23 декабря 2024
Вы здесь
Рогожское кладбище помнит всё…
До сих пор точно неизвестно, какими путями в конце 1770 г. чума пробралась в Москву. О ее приближении к столице знали. Екатерина II слала московскому генерал-губернатору графу П.Салтыкову предписания о необходимости принятия предупредительных мер. Меры были предприняты, но оказались недостаточными. Старший медик и генеральный штаб-доктор А.Шафонский диагностировал моровую язву в госпитале на Введенских горах и сообщил об этом московскому штат-физику доктору А.Риндеру, заведующему всей медицинской частью Москвы. Однако Риндер заявил, что это не «моровая язва» (бубонная форма чумы): «черные пятна на теле больного - не карбункулы, а пролежни». Возник спор. По мнению исследователей, такое поведение главного «медицинского начальника» во многом способствовало распространению эпидемии. Чванливый и самодовольный, Риндер, не мог перенести, что моровую язву первым обнаружил его подчиненный, к тому же русский. Иноземные врачи не один раз оказывались в критических ситуациях не на высоте. Вот данные о составе московских медиков: докторов -14, из них русских - 5; штаб-лекарей - 9, из них русских - 1; лекарей - 23, из них русских - 1.
Врачей-иностранцев в первую очередь интересовало жалованье, а не работа, они не утруждали себя даже изучением русского языка. А обстановка всенародной беды требовала настоящего героизма и подвижничества.
Чума распространялась всё шире, унося в сутки 40-70 человек. В Преображенской и Петровской слободах Москвы население вымирало целыми семьями. Власти пытались принять меры: в Николо-Угрешском, а затем в Симо-новом и Даниловом монастырях размещались чумные больницы. «Сумнительных людей» доставляли в «особый дом» в селе Троице-Голенищево близ Воробьёвых гор. Устраивались карантинные дома и в других местах. В августе 1771 г закрылись присутственные места, лавки, магазины, трактиры, мануфактуры. Однако это не принесло должного эффекта. Москвичи утаивали заболевших, боясь сожжения своих зачумленных домов и имущества. Умерших закапывали в садах, дворах, бросали в колодцы, прятали в погребах или просто ночью выносили на улицу.
В этих тяжелейших условиях, постоянно рискуя жизнью, трудились московские врачи, первым из которых - Афанасий Филимонович Шафонский (1740-1811), один из основоположников отечественной эпидемиологии. Он родился на Украине, учился в Галле, Лейдене, Страсбурге, получил дипломы доктора медицины, философии, правоведения. В те страшные годы фактически он стал ведущим медиком в борьбе с эпидемией. Ему же принадлежит фундаментальный труд «Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 год».
Особо следует сказать о Даниле Самойловиче Самойловиче (1742-1805): «…когда никто добровольно не хотел в опасную больницу пойти, по собственному желанию, будучи еще и сам в слабом здоровье, из усердия и ревности к отечеству принял на себя пользование язвенных и всю при том сопряженную опасность». Он исполнял свой долг на грани риска, самолично вскрывая бубоны. Один за другим гибли помощники: из 15 подлекарей чума унесла 12. Заразился и Самойлович, но, к счастью, в легкой форме. Его имя стало легендарным. Когда его перевели в больницу в Симоновом монастыре на 2 тыс. коек, он взял с собой 80 человек в качестве санитаров, уже переболевших чумой. Никто из них не заразился вновь. При испытании окуривательного порошка Самойлович сначала обеззараженную одежду больного надевал на себя, потом проверял метод на арестантах-добровольцах, которым за участие в эксперименте была обещана свобода.
В те времена шли жаркие споры между так называемыми миазматиками и контагионистами. Первые утверждали: инфекция передается вредоносными испарениями. И палили из пушек, звонили в колокола, чтобы вызвать очистительные сотрясения воздуха. Но правы оказались контагионисты, полагавшие, что бубонная чума (не легочная!) распространяется посредством контакта здоровых с больными, например через вещи. Самойлович писал: «Я пропускал через самую малейшую скважину воздух из покоя, где находились болезнующие язвою, и в многократных и самоточнейших испытаниях удостоверил совершенно, что от воздуха собственно ничто не заражается».
Русский бунт страшен
15 сентября 1771 г. москвичей взбудоражила весть, что архиепископ Амвросий приказал запечатать короб для приношений Боголюбской иконе Божией Матери, а саму икону убрать.
