Суицид среди богемы: арифметика и метафизика

Американский художник Марк Ротко (1903-1970) родился в образованной еврейской семье в Даугавпилсе (ныне Латвия). С 1913 г. жил в США. В 18 лет поступил в Йельский университет, но через два года учебу бросил, объяснив это желанием «постранствовать, полодырничать и поголодать». В 1924 г., уехав в Нью-Йорк, записался на курсы живописи при Лиге студентов, гуманитариев. Особое влияние на него оказали дадаизм, сюрреализм, экспресcионизм. Знаменитые «цветные поля» он начал рисовать в конце 1940 г. Холст покрывался цветовыми формами, из которых вырисовывались два-три наложенных друг на друга прямоугольника, словно плывущие по поверхности полотна. Творческий взлет Ротко приходится на 1950,60,е годы. Он был прерван обнаружившимся у художника раком, которому Ротко предпочел самоубийство. Французский художник русского происхождения Никола (Николай Владимирович) де Сталь (1913,1955) родился в семье последнего коменданта Петропавловской крепости.

В 1918 г. де Стали эмигрировали в Польшу, но родители вскоре умерли, а Николая и его сестер усыновила бельгийская католическая семья. В 20,летнем возрасте он, решив стать художником, поступил в брюссельскую Королевскую академию изящных искусств, окончив которую отправился путешествовать по Европе и Северной Африке. В 1936 г. де Сталь перебрался в Париж, где учился в Сорбонне и Свободной мастерской Ф.Леже. В 1939 г. вступил в Иностранный легион. В 1941 г. обратился к абстракции. В поисках стиля де Сталь вначале использовал темные тона, идя к живописи через фрагментарные рисунки, «конвульсивное письмо». Постепенно к нему приходит известность. В 1952 г., уже известным художником, де Сталь покупает замок в Антибе и переезжает туда. За несколько лет появляются лучшие его работы, включая неоконченный «Концерт». 16 марта 1955 г. 41,летний художник выбросился из окна мастерской. Творческий путь де Сталя уместился в 15 лет, в течение которых было создано более тысячи работ.

Психическая норма как легкая дебильность

Робинзону Крузо невозможно было бы поставить диагноз психического расстройства. На своем острове он находился в одиночестве. Между тем психиатрический диагноз, как правило, ставится человеку окружающими, замечающими выпадение субъекта из привычных канонов, определяющими степень его отклонения от социальных норм, установленных самим же социумом - «демократическим большинством». В отличие от вполне объективных инфаркта миокарда, дизентерии или перелома трубчатых костей, сопровождающихся отчетливыми симптомами, воспринимаемыми самим пациентом достаточно адекватно, психическое заболевание субъективно чаще всего ощущается как персональная норма. А так как Робинзон был единственным представителем социума на своем острове, то он сам и определял все каноны обитания на нем. И даже Пятница не смог бы диагностировать отклонение в психике у своего хозяина, так как основы островного бытия и нормы этого социума определял именно его патрон, у которого к тому же было ружье.

Известно, что «свобода человека заканчивается в двух вершках от носа другого человека»; поэтому, чем больше вокруг нас людей (и, соответственно, носов), тем больше существует ограничений социального, религиозного, этического, онтологического и эстетического характера. Чем шире круг таких ограничений, тем сложнее находить общий знаменатель, приемлемый для большинства, и тем проще должен выглядеть этот самый знаменатель - дабы быть понятным и приемлемым в самых различных конфессиях и социальных группах. Это же относится и к понятию психической нормы. Но не случайно К.Ясперс называл психическую норму легкой дебильностью: упрощение сложных алгебраических построений (особенно в вопросах, относящихся к сфере душевной и духовной жизни) неминуемо, хотя и постепенно приводит к примитивизации бытия, закамуфлированной усложнением быта, подробности которого уводят человека от вечных вопросов и проблем.
Социум определяет свои нормы, ориентируясь отнюдь не на верхнюю планку интеллекта. Гений очень часто выпадает из своего времени, опередив его и оказавшись, таким образом, вне общества. Гениальность неполиткорректна. Социум же, ориентируясь на собственную (пусть вынужденно-добровольную) ограниченность, убирает за скобки то, что выходит за пределы принятых им рамок. Так, плохой шахматный игрок охотно идет на размен фигурами: ему проще играть, когда на доске так же просторно, как и в его голове, - легче считать нехитрые варианты партии. Социум судит о событиях и явлениях, глядя со своего шестка, определяя степень превышения пределов нормы с позиций своей легкой дебильности или, говоря более мягко, примитивизации собственной жизни.

