Приспосабливайтесь, импровизируйте и преодолевайте

Дуглас Ланска – известный американский невролог и историк неврологии,  паст президент Международного общества истории нейронаук (ISHN) и профессор Института социальных наук  Сеченовского университета,  где  он  недавно выступал перед студентами, аспирантами и ординаторами  с лекциями, посвященными этическим проблемам экспериментирования на человеке,  вкладу российских ученых в мировую неврологию, а также  виньеткам  в  прижизненных изданиях анатомического трактата А.Везалия. Изображенные  на них  хирургические инструменты  весьма похожи на те, которые д-р Ланска видел в Бутане, где   работал месяц волонтером в качестве единственного невролога в этом королевстве.  В настоящий момент  он интенсивно  изучает  русский язык на курсах в американском университете,  но  интервью предпочел дать на английском.

- Профессор Ланска, почему  вы  стали врачом, а среди медицинских специальностей выбрали неврологию?

Я заинтересовался медициной из-за проблем со здоровьем в моей семье.  Отец умер от рака, когда я  учился в средней школе, а  младший брат родился с детским церебральным параличом.  У меня всегда был аналитический склад ума. Я любил решать  разные головоломки, и для врача,  стремящегося решать проблемы, неврология подходит лучше всего. Возможно, я также мог бы стать эндокринологом. Неврология дает столько возможностей  узнать, как работает мозг.

- Как сказано в вашем  180-страничном СV, вы совмещали учебу в медицинской школе с работой программиста…

- Да, благодаря этому   я смог оплачивать свою учебу.   У матери на это не было средств.   Каждый год  обучения  в медицинской школе стоил около 10 тыс. долларов США.  Несмотря на  работу программистом, пришлось брать в банке  займы под большие проценты. Приходилось экономить на всем - на жилье, еде и т.д.

-Наверное,  не все  читатели знают, что обучение в  американской медицинской школе длится четыре года, а затем  необходимо пройти специализацию (residency).  Что представляла собой резидентура по неврологии?

- Она продолжалась  четыре  года – год  в клинике внутренних болезней и  три года в неврологической клинике.  Приходилось дежурить по ночам через день. Мы были в больнице  по 30 часов подряд или более. Сейчас  такого уже нет, рабочее время  строго регламентировано, поскольку депривация сна повышает вероятность  врачебных ошибок. С другой стороны,  уменьшение  лечебной нагрузки приводит к тому, что получаешь меньше опыта.  Экзамен (устный и письменный) длится несколько часов (board exams). Нужно  обследовать   незнакомого больного,  в ограниченный отрезок времени  ответить на вопросы и т.д.  Потом   еще один год отводится на   fellowship - углубленное  знакомство с каким-то разделом неврологии (например, электроэнцефалографией, электромиографией, детской неврологией и т.д.)  Я собирался специализироваться в области инсульта, но по семейным  обстоятельствам   (моя жена  тоже невролог, и  мы хотели  проходить специализацию в  одной клинике) выбрал  гериатрическую неврологию.

- Как сложилась ваша неврологическая карьера?

 - К моменту  ее окончанию резидентуры мне  исполнился  31 год, и   я стал работать ассистентом на двух  кафедрах  -  кафедре неврологии и  кафедре профилактической медицины и общественного здоровья Университета штата Кентукки.  Во время учебы в медицинской школе я и моя жена получили степень магистра по биостатистике и клинической эпидемиологии. Уже тогда я участвовал в  клинических испытаниях и эпидемиологических исследованиях в качестве статистика.  Когда я получил место ассистента, моя научная деятельность была связана с  эпидемиологией инсульта. Я получил гранты от Национального института старения для изучения   распространенности  инсульта в США. Меня интересовали причины высокой летальности  на юго-востоке страны (т.н. «инсультный пояс").  Я также изучил тренды  летальности от инсульта в США за длительный промежуток времени, и показал, что  ее кажущееся снижение до 1920-х гг. явилось следствием изменения  кодировки  этого заболевания, а впоследствии наблюдалось  истинное снижение летальности. Кроме того, я  проследил влияние миграции населения на  риск возникновения инсульта. Что касается моей клинической работы, я отвечал за лечебную деятельность  Центра исследования болезни Альцгеймера  нашего университета. На протяжении многих лет я наблюдал больных с разными видами деменции, некоторые из них участвовали в клинических испытаниях.

-Когда и как возник  интерес к истории неврологии?

