Процесс трехсот дантистов

По официальной версии, начало делу дантистов, «еврейскому делу», положил начальник киевской сыскной полиции Петр Любченко, в 1908 г. обративший внимание на небезынтересный факт. Евреи, вполне обеспеченные и имеющие приличную службу в магазинах и фирмах и даже собственное дело, массово начали сдавать экзамены на дантиста в киевском Императорском университете Святого Владимира.

Зубных докторов больше, чем зубов

На первый взгляд, ничего удивительного в их стремлении получить документы на право занятия зубоврачебной практикой не было. Хотя в те времена основные доходы дантистам приносило удаление зубов, эта профессия давала своему обладателю множество преимуществ. Главное из них заключалось в том, что дантисты приравнивались в правах к чиновникам 14-го класса, и этот, пусть и невысокий, чин позволял его обладателям существенно повысить свой статус в сугубо сословном российском обществе. Однако для самых бесправных подданных Российской империи - евреев - куда важнее было другое: с 1879 г. высочайшим повелением носителям звания дантиста дозволялось выбирать любое место жительства, а значит, можно было селиться за пределами определенной для евреев черты оседлости. Тем же правом обладали крещеные евреи (слово «выкрест» тогда в казенных бумагах служило обозначением правового статуса), а также не сменившие ортодоксальный иудаизм на ортодоксальное христианство, но нужные во всех уголках империи специалисты.

Помимо дантистов в любом месте могли жить акушерки, врачи, учителя, специалисты с высшим образованием, состоятельные предприниматели, записавшиеся в купцы в центральных, или, как они официально именовались, великорусских, губерниях, и их приказчики, а также ремесленники. Правда, у последних возникали постоянные проблемы. Власти решали, дает или не дает специальность ремесленника право на повсеместное жительство, в зависимости от политической или экономической ситуации. К примеру, типографские наборщики сначала были признаны нужной империи профессией, но после революции 1905 г. потеряли этот статус. А в результате многочисленных поправок и уточнений к законам не имели особых проблем только часовщики и ювелиры.

У дантистов же благодаря приближенному к чиновникам статусу подобных трудностей не было. Мало того, до 1903 г. им не возбранялось иметь и побочный бизнес, и потому при зубных кабинетах появлялись лавки и магазины вплоть до меховых и ювелирных. Так что количество желающих пополнить ряды дантистов росло год от года. Но практикующие специалисты понимали, что на всех не хватит зубов, а власти не желали поощрять миграцию из-за черты оседлости. Поэтому обретение заветных удостоверений превратилось для желающих их получить в долгий и разорительный марафон.

Прежде всего нужно было пройти трехгодичную практику у практикующего дантиста. Однако власти в большинстве губерний постановили, что в одном кабинете не может быть больше четырех учеников, и ввели строгий учет и контроль зуболечебных стажировок. А дантисты стали драть с единоверцев огромные деньги за право занять места учеников. Купеческий приказчик или канцелярский служащий с опытом в то время получал от 10 до 30 руб. в месяц, не без труда умудряясь содержать на эти деньги себя и семью. А за стажировку дантисты запрашивали по 200 руб. в год, причем требуя плату за 1,5-2 года вперед. Завершившие стажировку ученики сдавали теоретический и практический экзамены во врачебном отделении губернского правления и лишь затем получали право сдать экзамен на звание дантиста при университете, имеющем медицинский факультет, или военно-медицинской академии.

Сложившаяся система порождала массу жалоб. Малоимущие жалобщики писали о жадности дантистов-преподавателей, а пациенты - о низком качестве подготовки дантистов. Ничего другого быть и не могло. Чтобы учиться должным образом, стажер должен был иметь законное право жительства в городе, где располагался кабинет дантиста. Однако те, кто имел такое право, редко тратились на приобретение престижной, но слишком дорогой специальности. А те, кто его не имел, могли приезжать к учителю лишь время от времени, не получая в результате нужных практических навыков.

