Реквием разуму

Поиски форм и жанров

Художник с разносторонними интеллектуальными интересами, Стравинский встречался со многими выдающимися деятелями искусства, эстетиками и философами, поддерживая с некоторыми из них дружеские отношения. Широкими духовными интересами композитора определяется универсализм его творчества. Стравинский - один из тех русских композиторов, которые оказали огромное влияние на развитие мировой музыки. В его творчестве сочетались разные, часто противоречивые черты, характерные для музыки ХХ века. Эти противоречия, как и сложная личность композитора, изменчивость его творческих и гражданственных позиций, постоянно вызывали дискуссии о нем и его музыке. На протяжении творческого пути Стравинский находился в поисках во всех областях форм и жанров музыкального искусства. Идейно-художественная эволюция композитора сложна - из-за разнообразия «творческих манер», как их называл сам Стравинский. В смене стилистики творчества - своеобразие индивидуальности мастера. В ранний период композитор испытал влияние Н.Римского-Корсакова, М.Мусоргского и П.Чайковского. Сильным, но кратковременным было увлечение музыкой К.Дебюсси. Особенный интерес вызывал у Стравинского русский фольклор. После этапа, связанного с фольклором, в его творчестве наступил так называемый неоклассицистский период, открывавшийся балетом с пением «Пульчинелла» (1919-1920), написанным на темы Дж.Перголези. Характерная для этого периода манера складывалась постепенно.

В середине 30-х годов в музыке Стравинского наметился творческий кризис, внутри которого обозначилось два этапа. Первый из них отмечен интенсивной сменой творческих манер - с освоением различных исторических музыкальных стилей, манер и форм - от эпохи барокко до венской классической школы. На втором этапе неоклассицистского периода искания композитора становятся менее интенсивными, он приходит к компромиссности творческих решений. Длился он около 15 лет. Музыка Стравинского 50-60-х годов стала более суровой, и в ней усилилась роль вокала. Посредством голоса маэстро смягчал жесткие гармонические конструкции. В эти годы он отказался от больших составов оркестра. В последние годы Стравинский часто обращался к прежним произведениям, делая их обработки и переложения. Музыка маэстро, его образно-выразительные открытия обогатили мировую музыку. Долгие годы Стравинский был властителем дум музыкантов ХХ века. Не только творчество, но и интеллектуальная личность художника привлекали к нему внимание современников.

Он боялся революций

У этого человека было много чудачеств и странностей. Он ужасно боялся простудиться и поэтому постоянно кутался в шарфы, пальто и свитера, а берет иногда надевал даже тогда, когда ложился спать. Если в помещении, где он находился, кто-то чихал или сморкался, его тут же словно ветром сдувало. Он очень внимательно относился к своей внешности, проводя перед зеркалом уйму времени. Композитор был ипохондричен: однажды, сказавшись больным, чтобы не посещать какое-то мероприятие, он целый день и в самом деле чувствовал себя простуженным. Когда его первая жена была при смерти, он писал ей длинные письма с сетованиями на свое здоровье. Он был удивительно аккуратен: в его студии и доме царил строжайший порядок, все карандаши всегда были отточены, бумаги сложены в идеальном порядке, нигде ни пылинки. Он интересовался габаритами гостей, которых собирался пригласить на несколько дней, - подойдут ли они к его гостевой кушетке.

Он очень ценил свое время и не стеснялся экономить его. Однажды молодой композитор попросил его о встрече. Перелистав свой ежедневник, маэстро произнес: «Все дни заняты. Как насчет никогда? Вас это устроит?» Он мог открыть дверь и сказать посетителю: «Меня нет дома». У него был нерушимый порядок дня, включавший до самого преклонного возраста гимнастику. Он был крайне чувствителен к критике - любая, даже самая конструктивная и доброжелательная, вызывала его мгновенный гнев. Слушая свою музыку в чужом исполнении, он почти неизменно впадал в ярость. Как-то некий дилетант попросил его «порекомендовать что-нибудь из его сочинений». Композитор отчеканил: «Я рекомендую ВСЕ мои произведения».

Когда он переехал в США, политическая обстановка там была весьма непростая. Композитор поинтересовался у сведущих людей - не будет ли, мол, революции. Получив ответ о том, что это вполне возможно, он возмутился: «Они сошли с ума! Где я тогда буду работать?» Он был экономен (мягко говоря). При его баснословных гонорарах он отклеивал марки с писем, если они не были проштемпелеваны - для того, чтобы использовать их еще раз. Он сам переписывал свои произведения начисто, чтобы не тратиться на переписчика. Когда его спросили, хочет ли он, по примеру его деда, дожить до 111 лет, он ответил: «Нет. Сейчас слишком высокие налоги». В кинотеатрах он, мешая окружающим, но не обращая на это никакого внимания, громко комментировал фильмы, предпочитая сарказм, скепсис и иронию. Он неизменно подчеркивал, говоря о каких-то своих прежних знакомых - всемирно признанных гениях (М.Равель, Ч.Чаплин, П.Пикассо и т.д.), что они были ниже, чем он, «на два-три дюйма». Сам же он был совсем невысоким, не избежав так называемого «комплекса коротышки», заставляющего малорослого человека подниматься вверх за счет собственных достижений и достоинств, а не анатомических особенностей.

Наряду с Пикассо

Но не эти анекдоты, подобные которым легко найти в биографии почти любого выдающегося человека, определяют значение личности композитора.