-  Я заинтересовался историей неврологии в резидентуре под влиянием моих учителей. Кафедру возглавлял д-р Роберт Дарофф (R. Daroff), один из лидеров нейроофтальмологии как раздела неврологии, который особенно увлекался историей американской неврологии и охотно делился воспоминаниями о своих предшественниках, рассказывал, как знаменитые неврологи лечили разные болезни. Другим моим наставником  был  д-р Джозеф Фолей (J. Foley)  - ирландец из Бостона, великолепный рассказчик. Он был лично знаком со многими великими неврологами. Вместе с Рэйем Адамсом он описал  астериксис (порхающий тремор) при печеночной недостаточности. Однажды я спросил Дароффа об истории неврологического молоточка. Он ответил, что на эту тему нет хороших работ, и посоветовал мне изучить  данный вопрос. Дарофф порекомендовал обратиться к Джеймсу Эдмондсону (J. Edmondson), куратору Музея истории медицины им. Диттрика в Кливленде, штат Огайо. Этот музей хранит коллекцию медицинских инструментов, одну из самых больших  в мире.  Вместе с Эдмондсоном мы осуществили несколько проектов, включая  статью о неврологических молоточках. Он многому меня научил - как искать источники, как их использовать, включая каталоги инструментов и  эфемеры (рекламные листовки, буклеты и т.д.). Эдмондсон - один из  лучших экспертов по истории медицинских инструментов, автор  многих  книг. Мы также написали статью о лечении  спинной сухотки подвешиванием, предложенном  в Одессе в конце 19 в.  Осипом Мочутковским. Больные  испытывали субъективное улучшение, и Мочутковский объяснял это улучшением спинального кровообращения. Мода на подвешивание быстро распространилась по миру благодаря  поддержке Шарко, а потом  этот метод  был благополучно забыт.

- Вы   возглавляете комиссию по истории и архивам  в  Американской академии неврологии (ААН). Как она  появилась?

-  В составе ААН  имеется несколько секций по  основным неврологическим специализациям -  инсульту,  рассеянному склерозу, деменции, когнитивным расстройствам и т.д.  В 1984 г.   там  была образована  секция по истории неврологии. С 1990-х гг.  на  ежегодных конгрессах  ААН  проводятся курсы по истории неврологии, в которых я активно участвовал,  выступал с  лекциями. В рамках секции  образовалась  комиссия  по лидерству (leadership committee), задачей которой была подготовка программы  курсов на следующий год и награждение премией им. Лоуренса МакГенри лучших  исторических докладов. Несколько лет назад, когда я возглавлял  эту комиссию, я предложил  руководству ААН проект по устной истории (oral history), основанный на интервьюировании   ведущих неврологов -  чтобы сохранить их мысли о развитии нашей специальности, об их личном вкладе,   информацию о преодолении трудностей,  взаимоотношениях с коллегами и т.д. Этого не  найти в  их опубликованных статьях  или CV.  ААН согласилась финансировать предложенный проект. Так появился Архив устной истории, который ежегодно пополняется новыми интервью. Например, недавно я интервьюировал Стенли Прузинера, ставшего Нобелевским лауреатом за открытие прионных болезней, своих наставников Дароффа и Фолея, и др.  Это требует основательной подготовки. Каждое интервью   идет в режиме диалога не менее трех часов. Аудиозапись обязательно расшифровывается, а затем редактируется мною с добавлением сносок и комментариев.  Сейчас  такие проекты  осуществляют многие профессиональные сообщества.

-Да, Американская  ассоциация нейрохирургов  записала десятки видеоинтервью с ведущими нейрохирургами и смежными специалистами из многих стран мира… 

- Я также предложил устраивать исторические выставки во время ежегодных конгрессов ААН, приуроченные к юбилейным датам. Весной 2018 г.  отмечалось  70-летие Академии, и, помимо выставки, я выступил с пленарной лекцией о  ее возникновении  и вкладе ее четырех основателей ("четырех всадников").  Лекция и выставка имела большой успех, и поэтому, будучи президентом Международного общества истории нейронаук (ISHN), я  организовал на эту тему симпозиум на очередной конференции Общества в Кливленде в июне 2018 г., материалы которого  опубликованы в  Journal of the History of the Neurosciences.  Поскольку предложенные проекты  (устная история, организация выставок и  создание музея в штаб-квартире ААН) требовали отдельного финансирования, я предложил создать специальную комиссию ААН по истории и архивам. Правление ААН поддержало эту идею, и назначило меня председателем комиссии.

- Вы много лет   проработали в  госпиталях для ветеранов. Что представляет собой эта система?

