За шаг до костра

«...Разве не абсолютно развращен этот Рабле, у которого нет ни страха божьего, ни уважения к людям, который попирает ногами все божественные установления и человеческие дела и издевается над ними?..» - так писал монах из Фонтенвро Габриэль де Пюи Эрбо, когда в Рим в качестве медика парижского епископа Жанна ди Белле приехал Франсуа Рабле.

И дальше: «...Пошлый остряк, живущий за счет своего языка, паразит, которого можно выносить только с трудом. И слыханное ли это дело, чтобы епископ нашей религии, первый по рангу и по образованности, покровительствовал, кормил, допускал к своему столу и к своей беседе такое позорище хороших нравов и общественного приличия?» Это - слова об одном из величайших писателей во истории человечества, авторе известнейшей в мире книги «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле.

Процитированный монах далеко не был одинок в своем отношении к великому гуманисту. Монахам даже удалось арестовать Рабле, посадить его в монастырскую тюрьму (15 лет Рабле был монахом) «на хлеб и воду», как именовалось в указе, и, спасибо друзьям, коих у писателя всегда было много, и даже очень, что сумели-таки выхлопотать ему освобождение. Когда монахи в день ареста обыскивали монашескую келью Рабле, они сожгли все до одной книги - те, которые он читал, и те, которые писал сам.

Да и сам Рабле был однажды, по его собственному выражению, «за шаг до костра».

Вспомним, что Рабле родился в 1488 г., то есть в пору, когда инквизиция действительно сжигала всех, кто мыслил не так, как ей хотелось. Такая участь постигла одного из близких друзей Рабле философа Этьена Доле. Его сожгли только за то, что он «неправильно» интерпретировал древнегреческого философа Платона.

Вспомним, что в 1552 г. парламент изымает четвертую книгу «Гаргантюа и Пантагрюэль» и запрещает ее распространение «под страхом телесного наказания». Но в то время как инквизиция буйствует в отношении к Рабле, студенты Франции тоже «буйствуют», читая и слушая его книгу.

Из уст в уста множество поколений буквально наизусть рассказывают историю первого появления Рабле на медицинском факультете Монпельевского университета. (Это потом он получит здесь степень бакалавра, а затем и доктора, но тогда он не был и студентом.)

Между тем, прибыв в город, известный своей образованностью, и даже больше - ученостью, Рабле в первый же день отправляет ся в университет. Там, на медицинском факультете в это время проходил публичный диспут о лекарственных свойствах некоторых трав. А совсем незадолго до этого именно для собирания лекар
ственных трав и растений Рабле несколько раз отправлялся на Гиерские острова. Он настолько увлекся этим делом, что стал, даже в письмах к друзьям, подписываться: Франсуа Рабле, старшина Гиерских островов. Так что в диспуте о лекарственных свойствах трав принял участие не «какой-то там» абитуриент, как сказали бы мы сегодня, а сам «старшина Гиерских островов».

Известный медик, философ Антуан Леруа, в общем-то, совершенно случайно оказался в этот день в университете. Он был просто очарован уже самой наружностью Рабле и в своем дневнике так и написал: «personae majestes» (персона почтенная). Что же касается речи Рабле на этом диспуте, то буквально все, кому посчастливилось (именно посчастливилось) на ней присутствовать, вспоминали о ней, без преувеличения, всю свою жизнь.

В архивах Монпельевского университета сохранились записи от 16 сентября 1530 г., что Франсуа Рабле из Шинона «...хотя и не был заранее записан в числе выступавших в диспуте, тем не менее принял в нем участие, и его выступление произвело на всех самое благоприятное впечатление. Речь его была так блестяща и красноречива, он выказал такие глубокие познания о жизни и свойствах растений, такие широкие взгляды на природу вообще, что вся аудитория пришла в восторг, а диспутанты, забыв свои разногласия, дружно приветствовали его громкими аплодисментами».

Но еще большие аплодисменты Рабле заслужил, когда важные докторанты и ученые члены медицинского факультета затеяли представление, не только не имевшее ничего общего с наукой, но, напротив, являвшее в комическом свете людей их профессии - врачей. Душою предприятия был Рабле, он сам сочинил или, вернее, переделал итальянскую пьесу и взял в ней одну из главных ролей. Пьеска эта, послужившая впоследствии Мольеру канвой для его «Le medecin malgre lui» (лекарь поневоле), - обыкновенный фарс во вкусе итальянских народных комедий того времени. Муж просит врачей вылечить его немую жену. Врачи возвращают ей дар слова, но при этом она делается настолько болтливой, что приводит мужа в отчаяние, он снова обращается к врачам. Но у них нет лекарства против женского языка. Они могут сделать только одно -превратить мужа в глухого. Жена, замечая, что муж не слышит ее, приходит в бешенство. Врачи требуют у мужа платы, он отвечает им, что глух и не слышит их слов. В отместку они сводят его с ума. В припадке безумия он вместе с женой набрасывается на них и избивает до полусмерти.