Он был прав: большие скопления молящихся способствовали распространению болезни. Однако простой люд думал иначе: «Грабят Богородицу! Не дают молиться!» Страсти накалялись. Толпа хлынула в Кремль, начала грабить покои архиепископа. Погибла его уникальная библиотека. Громили наугад дома, больницы, карантины, избивали полицейских, солдат, врачей. Прослышав, что Амвросий в Донском монастыре, бросились туда, схватили владыку и забили палками до смерти. Бунт всё шире разливался по Москве. Генерал Еропкин, выкатив пушки, бунт усмирил. Императрица решает на смену 70-летнего генерал-губернатора Салтыкова прислать «сильную руку» – генерал-адъютанта графа Григория Орлова. Тот при поддержке четырех гвардейских полков начинает действовать. Разбивает город на 27 участков, в каждом из которых обеспечивает эвакуацию больных и умерших и их точный счет. Граф принял решение укротить людей рублем. Так, выписываемые из больниц и карантинов люди получали по 5 руб. – деньги немалые. А женатые – по 10. Плюс новая одежда. А за приведенного в полицию человека, который скрытно продавал после умершего от чумы одежду – по 20 руб. Сумма немыслимая, на них можно было купить пять здоровых коров. И потянулся народ в больницы и карантины (чтобы после выздоровления получить денежное вознаграждение), выискивал тех, кто тайно держал дома больных, хоронил «по-дикарски». Одновременно велась широкая разъяснительная, санитарно-просветительская работа. В город завезли продовольствие, безработных занимали на общественных работах, осиротевших детей доставляли в специально организованный приют на Таганке, потом переводили в Императорский воспитательный дом. Нищих и бродяжек свозили в Угрешский монастырь. Медикам положили двойной оклад. Орловские гвардейцы строго следили за порядком в городе. Борьба
с эпидемией обошлась казне в баснословную сумму – более 400 тыс. руб. И вот результаты: если в октябре 1771 г. умер 17 561 человек, то в январе 1772 г. – 330. Всего чума унесла от 60 тыс. до 100 тыс. человек.
Была и еще одна проблема. В начале эпидемии родные увозили мертвых на наемных лошадях (казенных не хватало)… «и до оных, сидя подле самых гробов и на сие облокотясь, препровождали, через что легко заражаться могли». По приказу графа Орлова погребения стали производиться только за казенный счет на специальных кладбищах.
Вот мы и добрались до Рогожской Заставы. Но прежде еще факт: императрица приказала соорудить в Москве триумфальную арку, на южной стороне которой было начертано: «Орловым от беды избавлена Москва». А на северной – более подробно о подвиге графа. Была выбита медаль с погрудным портретом Орлова и надписью: «Россия таковых сыновей в себе имеет». Чуть ниже: «За избавление Москвы от язвы в 1771 году».
Места упокоя
Врачей-иностранцев в первую очередь интересовало жалованье, а не работа, они не утруждали себя даже изучением русского языка. А обстановка всенародной беды требовала настоящего героизма и подвижничества.
Чума распространялась всё шире, унося в сутки 40-70 человек. В Преображенской и Петровской слободах Москвы население вымирало целыми семьями. Власти пытались принять меры: в Николо-Угрешском, а затем в Симо-новом и Даниловом монастырях размещались чумные больницы. «Сумнительных людей» доставляли в «особый дом» в селе Троице-Голенищево близ Воробьёвых гор. Устраивались карантинные дома и в других местах. В августе 1771 г закрылись присутственные места, лавки, магазины, трактиры, мануфактуры. Однако это не принесло должного эффекта. Москвичи утаивали заболевших, боясь сожжения своих зачумленных домов и имущества. Умерших закапывали в садах, дворах, бросали в колодцы, прятали в погребах или просто ночью выносили на улицу.
В этих тяжелейших условиях, постоянно рискуя жизнью, трудились московские врачи, первым из которых - Афанасий Филимонович Шафонский (1740-1811), один из основоположников отечественной эпидемиологии. Он родился на Украине, учился в Галле, Лейдене, Страсбурге, получил дипломы доктора медицины, философии, правоведения. В те страшные годы фактически он стал ведущим медиком в борьбе с эпидемией. Ему же принадлежит фундаментальный труд «Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 год».
Особо следует сказать о Даниле Самойловиче Самойловиче (1742-1805): «…когда никто добровольно не хотел в опасную больницу пойти, по собственному желанию, будучи еще и сам в слабом здоровье, из усердия и ревности к отечеству принял на себя пользование язвенных и всю при том сопряженную опасность». Он исполнял свой долг на грани риска, самолично вскрывая бубоны. Один за другим гибли помощники: из 15 подлекарей чума унесла 12. Заразился и Самойлович, но, к счастью, в легкой форме. Его имя стало легендарным. Когда его перевели в больницу в Симоновом монастыре на 2 тыс. коек, он взял с собой 80 человек в качестве санитаров, уже переболевших чумой. Никто из них не заразился вновь. При испытании окуривательного порошка Самойлович сначала обеззараженную одежду больного надевал на себя, потом проверял метод на арестантах-добровольцах, которым за участие в эксперименте была обещана свобода.
