, переписывая из блокнота в блокнот, возвращаясь к ним даже через несколько лет. В 1970 г. вышла книга, объединившая под одной обложкой два сборника его стихов. Уже перед самой смертью, уехав в Париж, он успел написать поэму «Парижский дневник». (В 1988-1990 гг. в США вышел двухтомник его прежде неопубликованных стихов).

...И открылись темные дали

В голосе Моррисона-вокалиста были какое-то гипнотическое воздействие, дикая магия, заставлявшие вспомнить о шаманах древних племен, что очень точно подметил кинорежиссер Оливер Стоун в своем фильме о Джиме и его группе. (Я написал «вспомнить» и подумал о том, что никто ведь не видел этих шаманов, но тем не менее без труда вспоминает их, опираясь на глубинную память, переданную нам предыдущими поколениями.) Эта неразгаданная тайна бытия, так непохожая на детское солнечное мировосприятие Beatles, била из каждой ноты музыки Doors. За простыми рисунками битлов вдруг открылись темные, необозримые дали подсознания, неуправляемые трансцендентные сущности и тот неведомый мир архетипов, который, оставаясь для нас непознанным, тем не менее управляет всей нашей жизнью. Дж.Леннон и П.Маккартни могли позволить себе сочинять детские считалочки типа «обла-ди-облада», но Моррисон писал о смерти и времени, жизни и экзистенциальном страхе... Змеи и ящерицы, так часто упоминаемые Моррисоном в песнях, стали для него аллегориями сил дьявола:

Явление дьявола
на венецианской набережной.
На бегу увидел я: рядом
бес или сатир,
тень моих тайных
помыслов, обретших плоть.
Стремительная.
Знающая.

Поэт вполне осознанно ходил по краю моральных табу, исследуя мир собственной души и пытаясь понять реальные границы допустимого. Так, Фридрих Ницще когда-то воскликнул: «Бог умер!», поплатившись за это рассудком. Джим Моррисон тоже переступил ту грань, за которой начиналась бездна, и - рухнул в нее, не дожив до 28 лет. Не случайно одним из проектных названий группы было «Дионис». Дионисийские рок-вакханалии концертов и самой жизни стали для Моррисона тайным приветом Ницше, его нигилизму и вызову. «С помощью стихов я хотел бы освободить людей, избавить их от шаблонных представлений о своих чувствах. Мы боимся себя, своей сущности, а больше всего - своих чувств: они ведь лишают нас душевного равновесия», - говорил он, возможно, вспоминая благопристойный, но нередко и фарисейский протестантизм американцев, вызывавший протестные реакции у самого Моррисона, более интересовавшегося дьяволом, чем Богом, которого он, видимо, представлял изобретением ханжей и мещан. «Бог есть Любовь», - сказано в Писании, но любви родителей поэт в полной мере не ощутил и - разуверился. Религия была им отвергнута, но вакуум души не может оставаться незаполненным, и эта пустота вскоре заполнилась дьявольским нигилизмом и аутодеструктивными поступками и высказываниями.

Алкоголь и наркотики стали персонажами иконостаса Морри-сона, а мотив смерти оказался для его стихов одним из основных: «Люди боятся смерти больше, чем страданий. Это странно. Раны, которые наносит жизнь, намного страшнее. Со смертью же страдания прекращаются, поэтому я и в самом деле считаю ее другом», - говорил он. Но кокетливые игры психопата со смертью, бравада и фрондерство по отношению к ней скрывали глубокий страх и неизбывное желание забыть об этой неизбежной участи. И иногда Моррисон проговаривается:

Из какого болота,
из-под какого
камня выползла ты, чтобы напомнить нам,
чего мы
хотим избежать?

Этот страх смерти заставлял его искать спасения в алкоголе и наркотиках (даже сдвоенное «О» в том виде, как оно было написано в названии группы на их ударной установке, напоминало очертания психостимулирующих таблеток), приносивших успокоение и дававших возможность действительно забыться на какое-то время - психопатизированные личности очень часто входят слишком широкими вратами, идя путем наименьшего сопротивления и облегчая свои жизненные трудности алкогольным или наркотическим рауш-наркозом. Но наступало временное протрезвление, за которым вновь актуализировался страх перед неизбежным, и это заставляло Джима вновь и вновь прятать голову в дыму марихуаны и угаре героина. Быть может, Моррисон так часто призывал дьявола, чтобы вступить с ним в сделку, подобно Фаусту, и продлить жизнь или хотя бы не бояться приближающейся смерти?

Страх - это крыльцо,
пронзенное
свистом северного ветра.
Лицо в окне,
оказавшееся листом.
Орел, почуявший смерть,
но грациозно парящий в ночи над серебристым кроликом.

Смерть в отеле

Наступили 70-е. Смешно думать, что только в нашей стране это были годы стагнации! Весь мир тогда упал в застой. Примитивное лживое диско овладевало тем, что называлось умами. Рок-бунтари медленно вымирали - в буквальном смысле. Смерть не обманывала: она приходила по-настоящему. Оставшиеся и уцелевшие начинали думать и пытаться выживать, вернувшись в университеты.

Но Моррисон был поэтом, а людям такого рода крайне трудно «идти в ногу со временем»: они слишком хорошо понимают, что Время по своей сути - неизменно и абсолютно; приспособиться к нему нельзя в принципе. Да и организм его уже до такой степени износился, что жизненный ресурс почти совершенно иссяк. На некоторое время Doors замолчали, потом вновь вернулись на прежний круг, но, несмотря на творческие идеи (альбом L.A. Woman был едва ли не самой интересной среди их работ в музыкальном отношении), музыканты так и не смогли преодолеть тяготение стагнирующей эпохи.

3 июля 1971 г. Джим Моррисон умер в парижском отеле от сердечного приступа, вызванного, скорее всего, передозировкой наркотиков. Рок-романтики, впрочем, предпочитают думать, что его убили в пьяной драке. Оставив сначала собственную семью, а затем свою страну, на этот раз он покинул и саму планету. Моррисона похоронили на кладбище Пер-Лашез. Кукушонок наконец-то обрел свое гнездо.

Вот и каюк,
милый мой друг...

А группа Doors с грехом пополам выпустила еще два диска и тихо умерла.

Игорь ЯКУШЕВ,
доцент Северного государственного
медицинского университета.