После этой премьеры, навсегда оставшейся в истории Монпельев-ского университета, Рабле решает, что раз уж он так удачно выступил как актер, он сможет выполнить давнее желание студентов и преподавателей и добиться, чтобы университету дали права, которые предоставляются только ведущим, уважаемым в стране учебным заведениям. Со свойственной ему смелостью Рабле отправляется к самому канцлеру. Канцлер пленился его умом и красноречием и согласился исполнить просьбу университета. В университет Франсуа возвратился не только с письмом канцлера, но и со своими, как всегда, новыми и смелыми идеями.

Впервые в истории человечества Рабле анатомирует труп, что было, кстати, строжайше запрещено церковью. Он делает блестящий перевод знаменитой Клятвы Гиппократа. Но, может быть, самое главное, что Рабле привозит в университет, так это свою первую книгу, ставшую потом многотомной эпопеей «Гаргантюа и Пантагрюэль». Сюжет ее был увлекательнейшим и занимательнейшим. Взять хотя бы само рождение главного героя Франсуа Рабле - Гаргантюа.

«...Одна... старуха из числа прибежавших баб-повитух ... славившаяся как хорошая лекарка, дала Гаргамеле ... вяжущее средство, такое жесткое, что у нее стянуло все кишки и их - страшно подумать! - зубами не растянуть бы. Благодаря этому несчастному обстоятельству, матка расслабла, ребенок в ней встряхнулся и проник по семяпроводам в полую вену и, карабкаясь по диафрагме до самых плеч (где вышеназванная вена раздваивается), повернул налево и вышел из левого уха.
...Невероятно, скажете вы...
Со своей стороны я не вижу ничего в Св. Писании, что бы этому противоречило. И если Богу было бы этому так угодно, скажете ли вы, что он не мог этого сделать? Говорю вам, что для Бога нет ничего невозможного. И если бы он захотел, все женщины рожали бы детей только через ухо».

Тут начинается так любимое Рабле перечисление.

«Разве Бахус не родился из ляжки Юпитера? Разве Роктальяд не родился из пятки матери? Крок-муш - из туфли кормилицы? Минерва не вышла бы из головы Юпитера тоже через ухо? Адонис - из коры благовонного дерева? Кастор и Поллукс - из яйца, снесенного и высиженного Ледой?»

«Едва родившись, он (Гарган-тюа. - Ю.З.) не закричал, как другие младенцы, «у-а, у-а, у-а», но громким голосом завопил: «Пи-ть! Пи-ть! Пи-ть!»

- Ну и здоровая же у тебя глотка (Que grand tu as!)», - сказал отец Грангузье.

Присутствующие, услыхав это, сказали, что ребенок должен получить имя «Гаргантюа» по первому слову, сказанному отцом при его рождении.

*    *    *

Прошли годы, и вот Гаргантюа уже «...взбегает на гору и так же легко сбегает вниз; ходит, как кошка по деревьям; перепрыгивает с одного на другое, как белка; ломает толстейшие сучья, как второй Милон (легендарный силач. -Ю.З.); с помощью двух отточенных кинжалов и двух крепких шил взбирается по стене дома, как крыса, и затем спускается вниз так ловко, что не подвергается опасности упасть и расшибиться. Метает дротик, камни, стрелы, копье, алебарду, натягивает тетиву у лука, прицеливается из ружья, наводит пушку и стреляет в цель, в птицу, сверху вниз и снизу вверх, вперед, сбоку, назад, как парфяне.

Потом он плавает, переплывает с одного берега на другой, причем, как Юлий Цезарь, тащит зубами за собой плащ; с помощью одной руки поднимается в лодку, снова бросается оттуда, погружается на дно, исследует подводные камни, ныряет в колдобины и водовороты, поворачивает лодку, правит ею, быстро гонит ее вперед, замедляет ее ход, ведет ее по течению, против течения, одной рукой держит весло, другою руль, ставит паруса, карабкается по мачтам, лазит по стеньгам, направляет компас и управляет рулем».

...Гаргантюа - в воде, а на берегу - обитель, тщательнейшим образом им самим (то есть, конечно, Рабле) придуманная и в самых мельчайших деталях (как это всегда любил Рабле) сконструированная.

Уже при первом взгляде на эту обитель (а это, конечно, Телем-ская обитель, величайшая «придумка» Рабле, которую сопоставить можно разве что с «Городом солнца» тоже великого Томмазо Кампанеллы) можно было заметить, что вокруг нее не было никакой стены. Все прочие, не придуманные, а существующие в действительности аббатства всегда были обнесены высочайшими стенами.

