Первые дни сельского хирурга

Живущий последние годы в немецком Ганновере Яков Иосифович ФАРБЕР – известный организатор здравоохранения, хирург, писатель, журналист и краевед. Основатель музея истории медицины в Тамбове, он долгие годы руководил крупной больницей, городским здравоохранением, собирал в непростое время материалы об архиепископе Луке (В.Ф.Войно-Ясенецкий), много сделал для увековечения имени этого выдающегося хирурга и человека. Автор нескольких книг, член Союза журналистов России, заслуженный врач РФ, кандидат медицинских наук, почетный гражданин города Тамбова.

Сегодня мы публикуем очередной автобиографический рассказ автора. Первые два – «Что такое конъюнктура» («МГ» № 60 от 10.08.2011) и «По дороге в Бычок» («МГ» № 75 от 30.09.2011) — были напрямую связаны с пресловутым «делом врачей». Действие происходит в начале 50-х годов прошлого века.

Главный врач

Мы проехали небольшую деревню Мордовку и выехали в поле, а через какие-то 2,5 км мой возница, житель Хреновки, Николай подвез меня ко входу в больницу и сдал акушерке Марии Васильевне Шибиной, которой было поручено встретить меня «по протоколу» и отвести на квартиру к главному врачу. Я воспротивился такому «скоропалительному гостеприимству» и попросил, чтобы меня сначала определили на постой, где бы можно было бы умыться, переодеться и хотя бы полчаса полежать, ибо по вполне понятным причинам, после длительного сидения на перекладине я мог только стоять или лежать.

Когда меня привели в апартаменты, в которых мне предстояло жить, я осмотрелся и оторопел. Мне, кому летом 1952-го недвусмысленно дали понять, что из-за моей «космополитической» национальности ни в Москве, ни в областном центре мне места нет, в тамбовской глубинке предоставлялась барская квартира, в которой когда-то жил владелец имения – три огромные комнаты, следующие анфиладой одна за другой. Правда, меблировка не очень соответствовала роскошным апартаментам, но это меня не очень расстроило. В последней комнате я увидел кровать – предмет моих вожделенных мечтаний. Хотел было растянуться и хоть немного отдохнуть после утомительного пути, но полежать мне не пришлось. Без стука открылась дверь, и в мою будущую спальню вошел невысокого роста человек. Представившись главным врачом, он заботливо и вежливо спросил, как я доехал.

Александр Иванович, так звали главного врача, приказал мне быстро собраться и отправиться к нему на ужин. Всё приготовленное угощение неоднократно подогревалось, ведь меня ждали к обеду, а сейчас уж вечер на дворе.

Жил он по соседству, но квартира его была поскромнее моей. Я был представлен его супруге – Ларисе Андреевне, замечательной, гостеприимной хозяйке, изобретательнице в кулинарных делах. И в первую же нашу встречу она соорудила замечательный стол со всякими разносолами. Мне хотелось побольше узнать о больнице, и я засыпал хозяев вопросами. Узнал о том, что районная больница обслуживает жителей Шехманского района практически всеми видами медицинской помощи, однако врачей всего трое, и все они сидят за этим столом: главный врач, он же терапевт, его супруга – стоматолог и я, вновь прибывший хирург. И всё? Я в полном недоумении спрашиваю: а кто же лечит женщин при гинекологических заболеваниях? На что главный врач мне отвечает: – Теперь это будете вы. Вы, вы, доктор! Так что не извольте волноваться, у вас их никто не отнимет. Я же ведь вот – терапевт, а приходится быть и глазником, и ушником и судебно-медицинским экспертом.

Конечно, в институте мы изучали все дисциплины, о которых говорил Александр Иванович, но, честно говоря, многое из того, что мы проходили на 4-м курсе, уже успело выветриться из головы. Я даже предположить не мог, как буду управляться в малознакомых мне областях медицины.