И если обывателю психологически понятен тот или иной поступок, если этот поступок укладывается в прокрустово ложе его собственного мировоззрения, если он в состоянии сопоставить и совместить логику произошедшего, то приемлемость и «понимание» им какого-то события не вызывают в дальнейшем вопросов и недоумения. Именно недоумение и непонимание чужой мысли, рождающие дискомфорт раздражения, часто становятся критерием разграничения психической нормы и патологии, а непонятая логика называется паралогией.

«Выхода нет!»

Когда 67-летний художник, достигший известности и высоких гонораров, узнавший о том, что болен раком, вскрывает вены в своей мастерской, это обстоятельство не становится предметом раздражающего непонимания: трагическая жизненная ситуация психологически понятна многим. Этой болезни боятся все, и логика суицидальной детерминанты не выглядит в глазах обывателя вычурной или парадоксально патологической. Такой поступок не становится предметом мифов, сплетен и домыслов, в том числе диагностических: понятна причина, вызвавшая понятные же последствия.

Живопись Марка Ротко тоже не вызывала большого недоумения у обывателей - абстрактное искусство само по себе уже не являлось поводом для социального остракизма, став даже модным и респектабельным; тем более что начинал Ротко как художник вполне фигуративной эстетики, хотя репродукции даже этих его работ не висели в квартирах сограждан. Слишком уж мощная нервно-депрессивная энергия исходила из них. Эта депрессия особенно ярко проявилась в тех работах, с которыми и соотносится позднее творчество Ротко, и манера которых стала опознавательным знаком его живописи. (Правда, эти картины, как кажется, несколько напоминают фрагменты гораздо более ранних работ К.Малевича.)

Эти тревожность и депрессивность, свойственные творчеству Ротко, словно подготавливали художника к суициду, формируя радикал его души. И онкологическое заболевание стало триггером для поступка, возможно, уже давно созревшего в глубинах психики абстракциониста. Но именно этот пессимизм Ротко не слишком-то привлекал внимание социума, не пожелавшего заметить, как депрессивная тональность всё в большей мере поглощает художника, повесившего в своей мастерской плотные жалюзи, не пропускавшие лучей солнечного света, тогда как его живопись становилась всё более мрачной.

Работы Ротко, сделанные им для фешенебельного нью-йоркского ресторана «Четыре сезона», были пронизаны желанием создать максимально удушливую, эстетически одиозную атмосферу для богатых посетителей; но и этот плевок в свою сторону обыватели предпочли не заметить - тогда слишком бы усложнилась партия, в которой должны были быть просто а) модный и дорогой художник (таковы условия игры в интеллектуальную элиту) и б) посетители, имеющие повод гордиться тем, что в их ресторане висят картины, снижающие аппетит и настроение. Каждая из работ этого цикла могла бы называться «Выхода нет!», но этот реквием по самому себе не был услышан. Упростив свою шахматную партию, социум не заметил, что и при минимуме фигур на доске может быть разыграна сложная комбинация, интрига которой незаметна профану. Мифов и легенд, домыслов и сплетен этот суицид не генерировал. Имя Ротко не числится среди художников, страдавших психическим расстройством.

Идеи вместо материальных благ

Самоубийство Никола де Сталя, тоже выдающегося мастера нонфигуративного искусства, оказалось для обывателей более загадочным.