Когда Гаргантюа - Рабле рассказывал о своей мечте построить Телемскую обитель, он говорил (в знаменитой беседе с монахом): «В монастырях всё размерено, рассчитано и расписано по часам, именно поэтому мы постановим, чтобы там не было ни часов, ни циферблатов, - все дела будут делаться по мере надобности и когда удобнее, ибо считать часы - это самая настоящая потеря времени. Какой от этого прок. Глупее глупого сообразовываться со звоном колокола, а не с велениями здравого смысла и разума... В наше время идут в монастырь из женщин одни только кривоглазые, хромые, горбатые, уродливые, нескладные, помешанные, слабоумные, порченые и поврежденные, а из мужчин - сопливые, худородные, придурковатые... В Телем-скую же обитель будут привлекать мужчин и женщин, которые отличаются красотою, статностью и обходительностью... Поступившие к вам вольны будут уйти от вас, когда захотят, беспрепятственно и безвозбранно... Обыкновенно монахи дают три обета, а именно: целомудрия, бедности и послушания, - вот почему вам подлежит провозгласить, что каждый вправе сочетаться законным браком. Быть богатым и пользоваться полной свободой».

Рабле буквально пишет устав монастыря, который он хотел бы создать.

И почти точно так же, как он пишет монастырский устав, он пишет и что-то вроде устава для врачей, опираясь при этом на великие труды Галена и Гиппократа.

Откроем этот «медицинский устав» Рабле: «Врач, облаченный в богатое и красивое платье с четырьмя рукавами, как оно было прежде в моде, мог бы ответить тем, которые нашли бы странным такой маскарад: «Если я так оделся, то не затем, чтобы величаться и чваниться, не затем, чтобы угодить больному, к которому я иду и которому хочу вполне понравиться, ничем не раздражая и не оскорбляя его». И наоборот: «Печальная, мрачная, отталкивающая, неприятная, недовольная, строгая, сердитая физиономия огорчает больного, а веселое, ясное, доброе, открытое, приятное лицо врача радует его... больной при взгляде на ту или иную наружность своего доктора заключает об исходе и конце своей болезни, а именно - по веселому лицу судит, что исход будет радостный и желанный, по печальному же выходит, что конец будет печальным и нежелательным».

А сколько советов «преподает» (лексика Рабле) Гиппократ людям самых разных профессий. Но так как сам был прежде всего врач -то людям именно своей профессии.

Например, советы, как врач обязан заботиться о своем здоровье. Бессчетное количество раз он приводит простонародные едкие насмешки над врачами, которые, сами о себе не заботятся: «Других небось лечит, а сам покрыт язвами».

Часто в своих трудах и даже в прологе к четвертой книге «Гар-гантюа и Пантагрюэля» Рабле рассказывает о враче Асклепиаде, который «хвалился тем, что заключил договор с Фортуной в том, что не будет знаменитым врачом, если с того времени, как начал практиковать свое искусство, и до крайней старости ему случится заболеть. И в этом он вполне преуспел, отличался крепким телосложением и восторжествовал над Фортуной. В конце концов без всякой болезни перешел он от жизни к смерти вследствие падения с высокой лестницы с расшатавшимися ступенями.

О «договоре» врача Асклепиада с Фортуной знали и писали многие медики, отмечая, пожалуй, прежде всего самоуверенность врача Асклепиада. Рабле же в прологе к своей четвертой книге с уважением пишет об Асклепиаде, который не только победил Фортуну, но и показал добрый, зрячий пример своим больным.

Очень любил и часто цитировал Рабле великого врача Галена, который говорил, что «с трудом можно поверить врачу, что он сумеет поправить чужое здоровье, если он небрежно относится к своему собственному».

Не брезгуя мельчайшими подробностями, Рабле, особенно в предисловии к своей четвертой книге, пишет о вещах, которые, на первый взгляд, и не представляют медицинского интереса. Он в этом предисловии наставляет врача относительно его жестов, манеры себя держать, взгляда, прикосновения, выражения лица, грации, вежливости, опрятности лица, платья, бороды, волос, рук, даже ногтей, точно врачу предстоит играть роль влюбленного или жениха в какой-нибудь интересной комедии или идти на единоборство с могущественным врачом. Вспоминает Рабле (и сколько раз!), что занятия медициной Гиппократ сравнивает с битвой или фарсом, разыгрываемым между тремя лицами: больным, врачом и болезнью.

Рабле абсолютно не считает излишним «преподать врачу», как он должен разговаривать с больными, какие употреблять слова, прибаутки, которые все должны иметь в виду одну цель, а именно - увеселять больного, но никоим образом не огорчать его.

Завтра у огромного количества врачей - рабочий день. Завтра вам играть, как это называл Гиппократ, фарс, в котором у врача -главная роль. И в дважды юбилейный год великого врача и писателя Франсуа Рабле (520 лет со дня рождения и 455 лет со дня смерти) не забудьте утром посмотреть в зеркало.

Опрятность лица (лексика Рабле), платья, бороды (если, конечно, вы - мужчина), волос, рук, ногтей...
Все в порядке?
Ну, тогда - вперед!
«И да будет с вами Бог» - как всегда напутствовал врачей этот самый великий в мире еретик.

Юрий ЗАРАНКИН.