Предшественник

На меня произвел впечатление рассказ – и грустно и смешно – о моем предшественнике враче-хирурге. Чтобы не обидеть его (если он еще жив) или его родных, присвоим ему фамилию Лосев. Мне рассказали, что это был умелый мастер своего дела, оперировал неплохо, но страдал сильным пристрастием к алкоголю. Напивался довольно часто, причем до такой степени, что переставал узнавать близких ему людей. Однажды, после очередного запоя и ссоры с женой, схватил двух своих малолетних детей и потащил через парк топить их в речке Бычок. Хотя чтобы утопить в этой речушке, надо сильно изловчиться – ее к концу лета воробей вброд перейдет, но изрядно напугать детей всё же можно. К счастью, на конюшне было много народу. Мужики накинулись на обезумевшего отца и отняли перепуганных ребятишек. Хотели было его связать, но потом передумали: как-никак районный хирург.

И зря не связали, потому как поверженный «воитель» в еще большем «расстройстве» побежал в больницу, схватил скальпель в операционной и «полосонул» себе по горлу. Но то ли сил не хватило, то ли пожалел себя все-таки, но рана оказалась поверхностной, и главный врач лично зашил рассеченную кожу и наложил «изящный непрерывный шов» толстым шелком. Вся эта история стала известна в облздравотделе, и, естественно, последовал приказ об освобождении от работы. Уволенный хирург поехал искать работу в соседних областях и еще долго не давал о себе знать. А его жена, красивая, еще молодая женщина Таисия Ивановна не поехала с ним и осталась в Бычке на прежней работе – операционной медсестры.

«Плач» сыча на морге

Наша беседа затянулась до глубокой ночи, наконец я откланялся и пошел к себе. Вышел на улицу, кругом тьма непроглядная, и я немного растерялся, не сообразив сразу, в какую сторону мне надо идти. Постояв немного, попривык к темноте и только тогда разглядел белую стену, а на втором этаже слабый свет керосиновой лампы, стоящей на подоконнике. Только тогда я сориентировался и двинулся вдоль белой стены. …И вдруг остановился как вкопанный. Ночную тишину прорезал резкий звук детского плача. Я развернулся и побежал обратно к главному врачу. Наверное, я резко постучал в дверь, потому как открывшая дверь Лариса Андреевна испуганно спросила: «Что случилось?» А из спальни вышел Александр Иванович. Я хотел что-то сказать, но не мог вымолвить и слова, во рту всё пересохло от волнения. Меня усадили на стул и дали стакан воды. Только после этого я смог вымолвить:

– Там на улице ребенок, его подбросили, и он плачет!

Супруги переглянулись, решив, что я за столом «хватил лишнего».

– Какой ребенок? Вы его видели?

– Нет, я не видел, но слышал его плач!

– Ну тогда идем искать «подкидыша».

Главный врач взял керосиновую лампу со стола, и мы пошли в сторону, которую я показал. Свет керосиновой лампы не стал для нас «путеводной звездой», поэтому мы решили встать у стены и подождать очередного вскрикивания ребенка. Но, как назло, кругом кромешная тьма и полная тишина, ни шороха, ни всплеска. Мы постояли какое-то время, слушая эту тишину. «Может вам показалось?» – спросил Александр Иванович. И только я собрался ответить, как раздался тот самый крик. Я весь аж задрожал от переполнявшего меня волнения. «Вы слышали, доктор?» Конечно, он слышал, и не раз – это же сыч, ночная птица, живет тут на чердаке морга. Его еще зовут домовой сыч.

На следующее утро в небольшом кабинете главного врача перед утренней планеркой я был представлен коллективу, то есть группе медсестер – из лаборатории, операционной, перевязочной и других вспомогательных служб. У них как раз была пересменка. После сообщения об окончании мной Московского медицинского института в комнате раздалось: «О-о-о!!!» И я, естественно, выпятив грудь, стал необыкновенно горд за свою alma mater. А когда главный объявил, что молодой хирург не женат, я услышал «У-у-у!!!» и еще больше выпятил грудь.