Молодой (41 год) успешный и богатый художник, живущий в собственном замке в Антибе, на фоне полного житейского благополучия, известности и популярности, неожиданно для всех выбрасывается из окна своей мастерской. Этот поступок был непонятен для большинства, и вокруг этого события возникли слухи и домыслы, муссирующие тему «нервного кризиса, депрессии, психического расстройства».
 
Если исходить из менталитета масс, то логика суицида действительно будет неясной: художник, шедший от модернистской деформации ранних сумрачных беспредметных композиций («Суровый путь»), принесших ему известность, к ярким и чистым цветам, ничуть не свидетельствовавшим об уходе в депрессивность, казалось бы, проделал путь, обратный динамике прогрессирующего депрессивного расстройства. К 1950 г. цветовые плоскости его картин, сделанные широким мазком мастихина, напоминающие мозаики средневековых флорентийских церквей, перегородчатые эмали, живопись П.Гогена и сочетающие абстракцию с классикой (при этом в формально абстрактных работах легко угадываются пейзажи и натюрморты, в которых большими пятнами проступают корабли и бутыли), определяют стиль де Сталя, сделавший его одним из заметных мастеров второй половины XX в. Цветовая гамма его картин, скорее, свидетельствовала о том, что терапия творческим самовыражением вывела художника из депрессивного чулана.

Но тогда в чем причина его самоубийства? Ответ казался ясным: если всё то, что непонятно, социум привычно выносит за скобки, то причиной суицида может являться только психическое расстройство - депрессия. И тогда всё становится на свои места. И тогда возникают прекрасные легенды о том, что художник оказался в творческом кризисе, не сумев совместить принципы фигуративного и нонфигуративного искусства; что и стало поводом для самоубийства. И тогда эти легенды становятся обоснованием диагноза психического расстройства - в силу нетривиальности и нелепости для обывателя такой несуразной причины для добровольного прекращения жизни.

Для социума действительно безумной выглядит смерть из-за фиаско грандиозной творческой задачи, возможно, не имеющей принципиального решения (если, конечно, легенда о причине самоубийства де Сталя правдива). Социум снова ставит психиатрический диагноз, ориентируясь исключительно на собственную систему ценностей. Но художник, имеющий иные, нежели большинство его сограждан, задачи, и по этой причине выпадающий из системы меркантильных приоритетов, живет в другом мире, где более важным оказывается овладение идеей, а не обладание автомобилем. Социум, однако, привычно полагает, что потеря имущества психологически понятна как причина суицида, а утрата творческой концепции уже не может быть адекватной причиной оного, превращая социальное содержание, но не сам факт этого поступка в диагностический критерий. Видимо, дело всё в той же «легкой дебильности» (которая, между прочим, сама является психиатрическим диагнозом). Для небогатых духом потеря мысли не страшна, они не слишком хорошо представляют себе, как эта мысль может выглядеть и для чего она нужна, если не несет материальной выгоды «здесь и сейчас». Без идеи жить можно вполне комфортабельно. Гораздо более важным является обладание материальными благами...

Стремление ввести дефиниции психического здоровья, опирающегося исключительно на нормативы, выработанные «массами трудящихся», упирается в тупик творческой импотенции, увязая в стагнации, переходящей в энтропию небытия. И с этой точки зрения де Сталь выглядит не только более здравомыслящим и психически здравым человеком, но и личностью, находящейся гораздо дальше от разрушения и смерти, чем среднестатистический «гражданин мира», интересующийся «самим собой, своим обедом и женой». Впрочем, эта мысль достаточно парадоксальна для того, чтобы ее можно было посчитать паралогичной, то есть патологической.

Не распознав психопатологию там, где она, скорее всего, имела место, и диагностировав ее там, где ее, возможно, не было, социум «демократического большинства» обозначил кризис той системы ценностей, в которой «Бог умер», «Человек - мера вещей», а арифметика банковского счета вытесняет метафизику лишенных прагматизма высоких онтологических идей, вынося ее за скобки своего простого уравнения без неизвестных. Когда шахматных фигур на доске слишком много, плохой игрок неминуемо обречен на путаницу.

Игорь ЯКУШЕВ,
доцент Северного государственного
медицинского университета.
Архангельск.