- В США насчитывается  около 170 ветеранских госпиталей,  которые в большинстве случаев  аффилированы с   университетскими  клиниками.   Например,  клиника Университета  штата Кентукки, где я  проработал почти 10 лет, располагается рядом  с госпиталем для ветеранов. Резиденты  проводят там половину рабочего времени. Туда  попадают  военнослужащие, в том числе бывшие,  с ранениями  или   заболеваниями.  Если  необходимо,  их переводят в университетскую клинику или частный сектор, причем лечение оплачивает ветеранский госпиталь.  Это очень хорошая система.

- Наверное, приходится иметь дело, в основном, с хроническими больными?

- Ничего подобного.  Ветеранский госпиталь постоянно принимает острые случаи. Последние 10 лет я работал  в таком госпитале в  городе Тома, куда попадали очень тяжелые неврологические  больные, которые считались безнадежными. Но они  проявляли  удивительную жизнестойкость, и многому меня научили. Например,  что прогнозы могут быть ошибочными.  Нужно быть оптимистом, и помогать больным достичь  максимально возможного уровня жизнедеятельности, независимо от степени инвалидизации. Я собираюсь написать книгу о нескольких таких случаях. Каждый   из них находился в тяжелейшем состоянии, но  сумел выйти победителем.   Своим примером они  воодушевляли  других.  Она будет озаглавлена  «Приспосабливайтесь, импровизируйте и преодолевайте».  Это  девиз  морской пехоты США, но я вкладываю в эти слова другой смысл, рассматривая их  как этапы выздоровления и реабилитации. Я  также решил описать путешествие своих больных из глубокой болезни  к  восстановлению как "путь героев", используя выражение Джозефа Кемпбелла.   Кемпбелл написал знаменитую книгу "Тысячеликий герой", в которой проанализировал мифы о героях разных времен и народов, и обнаружил в них много общего.   Я назвал истории выздоровления  своих больных "путями героев". На этих путях возвращения к  нормальной жизни они преодолевают различные препятствия.   Как и всякие герои, они  нуждаются в помощниках, которые бы облегчили бы это путешествие.  Возвращаясь в обычный мир, герой привносит в него новое знание, если угодно "волшебный элексир", который  просвещает окружающих. Это   истории  героического выздоровления.   

- Недавно вы решили выйти на пенсию. Чем  собираетесь заняться?

У меня несколько целей. Одна из них связана с преподаванием. Я рад сотрудничеству с Сеченовским университетом. Мне очень  понравились ваши студенты, их готовность обсуждать различные вопросы. У меня также есть несколько больших незавершенных проектов, включая  уже упомянутую книгу.

- В своих лекциях вы говорили об этических проблемах экспериментирования  на человеке. Почему это важно?

- Я рассмотрел этические проблемы сквозь призму экспериментов на людях на протяжении последних двух столетий и их влиянии на  медицину.  Как наказывались те, что участвовал в   злоупотреблениях? Как это повлияло на практику проведения экспериментов? Как  изменило  процесс исследования? Мне особенно  интересны люди, которые осмелились поднять свой голос против неэтичных, преступных экспериментов на людях. Я столкнулся с  этим вопросом, изучая историю открытия витаминов и авитаминозы, приводящие к неврологическим расстройствам. Мне  встретились примеры, когда врачи пытались  заразить  людей смертельными болезнями, которые, как мы знаем теперь, возникают вследствие  витаминной недостаточности,  а тогда  считались инфекционными. Собрав  такие случаи, я понял, что проблема гораздо шире. Подобные эксперименты описаны Вересаевым в "Записках врача", затем в статьях  Генри Бичера  и Паппенгейма.

- Ваша жена - тоже невролог. Как вы взаимодействуете?

-Моя жена - детский невролог, но она также  прошла подготовку по  взрослой неврологии. Мы познакомились еще в колледже, и рано поженились. Много лет  она  работала  не на полную ставку (part-time), что позволило ей вырастить троих сыновей. Сейчас она трудится в том же отделении  ветеранского госпиталя, где   был я  до своей отставки. Так что мои больные перешли к ней.

-Есть ли у Вас хобби?

 Я увлекаюсь фотографией и спортом - бегом, ездой на велосипеде и тяжелой атлетикой.

Болеслав Лихтерман, корр. "МГ", Москва

На снимке: Д. Ланска

Перевод автографа: «Всегда есть надежда, даже при тяжелой болезни и инвалидизации: приспосабливайтесь, импровизируйте и преодолевайте!»