В те времена шли жаркие споры между так называемыми миазматиками и контагионистами. Первые утверждали: инфекция передается вредоносными испарениями. И палили из пушек, звонили в колокола, чтобы вызвать очистительные сотрясения воздуха. Но правы оказались контагионисты, полагавшие, что бубонная чума (не легочная!) распространяется посредством контакта здоровых с больными, например через вещи. Самойлович писал: «Я пропускал через самую малейшую скважину воздух из покоя, где находились болезнующие язвою, и в многократных и самоточнейших испытаниях удостоверил совершенно, что от воздуха собственно ничто не заражается».
Русский бунт страшен
15 сентября 1771 г. москвичей взбудоражила весть, что архиепископ Амвросий приказал запечатать короб для приношений Боголюбской иконе Божией Матери, а саму икону убрать.
Он был прав: большие скопления молящихся способствовали распространению болезни. Однако простой люд думал иначе: «Грабят Богородицу! Не дают молиться!» Страсти накалялись. Толпа хлынула в Кремль, начала грабить покои архиепископа. Погибла его уникальная библиотека. Громили наугад дома, больницы, карантины, избивали полицейских, солдат, врачей. Прослышав, что Амвросий в Донском монастыре, бросились туда, схватили владыку и забили палками до смерти. Бунт всё шире разливался по Москве. Генерал Еропкин, выкатив пушки, бунт усмирил. Императрица решает на смену 70-летнего генерал-губернатора Салтыкова прислать «сильную руку» – генерал-адъютанта графа Григория Орлова. Тот при поддержке четырех гвардейских полков начинает действовать. Разбивает город на 27 участков, в каждом из которых обеспечивает эвакуацию больных и умерших и их точный счет. Граф принял решение укротить людей рублем. Так, выписываемые из больниц и карантинов люди получали по 5 руб. – деньги немалые. А женатые – по 10. Плюс новая одежда. А за приведенного в полицию человека, который скрытно продавал после умершего от чумы одежду – по 20 руб. Сумма немыслимая, на них можно было купить пять здоровых коров. И потянулся народ в больницы и карантины (чтобы после выздоровления получить денежное вознаграждение), выискивал тех, кто тайно держал дома больных, хоронил «по-дикарски». Одновременно велась широкая разъяснительная, санитарно-просветительская работа. В город завезли продовольствие, безработных занимали на общественных работах, осиротевших детей доставляли в специально организованный приют на Таганке, потом переводили в Императорский воспитательный дом. Нищих и бродяжек свозили в Угрешский монастырь. Медикам положили двойной оклад. Орловские гвардейцы строго следили за порядком в городе. Борьба
с эпидемией обошлась казне в баснословную сумму – более 400 тыс. руб. И вот результаты: если в октябре 1771 г. умер 17 561 человек, то в январе 1772 г. – 330. Всего чума унесла от 60 тыс. до 100 тыс. человек.
Была и еще одна проблема. В начале эпидемии родные увозили мертвых на наемных лошадях (казенных не хватало)… «и до оных, сидя подле самых гробов и на сие облокотясь, препровождали, через что легко заражаться могли». По приказу графа Орлова погребения стали производиться только за казенный счет на специальных кладбищах.
Вот мы и добрались до Рогожской Заставы. Но прежде еще факт: императрица приказала соорудить в Москве триумфальную арку, на южной стороне которой было начертано: «Орловым от беды избавлена Москва». А на северной – более подробно о подвиге графа. Была выбита медаль с погрудным портретом Орлова и надписью: «Россия таковых сыновей в себе имеет». Чуть ниже: «За избавление Москвы от язвы в 1771 году».
Места упокоя
Почему-то считается, что умерших от чумы хоронили только на Рогожском кладбище, причем завернутых в коровьи рогожи, так как не было в достатке деревянных гробов. Уточним, ссылаясь на статьи и книги Н.Коростелёва, В.Макарова, Э.Грибанова (в соавторстве с Д.Балалыкиным, Т.Сорокиной), сочинения А.Шафонского: до эпидемии обычных кладбищ в Москве не было, если не считать места упокоения для иноверцев, а также для бедных в Марьиной роще и Семёновского кладбища для солдат и низших чинов. Хоронили, как правило, при церквях и монастырях. И лишь эпидемия заставила власти выделить специальные места для захоронений. Так возникли (и расширились позже) Ваганьковское, Даниловское, Дорогомиловское, Пятницкое, Калитниковское, Преображенское, Семёновское, Введенское, Рогожское кладбища.
