Пытайтесь пойти дальше других

Чтобы не изобретать колесо, нужно интересоваться достижениями науки

«МГ» регулярно знакомит своих читателей с научной деятельностью высших учебных заведений страны. При этом нас интересуют не только результаты исследовательской работы студентов и преподавателей, но также плюсы и минусы её организации.

Какое место вузовская наука занимает в общей современной структуре отечественной медицинской науки? Могут ли по-настоящему великие открытия и прорывные медицинские технологии рождаться не в академических институтах, а в университетских лабораториях, или никакой серьёзной научной работы в высших учебных заведениях нет и заведомо быть не может? Что препятствует более эффективной исследовательской деятельности вузов? Сегодня на эти вопросы отвечает заведующий кафедрой глазных болезней медицинского института Российского университета дружбы народов, доктор медицинских наук, профессор Михаил ФРОЛОВ.


– Михаил Александрович, как вы относитесь к понятию «вузовская наука»? Это действительно равноценная составляющая российской «интеллектуальной среды» наряду с ведомственной и академической наукой?

– По моему мнению, термин «вузовская наука» утрачивает свой первоначальный смысл как обозначение некоего «государства в государстве», теперь он в основном используется формально, в качестве наименования критерия и показателя эффективности работы университетов. И это правильно, потому что наука не может быть поделена ни по ведомственной, ни по возрастной принадлежности: она или есть, или её нет.

Что касается предположения, будто серьёзной научно-исследовательской работы в образовательных учреждениях нет и быть не может, категорически не могу с этим согласиться. Более того, вузы находятся даже в более выигрышном положении по сравнению с академическими научными институтами. Здесь сотрудники одной кафедры могут объединяться в проведении исследований с коллегами других факультетов и кафедр, и для этого не нужно заключать договоры, решать финансовые вопросы. В то же время институты РАН, Мин здрава России, ФМБА вынуждены проходить сложные процедуры, задумывая совместные научные проекты с другими юридическими лицами.

Исходя из этого, я считаю целесообразным такое построение научной системы в государстве, при котором научная деятельность концентрируется вокруг университетов, что практикуется во многих странах. В России традиционно иная структура, здесь центром научной жизни всегда была и остаётся Академия наук, а роль и место университетов в системе научной деятельности, на мой взгляд, недооценены. Отношения академических институтов и вузов строятся так: нам необходима экспертная оценка наших научных проектов уважаемыми академиками, и мы к ним обращаемся. Совместные же исследования вузовских кафедр и лабораторий академических институтов пока практикуются не так часто, как это могло бы быть. Хотя именно на вузовских кафедрах зачастую рождаются идеи, которые реализуются в весьма перспективные медицинские технологии.

– Почему так происходит?

– Потому что у нас больше информации о потребности практического здравоохранения в решении той или иной проблемы. Коль скоро клинические кафедры располагаются на базе профильных лечебных учреждений, мы, с одной стороны, черпаем там идеи для научного поиска, а с другой, имеем возможность внедрять здесь свои новые разработки, то есть путь трансляционной медицины – от идеи до практики – у нас максимально короткий.

– Но ведь все офтальмологические клиники занимаются лечением пациентов с одним и тем же спектром патологий, следовательно, все кафедры глазных болезней в российских университетах должны вести научный поиск в одних и тех же направлениях? Разве это интересно?

– На самом деле дублирование тематик научных исследований неизбежно. Задача руководителя кафедры наметить такой поворот темы научного поиска, чтобы и решение на выходе было оригинальным. Не зря в начале любой научной работы приводится литературный обзор, он показывает, что именно уже было сделано до тебя, чтобы ты, приступая к исследованию, не «открывал Америку», так как её уже давно открыли. Вот где можно черпать идеи для новых исследований: посмотрите, до какого предела дошла наука в том или ином направлении, и пытайтесь пойти дальше других.

Что же касается собственно векторов исследований, они, как правило, являются для разных университетов традиционными. К примеру, для нашей кафедры такими направлениями всегда были и остаются аномалии клинической рефракции и методы её коррекции; хирургическая профилактика прогрессирующей миопии; хирургическое лечение осложнённых форм катаракты и глаукомы.