Этот мастер наряду с П.Пикассо создал, сформировал алгоритм развития искусства ХХ, а может быть, и ХХI века. Музыкальный язык и стилистика композитора менялись несколько раз в течение жизни радикальнейшим образом, неизменно влияя на мировые тенденции. Его первые произведения были написаны под влиянием русского фольклора и языческих таинств; затем он повернулся к музыке в духе композитора ХVIII века Дж.Б.Перголези; после - к музыке эпохи барокко, в частности И.С.Баха , К.М.Вебера, П.И.Чайковского, Ж.Б.Люлли, Л. ван Бетховена, принципам и приемам додекафонии и пр. и так постоянно. Он опережал свое время, его интеллекта всегда хватало для того, чтобы идти на несколько шагов (а иногда на километры) впереди мировых тенденций в музыке, а точнее говоря, самому определять эти тенденции, так, что почти каждая его премьера становилась сначала скандалом, потом сенсацией, а затем бесспорной классикой.

Но все же, как так получается, что умнейший человек, постоянно тренировавший свою память - самим образом жизни и характером деятельности, говоривший на четырех языках и использовавший в своей музыке семь (впрочем, нередко он интересовался не столько значением слов, сколько их звучанием), помнящий наизусть не только всю мировую литературу на этих языках, но и всю музыкальную мировую литературу - от безымянных авторов средневековых хоралов до безликих сочинителей голливудских саунд-треков, находящий общий язык и темы для общения с самыми различными собеседниками - от ученых-физиков до балетных танцовщиков и от литераторов всемирного уровня до гениальных художников, интересующийся многим (от мадригалов Дж.Б.Перголези до особенностей работы современных унитазов) и знающий чуть ли не всё на свете (по крайней мере, имеющий непреложное собственное суждение по любому вопросу), композитор, которого так переполняли идеи, что как-то раз ему пришлось набросать эскиз своего опуса на туалетной бумаге, остроумно и парадоксально мыслящий человек оказался бессилен перед старческим слабоумием!

Есть какая-то жестокая несправедливость в том, что такой блестящий ум, которого достало на то, чтобы в течение почти 70 лет быть бесспорным лидером мировой музыки, сдался под гнетом прожитых лет. Ведь даже алкоголь, который он открыто жаловал, приговаривая: «Моя фамилия должна произноситься, как StraWhisky», никогда не был для его интеллекта серьезной проблемой. (Уже в весьма преклонном возрасте - ему было за 80 - на приеме, устроенном в его честь в Белом доме Дж.Ф.Кеннеди, композитор выпил столь несдержанно, что должен был воспользоваться помощью президента США, чтобы добраться до туалета.) Никогда не мешало ему и пристрастие к табаку и жирной высококалорийной пище. Композитор постоянно оставался таким же острым и безжалостным на язык (мало кому из современников не досталось порции его саркастичности), быстрым на реакцию, парадоксальным и глубоким на суждения, блестящим собеседником и продуктивнейшим композитором, исписавшим тонны нотной бумаги. Но вот после 85 у маэстро начались проблемы с памятью, которая была его безотказным инструментом в течение всех этих лет. Он еще помнил Дягилева, Бакста и Бенуа, но уже забывал своего вчерашнего посетителя...

«Главная беда в мозгу»

«...Он не может проследить разговор целиком, не может больше связать его отдельные части... Папа сильно теряет память, он сейчас же забывает, что только что происходило. Когда кто-нибудь его навестит, он уже на другой день об этом не помнит», - из письма дочери композитора Милены Марион (30 декабря 1969 г.). «Главная беда в мозгу. Он все понимает и даже, бывает, в общем разговоре остроумное замечание вставит или шутку, но уже ничего не вспоминает... Не может координировать все это в голове... Это трагично», - из письма сына композитора Федора (27 января 1970 г.). К этому времени маэстро было уже 87, и он только что перенес несколько длительных и сложных операций по поводу облитерирующего эндартериита (все-таки курение и жирная еда сделали свое дело!). Маэстро постепенно полностью слег, оставаясь по большей части совершенно безразличным к окружающей обстановке. Впрочем, иногда его раздражали сиделки и медсестры, и он пытался швырять в них подушками и бранился. И на короткое время родственники с радостью снова узнавали прежнего гневливого маэстро. Еще реже, глядя на медицинское оборудование и снующих вокруг медсестер, он интересовался: «А сколько все это стоит?», снова радуя своих близких. Увидев в своем окружении несимпатичную медсестру, он пожаловался жене: «У меня уже и так все болит, зачем мне еще и эта головная боль?» Однако большую часть времени он был вял, слаб, апатичен и почти постоянно спал. И даже его любимый виски настолько сильно разбавляли водой (попробовал бы кто-нибудь запретить ему этот напиток!), что от него оставался только слабенький привкус...

Он прожил почти до 90 лет, и два последних года жизни были увяданием интеллекта и отцветанием памяти. Но, несмотря на безусловную и неизбежную предопределенность прогрессирования его заболевания, личность композитора удивительным образом сохраняла индивидуальность до последних дней, а память, блестяще тренированная в течение предшествовавших десятилетий, все же оставила ему возможность общения с близкими людьми. И последними словами, которые он смог написать жене за несколько дней до своей смерти, были: «О, как я люблю тебя!»

Игорь ЯКУШЕВ, кандидат медицинских наук.
Архангельск.