История одной куклы

Она долго не обращала внимания на то, что зависит от чужой воли, а если и замечала, то такая зависимость даже как будто помогала ей, позволяя рассчитывать на вмешательство посторонних лиц в ее жизнь, которое будет либо спасительным актом, либо актом познания. В детстве она не плакала и не пугалась, когда друзья отца подкидывали ее к потолку, ловя за миг до падения. Она охотно подчинялась, потому что знала: падение невозможно – непременно кто-то окажется рядом, поэтому пусть делают, что угодно. Она не хотела замечать того, что постепенно ее тело всё сильнее зависит от управляющих им нитей, тянущихся куда-то к колосникам; что ее собственная воля всё более пассивна и продолжает неуклонно атрофироваться.

Эмоционально-волевые нарушения при некоторых психических расстройствах могут давать знать о себе задолго до очевидного и яркого манифеста явной психопатологии.

…В 1953 г. Уника Цюрн, обыкновенная журналистка из Берлина, к тому времени уже разведенная, мать двоих детей, оставленных под опекой отца, познакомилась с известным художником Хансом Беллмером на выставке его работ. Беллмер еще в довоенное время эмигрировал во Францию, так как в гитлеровской Германии в отношении него – создателя композиций из застывших в непристойных позах расчлененных женских манекенов – начались преследования: искусство Беллмера получило ярлык «дегенеративного».

Эта почти случайная встреча была началом их 17-летней совместной жизни. Уника Цюрн стала музой и натурщицей Ханса Беллмера. Ставя свои эстетические эксперименты, он связывал обнаженную Цюрн веревками, укладывая на различные предметы мебели и делал серии снимков. «Уника на ниточке» или «Модифицированные телесные ландшафты» – так он сам называл эти фотографии. И даже тогда Цюрн еще не обращала внимания на то, что и веревки Беллмера – это те же самые нити, прочной паутиной обвивающие ее. А может быть, она надеялась, что когда-нибудь паутина чужой воли спадет как кокон, и из него вылетит прекрасная бабочка нового искусства…

Уника Цюрн была не только живым манекеном, послушной куклой Беллмера. Общаясь с людьми его круга, она сама превратилась в мастера сюрреалистского автоматического письма и сюрреалистических анаграмм. Литературно-художественное творчество позволило ей свести близкие знакомства с некоторыми известными мастерами. Она подружилась с М.Эрнстом, Мэн Рэем, успела принять участие в ряде крупных сюрреалистических выставок, в том числе в скандальной Международной сюрреалистической выставке 1959 г. в Париже (Е.R.О.S.), во время которой на презентационном столе для гостей возлежала обнаженная модель, декорированная различными яствами (идея принадлежала Мерет Оппенгейм).

Бельгийский поэт Анри Мишо стал еще одним важным человеком в ее жизни, навязавшим Цюрн свою волю, убедившим ее начать принимать мескалин, мотивируя это тем, что галлюциногены совершенно необходимы для освежения творческой мысли, так как они «расширяют сознание». Противиться чужой воле она не могла, а может быть, и не хотела. Более поздние попытки Цюрн прекратить вконец запутавшиеся отношения и с Мишо, и с Беллмером, привели к ее возвращению в Германию, но ненадолго. Воля Цюрн всё в меньшей мере была способна на совершение сильных поступков. Подвластная нитям, всё настойчивее управляющим ею и связывавшим ее волю, она возвратилась в Париж, чему предшествовал ряд событий психиатрического содержания.

Она оказалась в немецкой психоневрологической клинике, после того как сначала почему-то отказалась заплатить парикмахеру, а в полицейском участке вылила на голову полицейскому стакан воды. В лечебнице Виттенау Цюрн стала первым пациентом, произнесшим в приемном покое слова: «Здесь хорошо», но уже вскоре она попыталась перерезать вены осколками от бутылки. Амбивалентность ее воли моделировала ситуацию таким образом, что, находясь дома, она стремилась к госпитализации, но, попав в клинику, тут же начинала мечтать о выписке.
 
В ожидании возвращения в Париж, в доме берлинских друзей Цюрн устроила себе продолжительный мастурбационный сеанс, вызвавший у нее частичную потерю зрения и нарушения координации: пытаясь фиксировать взгляд на предмете, она видела лишь его верхнюю часть, когда пыталась встать с кровати, пол словно вздымался, и она падала. Поездку в Париж Цюрн совершила в инвалидной коляске.

После экспериментов с мескалином реальная жизнь всё в большей степени воспринималась ею как гипнотический сон. Ей казалось, что она загипнотизирована Мишо и должна исполнять его волю. В Мишо она «узнала» «жасминового человека» своих детских снов и фантазий; а всё происходящее с ней наяву считала чередой галлюцинаций, персонально для нее «сделанных жасминовым человеком». (Историю героини ее повести «Жасминовый человек», написанной в 1965 г. и опубликованной с предисловием Х.Беллмера через год после гибели Цюрн, исследователи ее творчества уверенно называют автобиографической). Позже она писала: «Галлюцинации – это единственное, ради чего стоит быть сумасшедшей».

Действительно, с какого-то момента Цюрн понимала, что психически больна. Порой она говорила, что «всему причиной – мескалин», а иногда – что «заразилась шизофренией от Беллмера». Но вряд ли только к этим причинам сводила она свою патологию. Цюрн часто вспоминала о помешательствах в своем роду, охотно констатируя потенциальную готовность собственной психики и мозга для безумия, которое всё более овладевало ею.

Особое место в ее психопатологических конструкциях заняли аборты, которых Цюрн сделала немало. В ее психике они облекались двумя целями: во-первых, «освободить место в чреве для оракула, который забирался ей в живот, диктуя оттуда стихи и прозу» (снова – исполнение чужой воли) и, во-вторых, максимально сохранить свою гинекологическую сферу для главной миссии. Цюрн хотела «забеременеть Берлином и родить его – город, разъединенный войной на Западный и Восточный, снова целостным».

В течение последних 8 лет жизни Цюрн практически безвыходно находилась в психиатрических клиниках, изредка ненадолго выписываясь. Во время одного из таких интервалов в 1970 г. она покончила жизнь самоубийством, выбросившись из гостиничного номера. Кукла после многих лет пассивного подчинения чужой воле смогла перерезать управлявшие ею нити (после того, как Беллмера разбил паралич и его воли оказалось недостаточно для того, чтобы управлять даже собственным телом).

Может быть, она надеялась взлететь? Но эта куколка так и не превратилась в бабочку./

Игорь ЯКУШЕВ,
доцент Северного государственного
медицинского университета.
Архангельск.