По окончании планерки главный врач объявил, что ему надо ехать в районный центр, на совещание в райисполком, но всё же наскоро решил показать мне больницу. Стоящее в поле двухэтажное здание было построено еще до революции. Стационар на 35 коек располагался на втором этаже, а на первом – вся подсобная служба: пищеблок, прачечная, аптека, общежитие медсестер и квартиры. Значительную часть первого этажа занимала поликлиника. Когда мы пришли туда, сидящие в коридоре посетители, а их было человек 15, поднялись и приветствовали нас стоя. Я был этим приятно удивлен и спросил главного врача: не случаен ли такой порыв вежливости? Нет, ответил Александр Иванович, в этих краях врачей всё еще уважают.

Мы зашли в довольно просторный кабинет хирурга. Здесь же располагалась и перевязочная. В приеме больных участвовала и медсестра, которая помогала на перевязках. Зная, что мне придется вести прием больных разного профиля, я притащил в кабинет все учебники, которые привез с собой. Поначалу я стеснялся раскрывать книгу при больном, но потом выяснилось, что этот процесс, наоборот, повышает мой авторитет. Как мне рассказала медсестра, принятые мною больные, выходя из кабинета, говорили ожидающим очереди: «Врач по книгам нас лечил, значит, ошибиться не может».

А иногда приходилось ставить диагноз по внешнему виду больного. Как-то пришла на прием бабушка. Сказать ничего не может, только мычит и пальцем показывает на свой открытый рот. Я спрашиваю: она что, глухонемая? Моя пациентка стала еще громче мычать, замахала руками, выражая тем самым отрицание моего предположения. Санитарка говорит: «Доктор, это у ей каждый раз рот растворяется, как только она зевнет». Ага, тогда всё ясно - здесь привычный вывих нижней челюсти. Вправить его на место не составило труда, а мычащая бабушка сразу заговорила, да так, что остановить ее было невозможно. Часто меня женщины просили: - Мабуть (может быть), таблетку дашь, я мужуку свому колченогому в щи брошу, чтоб от винища проклятого отвадить. А у мужиков, наоборот, первый вопрос: не как лекарство принимать, а можно ли мне выпить?

С керосиновой лампой

В первый мой рабочий день больных было сравнительно немного, человек 17-18, а потом нагрузка в поликлинике значительно возросла.

Поздно вечером привезли больного с ущемленной паховой грыжей. Надо срочно оперировать, но легко сказать срочно. Света нет, вызвали шофера Александра Николаевича, который по совместительству работал мотористом на маломощном движке. А движку этому «100 лет в обед», и конечно, «по закону постоянного зловредства», он затарахтел не сразу. Поэтому пришлось мне мыться и начинать операцию с керосиновой лампой. Да, да с обычной семилинейной керосиновой лампой, о горячее стекло которой не раз обжигал правое ухо. Операционная санитарка Ариша, стараясь не обжечь меня, отступала на приличное расстояние, и тем самым ухудшала видимость. Кричу ей: «Ариша, ближе, выше, левее, правее», - и она безропотно исполняла все мои приказания.

За время прохождения субординатуры в клинике московской 4-й Градской больницы и в Тамбовской областной больнице во время студенческих каникул я достаточно часто оперировал больных с грыжами, и с ущемленными в том числе. Поэтому когда я посмотрел своего первого больного, решил про себя, что особых сложностей не должно быть, и я управлюсь в течение часа. Однако я переоценил свои способности и повозился больше трех часов, отделяя приросший к кишечнику грыжевой мешок.

Это в столичной клинике, когда напротив тебя стоит опытный хирург, а рядом с ним непременно второй ассистент, который разводит рану крючками на любую, требуемую ширину, да у ног оперируемого развернут столик, и опытнейшая операционная медсестра подает тебе в руку нужный инструмент, - вот тут можно говорить об элегантности операции. А в сельской больнице во время операций приходилось порой совершать чудеса эквилибристики. Слабая освещенность операционного поля, отсутствие нужного инструментария. Но самый большой недостаток - это отсутствие ассистента, и каждый раз я не переставал удивляться мастерству операционной медсестры Таисии Ивановны, которая ухитрялась одновременно держать крючки в ране, а другой брать с операционного столика нужный инструмент и подавать мне.