Качество работы дантистов не устраивало и власть имущих, и на исходе XIX века кабинет министров империи подготовил реформу зубоврачебного дела. С 1 мая 1900 г. вводилось звание зубного врача, которое могли получить только лица, имевшие высшее медицинское образование или окончившие специальные зубоврачебные школы, для поступления в которые требовалось иметь не менее 6 классов гимназии или реального училища. Старая схема сдачи экзаменов в порядке исключения сохранялась для тех, кто ко времени издания закона уже был записан учеником дантиста, поскольку столичные чиновники полагали, что их сравнительно немного и экзамены они сдадут не позднее 1903-1904 гг.

Что-то тут не так...

И вдруг 8 лет спустя после введения новой системы обучения зубных врачей, в 1908 г., главный киевский сыщик Любченко обнаружил десятки желающих сдать экзамены на дантиста по старым правилам.

«Это обстоятельство, - говорилось в обвинительном заключении по делу дантистов, - в связи с той легкостью, с которой, по-видимому, получались все необходимые документы, дающие право держать экзамен на дантиста при университете, навело Любченко на мысль о существовании где-либо преступной организации, изготовляющей подложные документы, на основании коих так легко и широко приобретается звание дантистов, притом же в громадном большинстве случаев лицами еврейского происхождения».

«Сосредоточив свое расследование в этом направлении, -значилось в протоколе суда, - в целях разъяснения возникшего у него предположения, Любченко в сентябре 1909 г. получил сведения, что в Киев прибыло несколько не имеющих права жительства евреев под предлогом держать экзамены в университете на звание дантиста; ввиду этого Любченко навел справки в канцелярии университета и установил, что к прошениям были приложены свидетельства смоленских зубных врачей Познякова и Дубсона об отбытии установленного стажа, снабженные удостоверительными надписями Смоленского врачебного отделения о том, что они по окончании стажа подвергались при названном врачебном отделении испытанию, каковое и выдержали. Обозревая эти свидетельства, Любченко заметил, что на свидетельстве Сикорского имеется удостоверительная надпись от 14 июля 1904 г. за номером 1796 и что тот же номер помещен в надписи на свидетельстве Волковича от 26 июля 1904 г.; это обстоятельство возбудило у Любченко сомнение в подлинности всех представленных удостоверений, и поэтому он обратился к Смоленскому губернатору. Произведенным по распоряжению Смоленского губернатора осмотром исходящих журналов врачебного отделения было установлено, что удостоверение поименованным Любченко лицам выдано не было. Ввиду сего в Смоленске и в Киеве одновременно был произведен ряд обысков - в Смоленске у местных зубных врачей Дубсона и Познякова, а в Киеве у местных дантистов Лейбы Лейбова Ратнера и Мовши Вульфова Бригадира; причем по обыску был добыт богатый материал, проливающий свет на деятельность целой преступной организации, поставившей своей целью за материальное вознаграждение, в обход нового закона о зубных врачах предоставлять возможность желающим лицам путем выдачи им соответствующих подложных документов приобретать права дантистов».

Всё то же слабое звено

Следствие быстро установило, что предприимчивые Ратнер и Бригадир нашли слабое звено в имперской системе здравоохранения: канцелярия врачебного отделения в Смоленской губернии сплошь состояла из мало получавших, но сильно пьющих чиновников, а руководившие ими чиновники-врачи отличались страстной любовью к наличности. Все они и до 1900 г. были хорошо известны в среде нуждающихся в освобождении от военной службы. В Смоленске и его окрестностях врачи хорошо знали, что губернские организаторы медицины за мзду от 500 до 2000 руб. могут выдать призывнику любую липовую справку о неизлечимом заболевании. На этом фоне выдача фиктивных справок будущим дантистам выглядела сущей мелочью как по масштабам, так и по доходам. Фактический распорядитель дел канцелярии врачебного отделения чиновник Леонид Лепёхин на следствии рассказывал:

«Выдача подложных удостоверений стала практиковаться с 1901 г., дантисты Дубсон и Позняков, пользуясь моим стесненным положением, убедили подписывать эти удостоверения за вознаграждение от 25 до 50 руб. за 3-4 удостоверения; при первом разговоре по этому поводу Дубсон и Позняков уверяли, что удостоверения будут подписываться уездным врачом Эдуардом Михайловым Рутков-ским, и затем я видел подписи Рутковского на подложных удостоверениях; впоследствии я слышал от самого Эдуарда Рутковского, что последний подписывал приносившиеся ему дантистами подложные удостоверения. В деле составления и выдачи подложных удостоверений принимали участие чиновники канцелярии врачебного отделения Попов и Борщевский, которые обыкновенно писали текст удостоверительных надписей... Впоследствии подложные удостоверения стали подписывать кроме Эдуарда Рутковского городовой врач Коврейн и уездный врач Ромуальд Рутковский».

За выдачу удостоверений Дуб-сон и Поляков брали с будущих дантистов от 300 до 600 руб. При этом помимо мелочи канцеляристам и выплат от 100 до 300 руб Эдуарду Рутковскому, а затем его сыну Ромуальду, сменившему отца в должности уездного врача, всё остальное оставалось предприимчивым дантистам, которые задним числом вписывали десятки учеников в старые рапорта о зачислении. Общее количество липовых стажеров перевалило за три сотни.

Однако 300-600 руб. дело не ограничивалось. После сдачи поразительно легких экзаменов (некоторые наиболее пугливые кандидаты в дантисты требовали, чтобы все процедурные моменты были соблюдены) нужно было выдержать университетские испытания. И тогда экзаменующихся отправляли на подготовку в Киев или Харьков, где, как подозревали следователи, часть платы за подготовку к экзамену перекочевывала в карманы университетских чиновников и даже преподавателей. Были найдены и косвенные подтверждения этой версии. Прокурор Иван Томашевский рассказывал на процессе: «Относительно экзаменов в Харьковском университете в нашем распоряжении имеются письма, отобранные при обысках и приобщенные к делу: 4 письма Шварца, того самого Шварца, который проводил дантистических учеников через университетский экзамен в Харькове. В одном из этих писем Шварц, находившийся в постоянной деловой переписке с Позняковым, пишет последнему буквально следующее: «Я хорошо знаком с секретарем совета Харьковского университета»; далее из письма видно, что секретарь этот удовлетворил несколько просьб Шварца и, между прочим, принимал прошения без приложения документов, принимал от него прошения в то время, когда университет закрыт и когда бумаги не принимались «ни от кого».

Суд века

Как только сообщения об афере и арестах в Смоленске и Киеве появились в газетах, получатели фальшивых бумаг начали являться в полицейские участки и каяться в содеянном. В общей сложности их оказалось более 300 человек, и справиться с такой массой виновных и не меньшим количеством свидетелей оказалось совсем непросто. Следствие тянулось до осени 1912 г., когда дело наконец-то было передано в суд. Все газеты страны кричали о процессе века. Такого количества обвиняемых залы судов не видели уже давно.

Те из обвиняемых, которые не успели скрыться за границу или предоставить справки о нежданно случившемся безумии, рассказывали о своей тяжелой жизни и о том, как им хотелось приобрести интеллигентную профессию. В качестве смягчающих обстоятельств указывали на многочисленных детей или больных родственников. Но подавляющее большинство ставших и не ставших дантистами утверждали, что их охватило какое-то наваждение, когда они беседовали с Ратнером, Дубсоном или их агентами, искавшими потенциальных клиентов. Они вполне логично и обоснованно доказывали, что, имея уже право на свободный выбор места жительства, совершенно не нуждались в статусе дантиста. Обвиняемый купец Слонимский, например, сообщил, что по собственному статусу имел право на жительство в центральных губерниях и зарабатывал, видимо, больше любого дантиста. Мало того, те из них, кто попробовал трудиться по новой специальности, убеждались, что значительно теряли в доходах.

Юрий БЛИЕВ, обозреватель «МГ».