В отношении последней тематики большую пищу для ума нам дают осложнения в виде несостоятельности связочного аппарата глаза, вторичные катаракта и глаукома, ранее неоднократно оперированная глаукома или её рефрактерные формы, которые не поддаются ни консервативным, ни хирургическим методам лечения. А также сочетанные формы катаракты и глаукомы, что в последнее время встречается всё чаще и чаще. Для нашей кафедры это направление является приоритетным, потому что несколько десятилетий назад наши учителя впервые занялись поиском эффективных путей лечения данных категорий пациентов. И так получилось, что эти пациенты начали активно обращаться именно в ту клинику, на базе которой располагается кафедра глазных болезней. Иными словами, недостатка в клинических примерах и материалах для научных исследований у нас нет.

– Это люди, которых нигде больше не берутся лечить?

– Отчасти это пациенты, которых к нам направляют наши коллеги из специализированных учреждений в случае, когда у пациента не просто сомнительный прогноз по офтальмологическому профилю, но и сопутствующие соматические диагнозы. И хорошо, если направляют до того, как попытались сами прооперировать. Процент осложнений есть у всех хирургов, но существуют предпосылки к этим осложнениям, а именно недообследованность пациентов и недооценка тяжести патологии при выборе метода лечения. Зная об этих предпосылках, мы можем и должны не допускать послеоперационных проблем. И это очень важно именно сегодня, когда всё шире практикуется оказание медицинской помощи в стационарах кратковременного пребывания.

Другая часть тяжёлых больных – те, кто в принципе поздно обратился к врачу. Поскольку продолжительность жизни растёт, общество диктует запрос на социальную активность и бытовую самостоятельность граждан даже в преклонном возрасте. Однако ментальность русского человека такова, что последнее, о чём он думает – это собственное здоровье. И поэтому мы часто встречаемся на практике с далеко зашедшими и осложнёнными формами заболеваний, в частности наиболее распространённых возрастных патологий – катаракты и глаукомы.

В то же время переложить всю ответственность на пациента – значит, оставить без внимания недостатки в организации оказания медицинской помощи. К примеру, сегодня есть хорошие научные исследования по ранней диагностике патологий органа зрения на иммунологическом, биохимическом, гистологическом уровнях, но оказалось, что воплотить это в практику здравоохранения гораздо труднее, чем придумать.

Далее, а есть ли у офтальмолога, который работает в районной поликлинике, возможность за 12 минут, отведённые ему на приём пациента, провести тщательное обследование с целью распознавания заболеваний на ранних стадиях, когда сам человек ещё ни на что не жалуется и пришёл вообще по другому поводу? Нет этой возможности. Я с такими случаями сталкиваюсь постоянно: поликлинический врач направил пациента ко мне на операцию по поводу катаракты и даже не посмотрел глазное дно. То ли времени не хватило, то ли знаний. А там – глаукома или изменения на глазном дне. Вопрос: а если бы пациент не пошёл оперироваться по поводу катаракты сразу, отложил «на потом», что тогда? Слепота от запущенной глаукомы и изменений в сетчатке.

Тяжёлые пациенты идут один за одним. Непростые. И это заставляет меня задуматься, как решить данную проблему. Самое простое – сказать: «Мы бессильны, идите к другим специалистам». Но хочется попытаться помочь человеку, иначе, зачем было выбирать профессию врача? И берёшься за этот малоперспективный случай, начинаешь думать, каким методом полечить человека, может, новое что-нибудь придумаешь. Собственно, так и выглядит прикладная наука.

– Да, вернёмся к науке. Что из последнего «придуманного» вы считаете наиболее существенным?

– Например, методы лечения ранее неоднократно оперированной глаукомы. Чего только мы не попробовали в этих случаях: применение искусственных дренажей, ксеноплантов, есть даже опыт использования донорских тканей для
формирования дополнительных путей оттока глазной жидкости при тяжёлых формах глаукомы. Но поскольку с получением донорского материала большие сложности, пришлось заняться разработкой методик хирургического лечения с применением аутотканей пациента – склеры, роговицы. В итоге мы их разработали и запатентовали. Помимо того, что ушли от проблем с донорством органов, так ещё и снизили расходы пациентов и системы ОМС на лечение: дренажи из аутотканей обходятся бесплатно, а искусственные стоят очень дорого. Это – тоже к вопросу об эффективности вузовской науки.