Что касается коровьих рогож, в которые якобы завертывали умерших, то это, скорее всего, одна из легенд, на которые так богаты любые кладбища. Есть другое объяснение. В ХVI веке здесь существовала ямская слобода, население которой занималось обслуживанием перевозок по дороге в село Рогожь, позднее ставшее городом Богородск, Ногинск… В 1919 г. Рогожскую Сенную площадь переименовали в площадь Ильича, Заставу Ильича. В 1994 г. площади вернули прежнее историческое название – Рогожская Застава. Отсюда и Рогожское кладбище. Его территория составляет около 10 га. Все годы оно являлось старообрядческим поповского толка, здесь венчались, крестили, отпевали…
С 1934 г. кладбище открыли для всех, в том числе и для тайно расстрелянных и кое-как захороненных сталинских политических деятелей, военачальников.
Но вернемся на 240 лет назад. По распоряжению графа Орлова за Рогожской заставой, направо от Владимирского шоссе, в поле начались погребения жертв. После эпидемии и с разрешения императрицы Екатерины II там осталось общее старообрядческое кладбище, были выстроены один за другим два храма, часовни, жилые помещения… Так постепенно образовался вблизи деревни Новоандроновка целый старообрядческий поселок. Не все годы и даже десятилетия проходили здесь благочестиво: что-то запрещали в новом священстве, что-то вновь разрешали, староверов подвергали репрессиям - целая история!
По официальной статистике, скажем, в 1823 г. население поселка при кладбище насчитывало 1588 человек. Но сюда вошли так называемые «лицевые», то есть показываемые в ежегодных ведомостях. Но немало было и «не лицевых», таких, о которых по причине стеснений неудобно было доносить полиции. Это стекавшиеся из разных мест России иноки и инокини, священники, а также приезжие за совершением треб или друзья и родственники постоянно живущих жителей.
Сохранилось большое донесение московского главнокомандующего князя Прозоровского Екатерине II. Есть в нем такие строки: «…священники жаловались, что раскольники умирающих моровою язвою, привозя к церкви, оставляют, то по указу Правительствующего Сената приказано им погребать своих мертвецов на отведенных в поле кладбищах, а буде там места для них недостаточно, то отвести им места в поле Московской губернской канцелярии».
Чин венчания на кладбищах давно канул в Лету, а раньше именно на Рогожское кладбище приезжали венчаться не только со всей Москвы и губернии, но и из других губерний, даже с окраин России. Когда на кладбище священников было мало, приходилось по несколько пар брачующихся, иногда до 15 пар, «гуськом», как говорилось. Для этого устроено было 20 пар одинаковых бронзовых венцов. Для венчания богатых пар были венцы серебряные, вызолоченные, с бриллиантами, жемчугом, драгоценными камнями. Интересно, что в «Постановлении о церковном благочинии» есть указ: «Чин второго брака неупустительно стараться исполнять».
На Рогожском кладбище похоронены известные российские промышленники, фабриканты, купцы. Среди них Шелапутины, Рахмановы, Рязановы, Рябушинские, Морозовы.
К сожалению, не сохранилась могила Козьмы Терентьевича Солдатенкова, который вкладывал свои средства в строительство больниц, училищ, дома призрения, богаделен. Построенная им больница им. С.П.Боткина действует до сих пор.
Мои личные впечатления о посещении Рогожского кладбища. В конторе старообрядческой метрополии пожилая служительница, оглянувшись на масляный портрет протопопа Аввакума, попросила меня показать крестик -он православный, не старообрядческий. Но всё равно позволила мне купить с десяток крестиков для одной уральской деревни, где живут старообрядцы - я как раз туда собирался. В старообрядческой церкви мне и моей жене позволили стоять лишь при входе, ходить по храму нельзя. Мы, вышедшие из старой веры и ставшие православными, уважаем наших братьев и сестер.
Владимир ХРИСТОФОРОВ, спец. корр. «МГ».
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии
|
|
|
|
Издательский отдел: +7 (495) 608-85-44 Реклама: +7 (495) 608-85-44,
E-mail: mg-podpiska@mail.ru Е-mail rekmedic@mgzt.ru
Отдел информации Справки: 8 (495) 608-86-95
E-mail: inform@mgzt.ru E-mail: mggazeta@mgzt.ru