Другая задача, в отношении которой есть и готовые решения, и новые идеи, – разработка комбинированных методов хирургического лечения при сочетанной патологии катаракта-глаукома. В частности, нами разработан и внедрён в клинику новый модифицированный метод хирургического лечения катаракты в сочетании с глаукомой, основанный на активации увеосклерального пути оттока при помощи супрахориоидального аутосклерального дренирования. Он является малотравматичным, безопасным, способствует стабилизации внутриглазного давления, не требует применения донорского материала, в том числе и ксеноплантов.

Имея опыт более 400 операций в год при сочетанной патологии и 4 патента на изобретения, могу с уверенностью говорить, что при поэтапном подходе начинать нужно с лечения катаракты, а не с антиглаукомного вмешательства. В то же время всегда, когда это возможно, мы стараемся проводить одномоментное комбинированное лечение и катаракты, и глаукомы. Давайте помнить об особой социальной значимости офтальмологии: пациенты с соче-танной патологией в большинстве случаев – люди преклонного возраста, и, выполняя одномоментное лечение, мы освобождаем человека от необходимости повторной госпитализации и дополнительных финансовых затрат, а также от психоэмоционального напряжения, что немаловажно.

Ещё одна научная тема, которая для нашего университета является приоритетной в силу его интернациональной специфики, – это заболевания глаз в странах с жарким климатом. Речь идёт о лоаозе, дирофиляриозе, лейшманиозах и другой паразитарной инвазии, где переносчиками инфекции являются насекомые и животные, но при этом заболевания могут также передаваться от человека к человеку, и в этом их угроза.

Исследованиями в данном направлении РУДН занимается уже три десятка лет, и, нужно отметить, в самом начале, когда только подступались к этой теме, её название соответствовало замыслу. Тогда мы думали, что нашу страну эта проблема вряд ли коснётся. Однако произошли заметные изменения в характере климата на планете, а кроме того, идёт активная миграция населения разных стран: из жаркого климата – в нежаркий и обратно. Думаю, пройдёт ещё 5-10 лет, и эта проблема станет весьма актуальной для российской офтальмологии. Очень уж часто мы стали встречаться в клинике с той патологией, которую раньше видели только у выходцев из стран Африки, Средней и Юго-Восточной Азии. Сегодня к нам обращаются за помощью россияне, побывавшие в туристических и деловых поездках в странах с жарким климатом.

Научная задача заключается в разработке новых методов профилактики, диагностики паразитарных инвазий органа зрения, и, конечно же, их лечения. Ранее разработанные схемы терапии меняются, и в отношении некоторых заболеваний уже не используются вообще в связи с формированием устойчивости возбудителей болезни к препаратам и с видоизменением паразитов.

– В дальнейшем вы планируете заниматься исследованиями в этих же направлениях, или уже готовы переключиться на новые темы?

– Честно говоря, хотелось бы в принципе больше времени уделять науке. Однако сегодня в перечне обязанностей университетских кафедр, помимо исследовательской, учебной, лечебно-диагностической и воспитательной работы, всё большее значение имеют коммерческая деятельность и финансово-экономические показатели. Это, с одной стороны, отвлекает от собственно исследовательской деятельности. Но с другой стороны, это же и стимулирует научную активность преподавателей: показатель публикационной активности, индекс цитирования дают возможность кафедре получать гранты на интересные исследовательские проекты, приобретать международную известность.

Единственное, что вызывает вопросы, – почему нас призывают активно публиковаться за рубежом, если от этого могут пострадать отечественные издания? Есть российские журналы, часть которых уже переводится на английский язык и отражается в специальных базах данных. Так пусть таких журналов будет больше, и мы перестанем в оценке своих научных достижений зависеть от иностранных издательств. А сэкономленные на этом деньги и время направим на изучение новых научных тематик.

Подготовила Елена БУШ, обозреватель «МГ».
Фото Александра ХУДАСОВА.